скачать Волчий билетНиколай Леонов
Пир во время чумы
На самом деле Гуров обращался не к генералу, а к его адъютанту-капитану,
который, конечно, каждое слово записывал, чтобы доложить содержание разговора
по инстанции. Гурову требовалось хотя бы два спокойных дня, чтобы иметь
возможность нанести удар первым и неожиданно.
Пока Гуров беседовал с генералом, Стас и майор вынимали из холодильника
продукты, накрывали на стол, майор при этом все качал головой, приговаривая:
- Не то что не ел, не видел давным-давно, полагал, такой продукт и не
изготавливают теперь.
- Тебе горячее необходимо, много не ешь, худо станет. - Стас поставил на
огонь кастрюльку с водой, достал пачку пельменей. Нарезал окорок, выставил
банку маринованных огурцов, бутылку водки.
Гуров сидел задумавшись. Необходимо позвонить бывшему директору цирка
Колесникову Алексею Ивановичу или его завхозу Сильверу, получившему свое
прозвище за хромоту, либо знаменитому коверному по прозвищу Классик, зовут
Николай, отчество забыл. Но пользоваться телефоном нельзя, его могли уже
засечь. Сыщик посмотрел в окно, увидел сторожа, сгребавшего листву. Нет
сомнений, человек раньше работал в органах, теперь трудится на всех - и на
генерала, и на бандитов, иначе здесь не выжить. У него наверняка имеется
телефон. Как воспользоваться и человека не подставить? Будем рисковать, иного
выхода нет, решил Гуров, сунул в карман четвертинку и кусок сала.
- Стас, сейчас сторож зайдет, поговори с ним, угости и потолкуй. О
генерале и авторитетах ни слова, якобы ты ищешь человека, приметы придумаешь.
Майор, быстро лопай, выпей стакан и ступай в другую комнату спать. Понял? Я
пошел.
Гуров рассчитал верно, сторож в лицо сыщика знать не мог, а сверкающий
мундир полковника выдавал в человеке старшего.
Сыщик подошел к сторожу Федору, сказал:
- Здравствуйте, и мир труду.
Мужик оперся на грабли, поднял на гостя темные молодые глаза, смахнул со
лба пот и неторопливо ответил:
- И вам не болеть.
Сидел мужик, понял Гуров, видно, не Бунич выбирал себе сторожа, а ему
человека рекомендовали.
- Разговор имеется. - Гуров сменил интонацию. - Зайдем к тебе в сторожку?
Простынешь:
- Если опер заботится, жди беды. - Сторож стоял, широко расставив ноги,
не шелохнулся.
- Ты в своем доме, я у тебя в гостях. Зайдем, мне зябко с непривычки.
- Зайдем, - равнодушно согласился Федор, сгреб кучу листвы поплотнее,
воткнул в неe грабли, зашагал к своему жилью.
Лицо у сторожа что печеное яблоко, потому смотрелся он лет на шестьдесят,
но взгляд и походка выдавали в нем человека нестарого и физически крепкого.
В красном углу неожиданно просторной комнаты висела икона, и сыщик быстро
перекрестился.
- Верующий? - насмешливо спросил Федор.
- Не знаю, но крещеный точно. - Сыщик выложил на стол четвертинку и шмат
сала.
- Покупаешь? - Сторож смахнул рукавом со скамьи невидимую пыль.
- Купить можно то, что продается. - Сыщик сел за стол, ловко откупорил
четвертинку, плеснул в подставленные хозяином стаканы, достал из кармана
складной нож, полоснул розовое сало. - У меня к тебе никакого дела нет. С тобой
мой бугор покалякать хочет. Он человека одного ищет. Ну, будем! - Не чокаясь,
проглотил водку, взял кусок сала.
- Давно натурального не употреблял. - Сторож тоже выпил, закусил,
аккуратно вытер губы. - И надолго прибыли?
- Точно не знаю, думаю, дня на два. - Гуров долил из чекушки, огляделся.
- Чисто у тебя. Один живешь или приходящую деваху имеешь?
- Заглядывает одна, да я и сам с руками, как из зоны вышел, тихо живу,
аккуратно. Ты большой начальник?
Гуров рассмеялся, указал на телевизор:
- Большие там, мой командир не большой, однако начальник, а я, ты верно
определил, простой опер.
- Виски серебрит, а ты все бегаешь, не надоело?
Гуров не ответил, заглянул в стакан, кивнул и выпил.
- Тебя полковник зайти просит, а я тут пока подежурю. Лады? - Гуров
вытащил из кармана мятую газету.
Сторож допил свою порцию, задумчиво пожевал губами, отер бисеринки пота
со лба.
- Полковник. Из самой Москвы. Требуется честь оказать. На территорию
никого не пускай, да я из окна увижу, сам выйду. К телефону не подходи, решат,
я во дворе, перезвонят.
Гуров проводил сторожа на крыльцо, подышал, наслаждаясь запахом прелой
листвы и земли, вернулся в комнату и сразу набрал номер Колесникова, бывшего
директора цирка, общего любимца и известного сладкоежки. Три года назад Капитан
держал маленькую пекарню, изготавливал торты, знаменитые во всей округе. Как-то
все сейчас? Шли длинные гудки, наконец ответил слабый, как показалось сыщику,
женский голос:
- Слушаю.
- Здравствуйте. Алексея Ивановича можно попросить? - спросил Гуров.
- А на кой черт он вам нужен? - Голос погрубел и обозначился как явно
мужской, но никак не капитанский бас.
Сыщик уже понимал, что говорит с Колесниковым, который с момента их
последней встречи стал другим человеком.
- Леша, привет, Гуров говорит! - громко сказал сыщик.
- Зачем? - Сыщику показалось, что некогда здоровенный мужик всхлипнул,
затем набрал воздуха и почти нормальным голосом закричал: - На хер ты приехал?
Мотай отсюда, покуда жив!
- Разберемся, Леха. Сильвер, Классик живы? - спросил Гуров.
- Утром были живые, сейчас - не знаю.
- Адрес у них прежний? - спросил сыщик.
- Вроде так. - Голос у Колесникова снова упал.
- Дерись, Лешка, завтра зайду, - сказал Гуров и положил трубку.
Затем он набрал номер Сильвера. Хромой жил в одном доме с бывшим коверным
и имел с ним общий телефон.
- Ну? - сразу ответил хрипловатый голос Сильвера. - Чего надо?
- Здравствуй, Саша. Гуров говорит.
- Мать твою! Живой! А мы тебя прошлым годом схоронили. Когда прибыл,
зачем? - У Сильвера был прежний напористый голос.
- Сегодня. Я к тебе через час заеду. Можно? - Гуров даже затаил дыхание.
- Валяй, коли такой смелый. - Сильвер даже хохотнул. - Сейчас Классика
разбужу. Он умрет от радости. Николай единственный, кто не верил, что тебя
шлепнули, все говорил:
- Хорошо, хорошо, он мне все сам скажет. - Гуров протер носовым платком
трубку, положил на место, вышел на крыльцо.
Хозяин сторожки шагал не торопясь, был задумчив, увидев Гурова, качнулся
- только тогда сыщик понял, что мужик сильно пьян, Стас явно перестарался.
Гуров помог ему подняться на крыльцо, уложил на печку и вышел на воздух. В доме
Станислав уже убирал со стола, а майор крепко спал в другой комнате.
- Следует найти телефон, по которому можно позвонить Петру и выяснить
наконец, что конкретно он от нас ждет, - решительно сказал Стас. - Город прочно
контролируется бандитскими группировками. Ты знаешь, я не трус, но на танки в
пешем строю с пистолетом не ходят. Кроме того, если даже каким-то чудом мы
найдем "агран-2000" и "беретту-гардонс" - что дальше? Почему Петр решил, что
именно из этих стволов убили Галину Старову? Какова вероятность, что оружие не
уничтожено? И какова вероятность того, что исполнители живы? Почему он считает,
что в Москву ездили боевики из Котуни? Извини, я верю в интуицию Петра, но
слишком уж все притянуто за уши. Да, здесь недавно убили точно из такого же
оружия. Но и в десятках других городов оно появлялось. Он не сказал нам
главного в надежде, что мы сами уцепимся за что-то и тогда он подбросит нам
козырного туза. Но Петр не знает здешней обстановки. И эта дача, и машина -
обыкновенные мышеловки, стоит нам дернуться, нас пристрелят влет.
- Я с тобой согласен, - неожиданно сказал Гуров. - Но мы обязаны хотя бы
что-нибудь предпринять, а уж потом звонить. Сейчас мы едем в город. Ты купишь
себе и майору какую-то приличную штатскую одежонку, а я пешком пройдусь по
городу, переговорю со старыми друзьями, хотя ждать от этих разговоров
совершенно нечего.
- И схватишь пулю.
- Это вряд ли. Я пригласил в гости главаря одной из двух группировок. Он
хотя бы из любопытства должен меня не трогать до нашей встречи.
- Черт тебя подери, почему ты решил, что он человек любопытный? - Стас
ударил кулаком по столу.
- Мне так кажется.
- А мне не кажется, я убежден, что ты человек нормальный. В любой драке
бывает то больше шансов, то меньше. У нас их просто нет.
Стас был взбешен не на шутку.
- Как ты полагаешь, почему Петр послал нас в командировку именно в
Котунь? - вкрадчиво спросил Гуров.
- Боялся, что мы, находясь в Москве, начнем вмешиваться в чужую работу, и
ты наломаешь дров, - ответил Станислав.
- Покажись психиатру.
- Грубо и не аргументированно, - обиделся Стас.
- Но точно. Петр на что-то рассчитывает, но сегодня не имеет нужной
информации. Он очень надеется еe получить и хочет, чтобы мы в тот момент
находились на месте, - с уверенностью сказал Гуров. - Мы обязаны держаться и
ждать, только когда человек бухнется головой о каменную стенку, у него не
возникнет сомнений, что дорога окончена.
- Опомнись, здесь не стенка - здесь автоматная очередь в грудь.
- Прекрати на меня наскакивать. Надо - и будешь ждать, - отрезал Гуров. -
Сейчас мы едем в город. Ты - в магазин, я - к своим бывшим приятелям. Зачем? Не
знаю. Но необходимо двигаться, стоя или сидя на одном месте, никакого
результата добыть невозможно. Я выразился ясно? Сними мундир, надень пиджак и
плащ майора. Напиши ему записку, хотя я убежден: мы вернемся раньше, чем он
проснется.
Они сели в "Ауди", когда подъехали к шлагбауму, сторож неторопливо вышел
на крыльцо с двустволкой в руке.
- Михалыч, кто будет спрашивать - вернемся часа через два, - приспустив
окно, сказал Стас.
- Лады, господин полковник. - Мужик улыбнулся. - Гляжу, ты
замаскировался, а тачку твою все одно каждый деловой знает.
- Ну и пусть, - засмеялся Стас. - Мы в законе.
- Быстро трезвею, Станислав. - Сторож закурил. - Разреши зайти, стакан
принять?
- Да ради бога. Бывай.
Сторож проводил машину взглядом, вытащил из-под куртки телефон, набрал
номер и сказал лишь одну фразу:
- Выехали в город, вроде бы на пару часиков.
Эту фразу слышали и сыщики в машине. Гуров отключил аппарат, сказал:
- Служит.
- Иначе нельзя, условия жизни такие. В городе, несмотря на три прошедших
года, Гуров ориентировался прекрасно. Проехали здание цирка, которое нынче не
было ни праздничным, ни веселым, остановились через два дома.
- Ты видел город? - спросил Стас.
- Палатки словно в Москве - "сникерсы", бутылки, цветы, внутренняя
подсветка, а людей нет.
- Только три часа, - задумчиво произнес Стас.
- Позже будет ещe меньше, - убежденно сказал Гуров. - Видишь, между
палатками шныряют то ли дети, то ли карлики?
- Люди идут, согнувшись, и не шныряют, а ползают, на земле ищут.
Интересно, за счет чего палаточники живут?
- Снова рассуждаешь. Отправляйся в универмаг, купи одежду, посмотри
людей, - сказал Гуров, но Стас не двигался, словно не слышал.
- Ты сказал интересное слово "купи", подразумевается, что у меня имеются
деньги.
- Извини, забыл. - Гуров достал из кармана конверт, полученный от Бунича,
вынул пачку сотенных долларовых купюр. - Обменяешь. А мне отдай всю свою
отечественную наличность.
Стас вынул бумажник, уложил в него доллары, выгреб стопочку
командировочных, передал другу и съехидничал:
- И ни в чем себе не отказывай.
- Через час на этом месте. Стас, учти, приказываю - не ввязывайся ни в
какие скандалы и драки, если даже при тебе станут убивать.
Гуров выпрыгнул из машины, подошел к ближайшему магазинчику, взглянул на
витрину, перешел в соседний. За прилавком скучала белокурая девица, из-за
портьеры доносилась чужая гортанная речь.
Увидев Гурова, девица перестала заниматься ногтями, распахнула ресницы,
прогнулась в талии, выставив грудь. Хвастаться девушке было чем, бретельки
грозили вот-вот лопнуть.
- Здравствуй, дочка, и выдохни, я по достоинству оценил твое богатство.
- Здравствуйте, господин, что желаете?
- Я желаю Ахмеда, Жорика и Сулико, в общем, хозяина, - ответил Гуров и
погладил девушку по пышному плечику.
- Что-нибудь не так? - Девушка призывно облизнула губы.
- Все как следует, красавица. - Гуров вновь улыбнулся.
- Минутку. - Продавщица скрылась за портьерой, гортанные голоса зазвучали
громче, затем в зал вышел молодой парнишка с ниточками усов над верхней губой.
- Чего шумишь, что тебе? - Парнишка подбоченился, из-под полы выглянула
рукоять пистолета.
Гуров помолчал и посмотрел на пацана своим "нехорошим" взглядом. Малый
съежился, оправил пиджак, жалко улыбнулся.
- Чего желаете?
Выдержав паузу, Гуров сказал:
- Отца позови.
Юноша исчез, появилось взрослое лицо "кавказской национальности", впилось
в единственного покупателя цепким взглядом, явно решая: как держать себя с
неизвестным? Гуров помог ему самым простым способом.
- Добрый день, дорогой хозяин! - Он поклонился. - Держать себя со мной
лучше уважительно. Обойдется значительно дешевле, да и врачи не понадобятся. Я
не имею чести знать, к какому народу ты принадлежишь, но я кланяюсь твоим
предкам, живым и усопшим, и уверен, что ты достоин своего славного рода.
Хозяин часто кивал, все более понимая: кем бы незнакомец ни был, с ним
следует держаться уважительно.
- Я слушаю вас, уважаемый, - тихо проговорил он.
- Скажи мальчику, чтобы он убрал "ТТ" из-за пояса, тем более что в нем
нет обоймы, - лениво сказал Гуров и присел на прилавок.
Хозяин что-то крикнул на своем гортанном языке, и в зал мгновенно внесли
кресло, в которое и пересел Гуров. Закурив, он произнес:
- У меня небольшие сложности, надеюсь, ты поможешь их разрешить. Я в
вашем городе гость, вечером ко мне придет человек. Большой человек. Я должен
его угостить, мне нужны коньяк, водка, виски, джин.
- К вашим услугам, уважаемый. - Хозяин махнул рукой на стену, уставленную
разноцветными бутылками.
- Ты не понял меня. - Гуров устало вздохнул. - Я же тебе сказал: ко мне
зайдет большой человек. Он попробует твое пойло, спросит, где я его взял, и к
утру твоя лавочка и все, что стоит в этом ряду, сгорит. Повторяю, мне нужны
водка, коньяк, виски, шоколад.
- Понял, все понял. - Голова хозяина мелко затряслась, он что-то
закричал, за портьерой раздались топот, возня.
Хозяин несколько раз убегал, возвращался, показывал Гурову бутылки, сыщик
даже не поднял головы, лишь сухо сказал:
- Я не знаток, и мне лично беспокоиться нечего. Ведь это твоя голова, а
не моя.
Наконец собрали ящик бутылок разного калибра, положили несколько коробок
шоколадных конфет.
- Посчитай. - Гуров вытащил стопку российских денег, понял, что их не
хватит, достал из внутреннего кармана пачку долларов.
- Аллах! - Хозяин замахал руками. - Это мой подарок. Шайтан меня забери,
если я возьму деньги.
- Тебе виднее. - Гуров положил в карманы бутылку водки и бутылку коньяка,
две плитки шоколада. - Я отпустил машину, приеду через час. - И, не
поклонившись, вышел.
Я ничем не отличаюсь от рэкетиров, рассуждал Гуров, подходя к подъезду
Классика, когда увидел, как от дома отделилась темная фигура. Сыщик мгновенно
шагнул к столбу, почувствовав в руке холод "вальтера".
- Лев Иванович, - тихо произнес незнакомый мужчина, - вам маленькая
бандероль от Петра Николаевича. Я сегодня улетаю. Что ему передать?
- Я его люблю: и пусть не хоронит на Ваганьковском. Я не заслужил.
- Понял. - Мужчина протянул Гурову целлофановый пакет и скрылся.
Судя по форме и весу, в пакете лежала книга. Гуров вздохнул, позвонил в
дверь. Вспомнил, что и три года назад звонок не работал, вошел в подъезд,
постучал в квартиру направо - там обитал Классик.
- Входи, Лев Иванович, знаешь, что дверь не запирается, - раздался на
удивление знакомый молодой голос.
Гуров увидел Классика и Сильвера, которые неторопливо пили чай. В комнате
ничего не изменилось: та же китайская ширма, загораживавшая необъятную кровать,
рядом с ней манекен во фраке и цилиндре, буфет времен покорения Крыма. Только
лицо хозяина как бы помолодело, и глаза стали ещe больше. А вот Сильвер
абсолютно не изменился, так же хитро косил и ухмылялся своим мыслям.
Гуров молча выставил на стол бутылки, положил конфеты, снял плотную
куртку, переложив "вальтер" в карман пиджака.
- Здравствуйте, ребята, рад вас видеть, - сказал он и сел к круглому
столу.
Классик кивнул, а Сильвер хриплым голосом ответил:
- Привет, сыщик. Мы тоже рады, но были бы в восторге, если бы ты принес
хлеба и колбасы. Колюня второй год не потребляет, а я так, изредка, без особого
желания.
- Я тоже могу, - словно оправдываясь, заметил Классик. - Но как увижу
Капитана, стакан из рук выскальзывает.
- А что с Алексеем Ивановичем? Я ему звонил, так, верите, не узнал меня.
Болеет?
- Болеет. - Классик кивнул. - Чем и я болел, только меры не знает,
организм стал совсем плохой. Считанные дни остались.
- Так он же в рот не брал! - воскликнул Гуров.
- Как жену с сыном бандиты грохнули, так и взял сразу же. А у него, как у
меня, наследственный алкоголизм. Они в очереди стояли, а подонки эти проезжали
и из автомата, потехи ради: А! - Классик махнул тонкой рукой.
- А если работать его заставить? - спросил Гуров.
- Где она, работа? И где ваша гребаная власть, господа демократы?
Убиваете Россию! Расстреливаете потехи ради! Мы тебе верили, сыщик. Мы с голоду
дохнем, а ты являешься с коньяком и шоколадом! - На лице Классика проступили
красные пятна. - Меня девочки кормят, утренние "бабочки", помнишь, они
погреться залетали? А Сашка на клочке земли горбится.
- Николай, чего ты на человека налетел? - вступился Сильвер. - Сам
знаешь, он честный мужик, но и ему с Москвы ни хера не видно.
- Дайте сумку, я за хлебом схожу, - еле удерживая голос, сказал Гуров.
Он вынул из свертка, который передал Петр, видеокассету и конверт.
Разорвав его, выдернул листок, прочитал: "Извини, не мог достать быстрее.
Авторитет одной из группировок Котуни - Акула, Тишин Николай Николаевич,
сводный брат вице-премьера Тишина Семена Николаевича. Расстались в десятилетнем
возрасте, причины неизвестны. Но я считаю, что обращение за киллерами возможно.
Тогда возможен вариант, что киллеры живы и оружие цело. Просчитай".
Гуров поднялся, снова убрал письмо и кассету в пакет, взял у Сильвера
сумку, глядя под ноги, сказал:
- Город я накормить не смогу, ребята, - и вышел. Сильвер выбил пробку из
бутылки коньяка, хлебнул, сплюнул и крепко ругнулся.
- Ты чего на человека кидаешься? Что он один может? Ну убьет пятерых, и
его убьют! Поклон! Туш!
И словно по заказу, за окном ударил выстрел.
Гуров не сомневался, что его будут ждать, но в палатку вошел, увидел двух
"быков", обратился к хозяину:
- Где тут хлеба можно купить?
- А ты кто такой есть?
Один из "быков" крутил на указательном пальце "наган", другой пил чай, на
вошедшего даже не смотрел.
- Я гость вашего города, жду в гости Акулу, - ответил спокойно Гуров, но
правую руку из кармана не вынимал, в ладони лежал "вальтер", патрон в
патроннике, предохранитель снят, а в подкладке дырка.
Если бы бандит был внимательнее, то увидел бы, что ствол смотрит ему в
лоб.
- А Ельцина ты не ждешь? - спросил бандит. Второй допил чай и сказал:
- У тебя, Ухо, одна извилина, и та от топора. Если может заплатить, пусть
ящик забирает, а не может - кончай его, и все дела.
- Давай договоримся: кто быстрее выстрелит, тот и прав. На счет "три", -
сказал Гуров.
На счет "один" сыщик увидел, что "наган" лег бандиту в ладонь, палец
потянулся к спусковому крючку, и он понял, что никакого счета бандит ждать не
будет, - и выстрелил.
Так как оружия в руках незнакомца не было, а из кармана он достал лишь
сигареты и зажигалку, то все опешили, когда бандит выронил из раненой руки
"наган" и закрутился волчком.
- Я же тебе русским языком объяснил: на счет "три". Так как там с хлебом
и колбасой? - Гуров швырнул сумку в лицо хозяину. - Сходи к соседям, мне от вас
подарков не надо, я расплачусь.
Глава 3
Вице-премьер Семен Николаевич Тишин отделил серебряной лопаточкой
небольшой кусок заливной севрюги, поставил на тарелку рюмку водки и отошел от
стола. Он не любил приемов, которые подчас заканчивались обычной пьянкой, а
порой и безобразиями в бане с голыми девицами. Тишин был человеком другого
воспитания.
Его родители (мать - доцент, отец - профессор) последние три года науку
забросили. И не только потому, что НИИ тихо вымерли, а им все смертельно
надоело, просто сын пристроил их в бизнес. Дело было небольшое, не привлекало
внимания ни налоговой полиции, ни бандитов, а доходов на жизнь хватало с
лихвой. Семен был все ещe холост, тридцать лет не возраст, отдыхал с товарищами
по партии. Партия с большой буквы, единая, неделимая, направляющая,
существовать перестала, а партийки в правительстве, Думе и Администрации
Президента множились. Кто-то из предков молодого Тишина, видимо, был голубых
недострелянных кровей, так как он заметно отличался от окружения. Не был жаден,
войдя во власть, не воровал обеими руками, не прятал миллионы за рубежом, хотя,
естественно, и не жил на зарплату. Он обитал с родителями в четырехкомнатной
квартире, которую по его уровню можно было назвать скромной. Когда ему делали
миллионные предложения, он не отказывался, а отсылал просителя к кому-нибудь из
своих коллег, зная, что тот подобными предложениями не гнушается, сам же
получал "скромные" комиссионные, платил налоги, отдыхал летом на нормальной
неброской дачке и слыл среди своих чудаком.
Тишин Семен Николаевич был умен и осторожен, прекрасно зная, что вокруг
воруют по-черному, он довольствовался малой долей, слыл бессребреником, но
всегда находился, что называется, в струе, и главные воротилы экономики его
уважали, хотя за спиной и посмеивались над ним. Тишин был абсолютно убежден:
рано или поздно эпоха безоглядного воровства кончится, дойдет до того, что
некоторых посадят в тюрьму, а он не желал быть среди этих некоторых. Говоря
откровенно, ему удалось провернуть несколько банковских операций, мелких, не
очень крупных, но он сумел, однако, открыть счет на Мальте, где у него лежали
смешные деньги - три миллиона долларов. Деньги лежали не на его имя, так что он
был и вовсе чист. Тишин никогда публично не выступал по острым проблемам,
коммунисты приглашали его в свою партию, но он ловко уходил от подобных
предложений, оставляя у левых мнение, что вице-премьер вроде бы и не против, да
время ещe не пришло. С представителями фракции "Яблоко" он держался самым
дружеским образом, заверял в своей поддержке, даже оказывал содействие, если
вопрос был третьестепенным, для журналистов и общественности незаметным.
Тишин жил спокойно, при всех перетрясках его не трогали, все считали его
своим и вполне безобидным. Он дважды виделся с Президентом один на один, якобы
давал искренние советы, на самом деле он внимательно выслушивал косноязычного,
больного человека, безошибочно угадывал, какого ответа от него ждут, и
высказывался соответственно. В верхах даже существовало мнение, что Тишин ходил
у Президента в любимчиках и любой премьер якобы прислушивался к его мнению. А
так как его рекомендации всегда были неконкретны, то считалось, что он имеет
определенное влияние и на главу правительства.
Жил Семен Николаевич в полном ладу с собой и окружением и терпеливо ждал,
когда же кончится смутное время и можно будет примкнуть к победителям.
Англичане говорят, что в каждой семье имеется шкаф, где спрятан скелет.
Таким скелетом в семье Тишиных был сын матери от первого брака по имени Николай.
Длились ещe спокойные застойные времена, когда профессор Николай Иванович
Тишин вдруг женился на красотке из своей лаборатории младшем научном сотруднике
Зиночке, стройной кокетливой девочке, старательно выполнявшей все поручения
шефа.
Тишин-старший обладал нестойкой потенцией, первый его брак распался,
детей не было, и молодой профессор начал ухаживать за Зиночкой. Девушка,
обладая броской внешностью, вела себя в общем-то достойно, была нормальной
современной циничной девчонкой, которая вышла замуж студенткой второго курса за
перспективного аспиранта, папа которого служил в МИДе. В положенное время
Зиночка родила сына и почти переехала на квартиру дипломата. Когда же муж
получил документы на длительную командировку в США, то оказалось, что жена с
ребенком в них не значились. Пошлая и, в сущности, банальная история, когда это
не касается лично нас. Бедную Зиночку, правда, не выставили за порог, положение
папы-дипломата и "выездного" мужа не допускало огласки. В те времена подобное
могло привести к скандалу и партийным санкциям. Зиночку просто купили, и, надо
сказать, за хорошую цену. В обмен на тихий развод она получила однокомнатную
квартиру с неплохой по тем временем импортной мебелью. Пока сынишка Зиночки был
маленьким, он жил со свекровью, которая ни в какие Америки не собиралась, так
как ни мужа, ни своего собственного сына не любила, обожала зато мужчин, так
сказать, во множественном числе. Когда отец и сын отбыли за границу, свекровь и
невестка быстро спелись, и за год с небольшим Зиночка прошла под руководством
последней прекрасную школу сексуальной жизни. Красота еe ещe больше расцвела,
она закончила университет и попала в лабораторию тогда ещe кандидата наук
Николая Тишина. Мужчины с неплохими внешними данными и фактически неженатого.
Как известно, время летит значительно быстрее, чем нам того хотелось бы.
Тишин получил профессора, официально развелся с женой и, недолго думая, завалил
Зиночку на диван. Зиночка совершила все, что от неe ждали, и насмешливо сказала:
- Дорогой, ты не в моем вкусе. Но я выйду за тебя замуж и сделаю из тебя
мужчину, - и процокала каблучками к двери.
К тому времени о мужских достоинствах шефа, а точнее, что он иногда
ничего, а порой - так, смех один, не знали только совсем ленивые бабоньки из
института. Весть о готовящейся свадьбе разнеслась мгновенно, подруги, глядя на
Зиночку, крутили у виска пальцем и качали головой.
- Глупышки, много вы понимаете, настоящая женщина способна из мумии
мужика воссоздать.
Сексуальная школа, которую прошла Зиночка в дипломатических кругах,
пришлась как нельзя кстати. Она сразу забеременела от мужа, который ходил за
ней словно завороженный.
Неродного ребенка Тишин усыновил, наградив своим отчеством и фамилией.
Зиночка обменяла собственную и мужнину квартиры на четырехкомнатные хоромы в
правительственном доме, и семья стала процветать. Но росли два парня, которые
оказались совершенно разными. Младший был типичный маменькин сыночек (это много
позже он станет вице-премьером правительства России), слабак и ябеда, которого
старший, Николай, терпеть не мог, но никогда не обижал. А поскольку Николай
слыл в округе среди ровесников парнем что надо, то и Семена не трогали. Он жил
под крылом старшего брата. Разница между пацанами была в пять лет, а по
развитию вроде бы не одной мамы дети. Старший школу постоянно прогуливал, но
был отличником. Младший, отсидев положенное, оставался ещe на дополнительные
занятия и дома корпел над уроками до позднего вечера. Бог способностей не дал.
Когда старший закончил восьмой класс, потребовал:
- Мать, отдай меня куда-нибудь, хоть в Суворовское, не могу я в вашем
крольчатнике существовать.
Зиночка об этом только и мечтала. Употребив связи бывшего свекра, да и
дело было несложное, определила Колю в училище, где он сразу же стал гордостью
и проклятием класса. Ни одна драка, ни одна самоволка не проходили без участия
Николая Тишина. Мать ежемесячно посылала сыну тысячу рублей (деньги по тем
временам немалые, просто большие), чтоб сына не потянуло добывать их незаконным
путем. В первое лето он домой приехал, затем только писал. То у товарищей
гостил, то вообще пропадал невесть где. Училище он закончил, но тут же попал в
колонию для несовершеннолетних. На этом связь блудного сына с семьей оборвалась.
Семен к десятому классу в ученье выровнялся, стал парнем разумным,
уравновешенным и о брате забыл напрочь. Неродной отец о Николае никогда не
вспоминал, изредка вздыхая, его вспоминала мать.
Шли годы, у Зиночки прервалась цепочка любовников - желающих становилось
все меньше. Началась пора перестройки, потом реформ, профессора оказались не в
чести, и семья теперь хотя и не нищенствовала, но и не благоденствовала.
Блудный сын явился нежданно-негаданно.
- Узнала! - усмехнулся Николай, стоя на пороге. А у Зиночки покатилось
сердце. - Допрыгались, жрать небось нечего, - подмигнул он брату, шлепнув того
вполне миролюбиво по шее. - Теперь-то знаешь, сколько будет дважды два?
Лишь Тишин-старший выдержал характер. Выглянув из своей комнаты,
недружелюбно спросил:
- "Новый русский"?
- Не одобряешь? - ухмыльнулся Николай. Но дверь уже закрылась. Николай
сбросил длинный черный плащ, сел к столу, пригласил, словно хозяин:
- Садись, мать, рассчитаемся. А ты, Сема, чайник пока поставь.
Когда брат вышел, Николай тихо сказал:
- Я, мать, в долгах ни у кого не хожу. Деньги, что ты мне посылала, я
помню, это вернуть обязан. - Он вынул из карманов две плотные пачки долларов. -
Спрячь, не надо им знать, они люди слабые. Адреса дать не могу, так как
такового не имею. Буду позванивать, не брошу.
Пили чай с конфетами из дорогой коробки, которую принес Николай.
- Ну, Сема, расскажи братану, что ты в этой жизни придумал, -
снисходительно спросил Николай. - Как семью кормить? Ведь родители сигаретами
торговать не умеют.
- Я помощник депутата, закончил МГИМО, - ответил Семен. - Хвастать нечем,
но не ворую.
- Не умеешь, - уточнил Николай. - Или боишься?
- Боюсь. - Семен посмотрел брату в глаза. - А там страшно?
- Неуютно. - Николай хохотнул. - А тебе так и опасно, опетушат. Ты,
смотрю, хорошенький получился, так что сторонись опасных-то дел. Да вашего
брата прокуроры и не трогают. Депутатом скоро станешь?
- Если ты, Николай, не объявишься, полагаю, в следующем году пройду в
Думу. Объявишься - мне конец, с таким горбом мне не пролезть, - смело ответил
Семен.
- Голос у тебя подходящий, вижу, ума набрался. Так я тебе никто.
Однофамилец. Надеюсь, в анкетах ты меня не указываешь? - Николай взглянул
вопросительно.
- Не указываю, - кивнул Семен.
- Правильно! - Николай поднялся, махнул рукой на закрытую дверь. -
Передай отцу, он молоток, я гордых людей уважаю. - Поцеловал мать в лоб, кивнул
брату, забрал свой роскошный плащ и ушел.
Второй раз Николай Тишин сел как соучастник грабежа, но случилась
амнистия, и он через полтора года вышел с твердым убеждением, что свои тюремные
университеты закончил. Больше всего его угнетало, что там приходилось общаться
с низкосортным ворьем, людьми малограмотными и недоразвитыми. Года через два
его неприкаянная жизнь на воле неожиданно закончилась, и ему повезло. В одном
городе поздним вечером компания малолеток налетела у рынка на пьяного мужчину,
сбила его с ног, начала добивать. Обычно Николай ходил без оружия, но в тот раз
имел при себе "ТТ" и пальнул в воздух, крикнув:
- Милиция! Стоять!
Тут сверкнули фары, Николай бросил пистолет в кустарник и поднял руки.
"Канарейка" остановилась, менты схватили Николая за руки, но избитый мужчина
внезапно сел и буквально зарычал:
- Оставьте малого, легавые! Он меня спас, а вы ему руки ломаете. Я
Сапсан, по косточкам разберу.
Менты на окрик реагировали вяло, выдали Николаю по шее, хотели усадить в
машину, но с переднего сиденья спустился человек в штатском, бросил:
- Прекратите! - Он помог мужчине подняться, заботливо отряхивая, спросил:
- Как же это вы, Мефодий Сильверстович? Давайте довезем до дома.
- Сопливый ещe Мефодия подвозить. Доберусь. Человек вот мне поможет.
Гуляйте.
"Канарейка" умчалась. Мужчина смотрел на Николая в упор, спросил:
- Какой масти?
- Прохожий, - ответил Николай.
- Хороший ответ. Подними пушку и пойдем, здесь рядом.
Николай послушно поднял пистолет и пошел с незнакомцем. Его дом был
сложен из массивных бревен, имел тяжелую дверь, которую открыла на звонок
рослая женщина в монашеском облачении. Она молча перекрестила вошедших, провела
в просторную спальную комнату с низким широким ложем. Ловко помогла Николаю
раздеть раненого, спокойно осмотрела мосластое крепкое тело в многочисленных
татуировках. Рассматривая ушибы и ссадины, женщина хмыкала, но вдруг
насторожилась, повернула мужика на бок, отогнула ему ухо, осторожно ощупала
здоровенный налившийся желвак. Поджала губы и сказала:
- Вовремя ты, парень, его поднял, так и преставиться можно было. Ты
прикрой его, посиди, я быстро. - И ушла в другую комнату.
Николай с уважением смотрел на хозяина. Росту он был приличного, под метр
восемьдесят, ширококостный, в возрасте, но вены на ногах не вились, руки имел
мосластые, сильные, а лицом походил одновременно и на мужика, и на священника.
Монашка притащила кастрюльку с желтой жидкостью, вату, йод, таблетки,
сказала:
- Тело оботри, кровьe йодом смажь, голову положи выше. Он в сознании,
придуривается.
- Ты, Катерина, место знай, - сказал мужчина красивым баритоном. - Я не
придуриваюсь - отдыхаю. Позови Лешего, скажи, упал по пьяни. Иди.
Когда женщина ушла, он посмотрел на Николая большими ореховыми глазами.
- Уйдешь или ночевать останешься?
Николай долго молчал. Для гостиницы у него не было паспорта, имелась лишь
справка об освобождении. В Котунь он прикатил к корешу по зоне, который
освободился с месяц назад. Но кореш уже сидел в ментовке. Основательно сидел
или так, по мелочи, было пока неясно. А хозяин этот - человек серьезный, хотя и
из воров, вон как менты от него брызнули. Но для серьезного вора он, Николай,
сявка, а "шестеркой" никогда не был. Николай думал. Нарушил молчание хозяин:
- Тебя просили обтереть меня. Будь ласков, поспособствуй.
Слова "просили", "будь ласков" встряхнули Николая, он скинул с мужика
простыню, начал обрабатывать синяки и ссадины. Работу свою он выполнил быстро,
споро, положил под голову хозяина лишнюю подушку.
- Переночуй, утром решим, - тихо, но в приказном тоне сказал хозяин. -
Кликуха у меня Сапсан, люди знают и тебя не тронут, ты меня будешь звать
Мефодий.
- Я - Николай, в зоне Акулой погоняли, плохая кличка.
Дверь скрипнула, на пороге переминался с ноги на ногу мужичок
неопределенных лет, совершенно лысый. Мял в руках шапку, не заходил.
- Леший? - Мефодий покосился на дверь. - Сыми чеботы, присядь в ногах.
Николай тут только и заметил, что сам ботинки не снял, наследил в
чистейшей горнице. Он расшнуровал обувку, отнес к дверям, почувствовал на себе
недобрый взгляд вошедшего, вернулся обратно.
- Леший, запомни раба божьего Николая, - твердо произнес Мефодий. - Скажи
людям: я его под свою руку взял. Кстати, Николушка, ты и пушку отдай, в доме
держать не принято.
Николай вытащил из-за ремня "ТТ", выщелкнул обойму, положил рядом с
подушкой. Взгляд Лешего мгновенно изменился, он кивнул и обронил:
- Слушаю, Сапсан.
- Сейчас же найди Тюрю, скажи, его пацаны беспредельничают. Даю сутки. Не
разберется - всех опетушим, его самого первого. Иди. - И обратился к Николаю: -
Передай Катерине, чтобы на стол накрывала и костюм мне подала, я встану.
Ели картошку с селедкой, пили самогон, на удивление вкусный и пахнущий
свежими яблоками. Потом Катерина принесла крынку горячего топленого молока.
Николай удивился, потому что после спиртного молоко никогда не пил, однако,
следуя примеру Мефодия, попробовал и с удовольствием осушил две большие кружки.
Хозяин, молчавший во время трапезы, неожиданно улыбнулся и сказал
Николаю, кивнув на крынку:
- Утром мужиком встанешь. Спасибо тебе, Никола, и спокойной ночи.
Екатерина, проводи.
- Спасибо за хлеб-соль, спокойной ночи, Мефодий! - Николай поклонился и
пошел за женщиной на второй этаж.
Комната была опять же большая и чистая, а тахта широкая.
- Спасибо, Николай, спи, ежели сумеешь, - сказала Катерина и тихо вышла.
Только тогда Николай заметил, что в комнате не один. У окна стояла
девица, рисовала пальцем на запотевшем стекле.
- Привет! - Николай несколько растерялся. И хотя женщин в его жизни было
немало, но всякий раз, имея с ними дело, он был пьян, и ни одна ему не
запомнилась. - Ты чего здесь делаешь?
Девица повернулась спиной к окну, и Николай смог еe рассмотреть. Была она
статная, грудастая, с лицом чистым, ненамазанным.
- Ты, Николай, чувствую, и нецелованный, - сказала она, лениво растягивая
слова.
Он почесал в затылке, усмехнулся и смело ответил:
- Пожалуй, и так. Тебя как зовут?
- Хитрым именем Настя, - ответила девушка. - В койку пустишь?
- Места хватит, ложись. - Он быстро разделся и нырнул в постель,
стесняясь своих грязных ног.
Настя собралась было рубашку снять, но глянула на Николая, погасила свет
и легла рядом.
Проснулся Николай оттого, что кто-то водил пальцем по его лицу. Он поймал
руку, открыл глаза, увидел темный разлет бровей, серьезные глаза, открыл было
рот, но Настя прикрыла его ладошкой, сказала:
- Подымайся, хозяин не любит, когда долго спят, а уже седьмой час.
Николай выскочил из постели, мгновенно оделся - и Суворовское, и зона
приучили его не медлить, - прыгнув через пролет, потом другой, оказался в
горнице.
Екатерина раскладывала по тарелкам вчерашнюю картошку и свеженарезанную
селедку. Четверть самогона на столе сменили фырчавший самовар и плошка с медом.
- С добрым утром, приятного аппетита, - сказал Николай, сел напротив
Мефодия.
Тот зыркнул из-под насупленных бровей.
- Долго спишь, - упрекнул он.
- Так если бы Настя не разбудила, я бы ещe часа четыре придавил, -
признался Николай.
- Ты всегда правду говоришь? - спросил Мефодий.
- Если другому человеку не во вред, так говорю, - сказал Николай.
Мефодий был явно недоволен. Екатерина за его спиной перекрестилась,
вздохнула.
- Так что мне с тобой делать прикажешь? - Мефодий толкнул Николаю чашку
чая, расплескал половину. - Катерина, ты праведников в доме видела?
- Переночевал - пусть идет, - глухо ответила женщина.
- Дура баба. Куда идет? Ему дорога только обратно в зону. - Мефодий потер
небритые щеки, поморщился. - Почему небритого к столу пустила? А малый босой,
неумытый. У нас хата или барак? Ты хозяйка или подавальщица?
- Официантка, - подсказал Николай.
- Тебя спрашивали? - Мефодий сверкнул глазами.
Николай молча поднялся, сел на скамью, обулся, снял с крючка свою куртку,
сказал:
- Спасибо за ночлег, пистолет следует отдать, у меня другого нет.
Мефодий облокотился на стол, подпер ладонью голову, посмотрел задумчиво,
вздохнул и жалостливо произнес:
- Ну, спрашивается, мне такое нужно?
- Тебе нужно. Коню не в масть, пусть уходит, - решительно заявила
Катерина. - Он ещe молодой, у него вся жизнь впереди.
- Кончай базар! - Мефодий шарахнул кулаком по столу. - Баба, молчи! А ты,
сявка, исповедуйся!
- Меня Николаем зовут, я к тебе в гости не напрашивался. Отдай пушку, я
пошел.
"ТТ" брякнулся на стол, одновременно в здоровом кулаке Мефодия
образовался "наган".
- Ты пацанов пугай, авторитет, - спокойно сказал Николай, забирая свой
"ТТ" и поворачиваясь к хозяину спиной. - Деньги за харчи и самогон, как
обустроюсь, занесу.
Ударил выстрел, пуля впилась в дверной косяк. Николай обернулся, сунул
пистолет в карман, презрительно бросил:
- Ты, Сапсан, ещe и стрелять не умеешь.
Мефодий швырнул "наган" в спину упрямого парня, попал в плечо. Катерина,
от которой трудно было ожидать такой прыти, кинулась к Николаю, крепко обняла
его, усадила на стул.
- Поешь, дурень, и не выкаблучивайся в доме, тут разных видали, не
удивишь.
Не зная почему, Николай взял вилку, размял картошку, подцепил кусок
сельди, аккуратно обобрал кости, съел с аппетитом, запил чаем.
- Биография у меня нехитрая. Из дома ушел после восьмого, устроили меня в
Суворовское, там кантовался, экзаменов не сдавал, но аттестат мне почему-то
выдали. Неродной отец у меня большой "бугор". Армию отслужил нормально, всего
два раза в карцере побывал. Забыл, год с малолетками сидел, между училищем и
армией. Судимость с меня сняли, потому и в армию взяли. После армии в институт
пошел, на жратву подворовывал по мелочи, участковый знал, но не трогал,
воспитывал меня. Институт бросил. Так год за годом и шел. Потом кореша дамочку
в парке грабанули, а я женщин обижать не могу - стоял в стороне. Подъехала
"канарейка", кореша брызнули, я дамочке сумку подал, меня в железо - и в
околоток, и два года за соучастие. Полтора отсидел, по амнистии вышел.
- В зоне кем был? - спросил Мефодий.
- Мужиком, но у параши не спал, - ответил Николай. - Два года кантуюсь,
не хочу в Москву ехать, матушке кланяться, а жилья нет, паспорта, прописки не
дают.
- Не ври, пошел бы на завод, дали бы паспорт, прописали бы в общежитии, -
сказал Мефодий.
- На завод не хочу - корячиться за копейки подсобником. Не по мне.
- Откуда пистолет? - спросил Мефодий.
- Неделю назад в другом городе меня какие-то пацаны в парке прихватили, я
только в палатке бутылку водки взял:
- Украл!
- Я сказал "взял". Кража - это тайное хищение, а я зашел в палатку и на
глазах у хозяина Абрека взял бутылку, два "Сникерса" и ушел. Тут эта шушера и
подкатила, один пистолетиком в рыло тыкал. Честно сказать, я думал, что
газовый. Ну, я руку ему подвернул, пистолет забрал, другому в лоб ногой двинул,
они и разбежались. Так и живу. Баба одна меня своим дружкам в компанию прочила.
Посидел я с ними вечером, послушал их разговор - тоска. Водка, телки, тачки. Я
понимаю, что не о театрах же им говорить, но ведь деньги тоже с умом надо
взять. А так, как говорится, одна извилина, и та тухлая. }i трезвыми не бывают,
и в компании у них кто громче говорит, тот главный, словно менты и агентуры не
имеют. Словом, Мефодий, не годится мне такое, два дня пьянки - и верная тюрьма.
Честно скажу, некоторым зона в кайф, а мне так поперек. Я нынче на дело пойду,
но только на свое и со своими, никак иначе. Я не фраер, Мефодий. Мне много не
надо. Извини, если обижу, меня воры в законе тоже не устраивают. Я не против
картошки с селедкой, только не каждый же день. И костюм хочу нормальный иметь,
и машину неворованную, и собственный дом, и девчонку свою, а не общую - я
человек чистоплотный. Если кому платить требуется, я не возражаю, но по совести.
Чем дальше говорил Николай, тем с большим интересом смотрел на него
Мефодий, в конце даже улыбаться начал, так, смеясь, и спросил:
- А ты случаем не коммуняка?
- Я, как и они, случаем вор. Только они чужими руками воруют, а я хочу
своими, - ответил Николай.
- Ты хочешь в сильную группировку, - уверенно сказал Мефодий.
- Нет, я желаю создать собственную группировку, и чтобы каждого человека
я знал, отвечал за него, а он за меня под пули пошел, - убежденно проговорил
Николай.
- Я историю плохо знаю, но в двадцатых годах вроде бы существовали Щорс,
Котовский, Чапаев, - сказал Мефодий.
- Мне политика и такой размах ни к чему, те времена канули в Лету, хочу
мобильную организованную группу бандитов, людей современных, образованных, по
возможности честных. - Понимая, что хочет чего-то недостижимого, Николай
улыбнулся.
- Человека расстрелять в упор можешь? - прищурился Мефодий.
- За дело смогу, - ответил Николай.
- А дело, не дело, единолично решать будешь?
- Единолично.
- Смешно, но чего бы мне на старости лет и не попробовать? Двух
подходящих пацанов сегодня могу дать. Я у тебя буду вроде комиссара. Но вопрос
с ворами и с ментами. Я тебе советую по свежим людям. Ты со мной советуешься по
переделу территории. Ежели мы не срабатываемся - расходимся мирно, без стрельбы
в спину.
Почти через три года у Николая Тишина были уже более тридцати стволов и
непререкаемый авторитет в Котуни. Параллельно существовала и группировка
Кастро, имевшего более пятидесяти стволов. Но благодаря признанному вору в
законе Сапсану, его умению вести переговоры со всеми - с ворами, авторитетами
ментами, - войн между группировками практически не было, отдельные стычки
гасились в зародыше. И личный авторитет Николая Тишина был выше
губернаторского, начальников МВД и ФСБ, даже соседа Кастро и сравним мог быть
только с авторитетом Льва Ильича Бунича. И лишь у несчастных жителей
растоптанного города не было ни авторитета, ни защиты от бандитов.
Николай купил дом, машину (и не одну, а две), костюмы он не шил у модных
портных, выбирал в хороших магазинах, но так как имел отличную фигуру, то одет
был всегда элегантно. Последние два года он почти не носил оружия и не всегда
пользовался охраной.
А однажды произошел случай, который почти увенчал Николая короной. С
тремя друзьями он обедал в ресторане "Фиалка", когда туда ворвались пятеро
вооруженных автоматами ребят. Один из них крикнул:
- Где здесь Акула? Николай: мать его: Тишин?
Зал притих, бандит полоснул из автомата по стене, обедавшие пригнулись от
осыпавшейся на их головы штукатурки.
У Николая резко заболел живот, к горлу подступила тошнота. Толком не
соображая, что делает, поправил галстук, застегнул жилетку, машинально взял
висевший на спинке стула пиджак, поднялся и вышел на танцевальный круг.
- Я здесь. Кто меня ищет? - Николай, проглотив тугой комок, говорил
спокойно.
- А, сука! Болтают, ты верх в городе взял! Хочу взглянуть!
- Смотри. - Николай развел руки, стараясь, чтобы они не дрожали.
- Актер, мать твою! Сейчас увидим, какое у тебя нутро!
- Во-первых, возьми пистолет, мудак! - бросил Николай. Ему опять стало
плохо, он почти ничего не видел, но неизвестная сила толкала его вперед. -
Стреляя в меня из автомата, ты, пидор, убьешь и покалечишь массу невинных
людей. - Он говорил, неторопливо надвигаясь на бандита, и увидел, что крикун
побледнел, а его дружки растерялись.
Николай уперся грудью в автомат, схватил его за ствол, очередь ушла в
потолок, а Николай нанес молниеносный удар ногой по локтю парня и завладел
оружием. Не дав никому опомниться, он швырнул автомат друзьям взбесившегося
наркомана.
- Тихо! Во-вторых, передайте Кастро: я никогда не поверю, что он может
послать пятерых вооруженных людей на одного безоружного. Пусть он мне позвонит,
телефон известен. А теперь заберите героя и отправляйтесь спать. Концерт
окончен.
И так же неторопливо вернулся на свое место. Когда вооруженные парни
вышли, публика зааплодировала, сначала нерешительно, затем хлопки переросли в
овацию.
Кто-то из друзей налил Николаю водки, он выпил и прошептал:
- Уведите меня, весело уведите.
Парни не понимали, что творится с главарем, но послушно подхватили его
под руки и быстро прошли к выходу. Один из парней даже махнул рукой публике на
прощание.
- Бандит, - сказал кто-то. - Но мужества ему не занимать.
Как он оказался дома и как Настя раздела его, Николай не помнил.
Проснулся он через одиннадцать часов. В гостях был Мефодий, который сидел в
гостиной, пил чай. Он-то отлично понял, что произошло, и, когда Николай сел за
стол, равнодушно спросил:
- Хочешь героем умереть, чтобы песни о тебе слагали?
Николай взглянул на него бессмысленными глазами. Мефодий налил стакан
самогона, пододвинул хозяину, сказал:
- Пей, сопляк. Однако дух в тебе имеется. Я таких знавал, все умирали
молодыми. Я сегодня переговорю с Кастро и загляну к Буничу, если пустит. - Он
подумал, потряс головой и решение изменил: - Нет, к Льву Ильичу ходить не
стоит, может не принять. Ты оклемаешься, герой, сам позвонишь, извинишься. Там
в ресторане за одним столиком его люди сидели. Уж коли так попал, требовалось
поклониться, автоматчиков едреных этих к столу пригласить, замять стычку,
затереть. А ты, словно петух, грудью пошел. Хоть и остался жив, а врага
приобрел смертельного, он момент угадает и в спину тебе из "калаша" полоснет. А
люди скажут: одним бандитом меньше стало. Смотри, по ящику Думу показывают, я
вроде твоего братана видел:
Николай глянул равнодушно, выпил самогона, поглядел на унылое собрание,
сказал:
- Сеньке в самый раз, сидят чинно, рядами, и от скуки мухи дохнут.
Камера скользнула по рядам депутатов. Выделил одного, который тянул руку.
- Он! Сенька! Точно он! - воскликнул Николай. - Это Дума? Как он туда
пролез, говнюк?
Мефодий поднял тяжелый глаз на Николая и неспешно сказал:
- Говнюк в Думе заседает, а орел под стволом летает. Ему почет и
уважение, а тебе собачья смерть уготована.
- Да он у меня из рук ел. Сапсан, он же из бумаги сделан, говном склеен!
- возмутился Николай.
- Верю. Однако он там, а ты здесь.
- Да я его в любой момент:
- Замолкни, Акула, - перебил Мефодий. - Убить почти каждого можно, только
за твоей спиной дружки стоят до тех пор, пока ты удачлив, а споткнешься - враз
продадут. Я не продам. - Он налил себе самогона в чашку. - Настасья не продаст:
коли баба любит, она помрет, не продаст. За твоим брательником менты,
эфэсбэшники, личная охрана, государство, а ты, родненький, считай, вне закона.
- Ты зачем пришел? - Николай вскочил, уронил стул. - По-твоему, он
человеком родился, а я зеком клейменым? Нас одна женщина на свет произвела, из
одной утробы вышли!
- Дружок, ты стул-то подыми и самогончика ещe выпей. Я пришел тебе
сказать, что тебе летать не дано. Ходить тебе всю жизнь по земле, осторожно
ходить. А о брательнике забудь. Это плевать, кто в жизни в рост шел, кто по
дерьму полз, важно, кто где в конце концов оказался. Ты должен себя правильно
осознать, усвоить: ты брательнику не ровня. Тебе голову рубить будут, он того и
не заметит. А геройствовать кончай, иначе я от тебя отойду. А ты без меня
месяца не продержишься. Все осознал? - Старый вор перевернул свою чашку
донышком вверх, прихлопнул ладонью и вышел.
Напился тогда Николай серьезно, потом Настя его в бане парила, и ещe день
после этого только чай пил.
Не первый год Семен Николаевич Тишин заседал в Думе, был не хуже других,
прошел по одномандатному округу и фактически никому не подчинялся. В тех
вопросах, которые обсуждались в Думе, далеко не всегда голосовал, как
большинство, но старался ни с кем не ссориться. Коммунистов активно не любил,
ярых либералов активно побаивался. Выступал он редко и по вопросам, которые не
вызывали ни у кого сомнения, зато говорил красиво, увлеченно. Формально он
принадлежал к партии власти, хотя Семен нутром чувствовал, что премьерствовать
газпромовцу недолго осталось.
Неожиданно для себя Семен Тишин получил предложение перейти в
правительство и занять пост не более и не менее как министра культуры.
Образование в общем-то гуманитарное, манеры и знание этикета при нем, речь
грамотная. Остальное - дело наживное.
В тот период, когда глава правительства уже дал согласие на кандидатуру
Тишина, но Президент то ли болел, то ли что-то в этом роде, и бумаги
скапливались у его помощников без движения, в кабинет и.о. министра вошел тихий
человек, вежливо поздоровался и сказал, что хотел бы поговорить с прогрессивным
многообещающим депутатом.
Тишин ранее не видел кагэбэшников ни настоящих, ни переименованных, но,
когда этот человек, продолжая улыбаться, занял кресло для гостей, а ведь
секретарша о нем даже не доложила, Семен Николаевич понял, кто к нему пришел.
Гость, все так же приветливо улыбаясь, протянул через стол визитку,
справился о здоровье.
Тишин поблагодарил, прочитал в визитке то, что и ожидал: ":ФСБ: зав.
сектором по связям с общественностью и прессой Кондрашев Валентин Петрович".
- Очень приятно, Валентин Петрович, а разрешите узнать: в каком вы звании?
- Не имеет значения, но, если вам интересно, я полковник.
- Слушаю вас, господин полковник, - сказал Тишин. - Чем обязан?
- Обязаны вы исключительно своему таланту. Поверьте, не каждый день
Президент подписывает указ о назначении министра. У вас прекрасный возраст,
образование, вы полны сил. Я редко встречал человека во власти, у которого
практически нет врагов.
Тишин совершенно точно почуял: сейчас последует вопрос о брате. И
приготовился.
- Вы умны и уже догадались, конечно, что конкретно смущает нас в вашей
кандидатуре. - Полковник вновь улыбнулся.
- Мы все произошли от обезьян. Если копать глубоко, то обязательно
откопаешь где-то там примата, - достаточно твердо ответил Тишин.
- Не у каждого человека брат убийца и известный авторитет, - возразил
полковник со своей лучезарной улыбкой. - Мы знаем, брат по матери и отношений с
ним ваша семья не поддерживает. Но какой ни есть, а Тишин Николай Николаевич по
кличке Акула - ваш брат.
Неизвестно почему, но Семен Николаевич, человек далеко не смелый, скорее
трусливый, ответил вдруг очень резко, даже грубо:
- Вы ошиблись кабинетом, уважаемый, - и поднялся. - Вам следовало бы
забежать в другой кабинет, там оставить все дерьмо, которое раскопали о
человеке, - и спать спокойно. Зачем сюда явились?
- Браво, Семен Николаевич! - Полковник театрально зааплодировал. - Выпить
у вас не найдется? Ваш предшественник держал бар в той вот тумбе шкафа. - Он
указал на крайнюю тумбу. - Не беспокойтесь, я достану. Никто не войдет, не
побеспокоит, девочка - наш человек.
Кондрашев достал из тумбы бутылку коньяка, две стопки, налил обе.
- Символически. Нам известно, что вы не употребляете. А брат - это,
конечно, неприятно. Но и на солнце есть пятна:
Тишин пригубил. Полковник выпил, все убрал в тумбу, закурил, сел на место.
- Я, собственно, пришел представиться как куратор. Человек-то живой,
никто не застрахован от ошибок, ты должен знать, куда в случае чего позвонить.
Вот и все. О брате постоянно думать не стоит, но и забывать не следует.
Журналисты у нас народ дошлый, черт-те о чем спросить могут. Ваш ответ: "Мне
известно, что у матери от первого брака был сын. Он с нами не жил, я его
практически не помню, где он и что - мне неизвестно". Договорились? Ну и
отлично.
- Договорились, Валентин Петрович, - ответил Тишин.
Полковник исчез без рукопожатия.
"Вот я и на крючке, - подумал новый министр, - наверняка у них с каждым
так - у всех свое. Таков порядок, и не мне его нарушать".
Прошло ещe два года, правительство дважды менялось. Семен Николаевич
Тишин оставался в своем кабинете. Не то чтобы место тихое, но министр умел
лавировать, обещать, не доводить дело до конфликта. Он славился уживчивым
характером, и у него сохранялись прекрасные отношения с большинством думских
фракций. Если между ними и правительством возникали шероховатости, в Думе
появлялся Тишин, и все улаживалось. Если отношения накалялись всерьез, и
улаживать их приезжал в Думу председатель правительства, то одним из
сопровождавших непременно был Семен Тишин. Он беседовал с бывшими приятелями
уважительно, без апломба. И как-то так получалось, что дело улаживалось к
всеобщему удовлетворению.
В очередной свой визит, дело было поздней осенью, полковник Кондрашев
улыбался меньше обычного, зато выпил сразу же, как только пришел. Заматеревший
министр привык к визитам молчаливого полковника, они не беспокоили его. Заметив
кислую физиономию обычно улыбающегося чекиста, Тишин среагировал:
- Обострение геморроя?
- Можно сказать и так, - ответил полковник. - Я не хотел тебя беспокоить,
но генерал настоял.
Тишин бросил ручку, отодвинул бумагу, над которой работал.
- Ну? Короче.
- Короче? Я вынужден обратиться к твоему брату с просьбой.
- На кой черт? Странная идея, но ещe более странно, что ты мне это
говоришь. Это же коррупция в чистом виде.
- Сотрудничество. Спецслужбы всего мира изредка обращаются к своим
мафиози. Последние также обращаются порой к спецслужбам. Организм один,
кровоток обязателен, - нехотя объяснил полковник.
- Обратиться? С какой целью? - возмутился Тишин.
- А зачем тебе знать? Ты спишь хорошо? Ну и спи себе на здоровье, ни к
чему тебе знать лишнее.
- Так иди и решай свои вопросы сам, не вмешивай меня, - отрезал Тишин.
- С одной стороны, ты прав. - Полковник помолчал. - С другой - Николай
твой единоутробный брат, а не мой. Мы тебя не трогали и берегли несколько лет.
Следует выразить за это благодарность.
- Что я должен сделать? Спрашиваю исключительно из любопытства и сегодня
не иду к премьеру.
- Решение верное. - Полковник кивнул. - Иди и не забудь захватить с собой
прошение об отставке. У министра России не может быть брата-бандита, о котором
министр столько лет молчал.
- Мы вместе молчали! - чуть не крикнул министр.
- Не понял. О чем я молчал, если ничего не знал? Не прикидывайся
дурачком, тебе это не к лицу. - Полковник в этот свой визит не улыбался.
- А тебе известно, что я уже три месяца вице-премьер? - очень тихо
спросил чиновник.
- Естественно. Мы визировали твое представление, - так же тихо ответил
полковник.
- Ладно. Что я должен сделать?
- Написать брату записку. И только. Простую записку с ерундовой просьбой.
- С какой просьбой? Я даже не знаю его адреса! - вновь взвился Тишин.
- Неважно, я знаю и лично передам. Не кривляйся и пиши. "Николай, дай
двух ребят на неделю. В долгу не останусь. Семен".
- Может, мне дачу надо поправить? - догадливо спросил Семен.
- Именно дачу. А ты подумал черт знает что! - Полковник улыбнулся. -
Только не пожалей страничку из своего личного блокнота.
Слова вора в законе о брате-депутате, за которым теперь стоит
государство, поначалу как бы пролетели мимо сознания Николая. Просиживает
брательник задницу в Думе - ну и что? Ест из чужих рук, говорит что велено, шаг
влево, шаг вправо - считай побег, тоже мне счастье. Семен всю жизнь полз именно
к такой жизни, никогда своего мнения не имел, вечно угождал, и, если в не
старший брат, не бил бы его в детстве только ленивый. Но вот Николай узнал, что
братишка его прошел на самые верха - стал министром культуры, потом -
вице-премьером. Дела твои, господи, чудные!
Николай был человеком далеко не ординарным, способным взглянуть на свою
жизнь если не абсолютно трезво, то достаточно критично. Да, он сам держит
карты, сам сдает, порой даже объявляет козыри, братва уважает и боится его,
сейчас под ним уже более сотни стволов. Все так, но ежели задуматься, то и он
тоже не управляет игрой, существуют определенные правила, и он должен их
соблюдать. А если так, то чем он отличается от мозгляка Семена? Да он может
распорядиться чужой жизнью, но и ему в любой момент могут засадить в спину нож.
Тут разница невелика, и ещe неизвестно, чьи козыри сильнее. Николай начал
специально просматривать газеты, выискивая свою фамилию, и частенько находил.
То вице-премьер Тишин беседует с иностранцами, то куда-то летит, откуда-то
возвращается. Подписывает какие-то приказы.
Николай стал внимательнее смотреть информационные передачи по
телеканалам. И понял, что братец у самого высокого начальства не в большой
чести, все больше на втором плане, но первые лица менялись, а Семен Тишин
неизменно оставался. Его теперь не узнать - спина выпрямилась, смотрел поверх
голов, а свита суетилась рядом, угодливо улыбалась.
Николай стал щедрее подавать нищим, но меньше их в городе не становилось,
скорее прибавлялось. Люди кланялись, униженно благодарили, но, когда, отойдя на
несколько шагов, он резко поворачивался, то читал на лицах побирушек почти
открытую ненависть. Однажды не вытерпел, вернулся к нищему старику и сел рядом
на пустой ящик.
- Ты что, отец, полагаешь, что в твоей хреновой жизни я виноват?
Серые, со вздувшимися жилами руки старика задрожали, он рукавом вытер
глаза, глянул затравленно:
- Стреляй, чего уж. Мне все равно немного осталось, - и криво улыбнулся.
- А где ж твой мэр? Ты, старый, пенсию сколько месяцев не получал? Если
меня убьют, тебе слаще будет?
- Одна команда, прости меня господи. Ты дал мне деньги, а к вечеру
участковый половину заберет. Человеку жизни нет и никогда не было. Я при старой
власти "червонец" ни за что оттянул. Сегодня в тюрьму не гонят, так я от голода
здесь, в луже, помру.
- Хреново, - согласился Николай. - Хоть те, хоть эти - один черт.
- Я на точильном станке могу, так твои хлопцы такой налог мне задвинули,
что осталось сидеть и побираться, выгоднее получается.
На них уже обращали внимание, черный джип остановился неподалеку, одетые
в кожу "быки" тупо смотрели, но не смели подойти.
- Ты уйдешь - меня зарежут, - равнодушно произнес старик.
- Не тронут, не бойся, но всем я помочь не могу, - задумчиво сказал
Николай. - Блядская жизнь. - Он махнул рукой водителю джипа, крикнул: - Подойди!
Парень в коже с трудом выгрузился из огромной машины, шлепая по осенней
жиже массивными ботинками.
- Слушаю тебя, Акула.
- Кто улицу держит? - осведомился Николай.
- Косой.
- Давай его сюда.
- Момент! - Бандит снова тяжело зашлепал по грязи.
- Тебя как зовут, отец? - спросил Николай.
- Трофим Иванович, - ответил старик. - Не надо, Акула, мне хуже будет.
- Ты, Трофим Иванович, меня пацаном из лука стрелять учил, плавать в
пруду обучал. Понял? Меня Николай зовут.
Подбежал выпивший малый лет двадцати, утерся рукавом, сказал:
- Звали, Николай Николаевич?
- Звал. Понимаешь, какое дело, парень, - начал Николай. - Вот Трофим
Иванович меня малолеткой жизни учил, сейчас его жизнь с дороги выбила. Он хочет
станок точильный поставить.
- Понял:
- Не перебивай. - Николай сдвинул брови, дал нищему пачку денег. - Я
желаю, чтобы он работал на себя. А если тебе такой расход невмоготу, зайди ко
мне, я оплачу. Доехало?
- Доехало. - Парень снова вытер вспотевшую физиономию.
- И еще. - Николай улыбаться перестал. - Если с моим крестником что
случится, ты ответишь.
Авторитет поднялся, отряхнул полы длинного зеленого кашемирового пальто и
ушел.
Робин Гуд гребаный, ругал себя он, торопливо шагая через лужи, и тут
почувствовал, что за ним следят. Он резко свернул за палатку и сквозь
стеклянные стенки увидел мужчину лет под сорок, в кожаном пальто - эфэсбэшник.
Акула обогнул две палатки, зашел к потерявшему его наблюдателю со спины и
носком ботинка ударил под колено.
Джип ещe не уехал, стоял неподалеку, но Николаю помощи не требовалось,
парни это понимали и с интересом наблюдали за происходящим.
Чекист упал на колени. Акула схватил его за воротник, резким рывком
поставил на ноги, спросил очень вежливо:
- У господина ко мне дела имеются? - Сунул руку ему за пазуху, достал
"Макаров" и положил в карман. - Чего так херово работаете, капитан?
- Майор, - кашляя, ответил тот и покраснел. - У меня к вам действительно
разговор.
- Брюки оботри, парень. - Николай огляделся, увидел чебуречную, пошел
вперед, занял стол, усадил рядом майора.
В чебуречной стало тихо, кто-то, давясь, доедал свои чебуреки, кто-то
заворачивал еду в газету. Подбежал хозяин, поклонился.
- Чего желаете? Чебуреки не рекомендую, попробуйте заливное из осетрины с
хреном, бутылку отдам свою. - Хозяин был бледен, вытирал несвежим фартуком
потное лицо.
- Чего такой трус, я людей не ем. - Николай брезгливо провел пальцем по
жирному столу.
Подлетела девчонка, накинула скатерть, проворно расставила приборы. В
стекляшке уже никого не было, на двери болталась табличка "Перерыв".
Николай оглядел скромное заведение, нечистый пол, поднял глаза на
эфэсбэшника, сказал:
- Ну? Выкладывай.
- Вы мне разрешите в туалет отойти?
- Отойди!
Эфэсбэшник взглянул недоверчиво, поднялся, повернул за угол. Но далеко не
ушел и явился под конвоем, с вывороченными за спину руками.
- Бежать собрался, сука! - сказал Николаю начальник охраны.
- Спасибо, парень. Хорошо службу несешь. Но ему действительно в сортир
требуется. Пропусти.
- Как скажешь. - Громила в коже неохотно отпустил майора. - Но там выход
во двор имеется.
- Ништяк. - Николай не любил блатных слов, но и без них обходиться было
невозможно. - Он вернется, а у меня к нему базар есть.
Через некоторое время тот вернулся. Николай положил на стол его табельный
"Макаров", зацепил вилкой кусок заливной рыбы, проглотил, выпил рюмку водки.
- Мне говорили, что вы тут человек значительный. - Эфэсбэшник спрятал
пистолет. - Из Москвы прибыл большой начальник, ищет с вами встречи.
- Позвонили бы, - недовольно сказал Николай. - Себя дураком выказываешь,
и я не лучшим образом выгляжу. Скажи москвичу: я вечером дома, пусть позвонит и
является, я парней предупрежу.
- Спасибо, - пробормотал эфэсбэшник, выпил, закусил и поднялся.
Николай проводил его до двери и махнул охране рукой. Настроение было
паскудное. Черт дернул с нищим связаться - теперь братва начнет сказки
рассказывать, - и ещe этот объявился неизвестно зачем.
Возвратившись домой, он переоделся. Настя, которая с ним не расставалась
с первой ночи, проведенной вместе, ушла в дальнюю горницу: она всегда
чувствовала, когда можно появиться, а когда лучше исчезнуть.
В горницу пришла Варвара, женщина, которая выполняла в доме роль хозяйки,
- готовила, следила за порядком. Эта пятидесятилетняя дородная матрона не
боялась Николая, в чем-то была даже главнее его. Он никогда не спрашивал, но не
сомневался, что за Варварой были ходки в зону и в молодости была она воровкой
неординарной. Приставил еe к дому Мефодий. Николай чуял, что между ними некогда
была любовь, а может, чего и осталось, не допытывался. За его сдержанность и
отсутствие праздного любопытства Варвара хозяина уважала, хотя и осуждала за
то, что он людей распускает, позволяет воровать по мелочи. Варвара, грубая
матерщинница, скорая на руку, любила Настю, а к Николаю относилась с почтением,
но чуяла в нем чужого, считала слабаком, хотя физически он был атлетом. Узнав о
случае в кафе, когда он отнял автомат у парня из группировки Кастро, Варвара
сплюнула на пол и, не таясь, заявила:
- Не вор ты - барин! Вместо дела театр устроил. Не вор.
Николай услышал, вспылил:
- Да, не вор! Барин! Позволь уж мне жить и умереть, как хочу. У тебя сын
в Питере в университете учится, ты ему денежки каждый месяц шлешь. Я об этом
второй год знаю. Как бы настоящий вор на моем месте поступил? Знаешь? Ведь ты,
матушка, шлешь мои деньги.
Варвара двинулась на хозяина, как львица или медведица. Николай схватил
еe за запястье, подсек тяжелую ногу, бросил на тахту.
- Еще раз руку на меня подымешь - лапу сломаю, саму выгоню.
Сидевший в доме Мефодий закричал:
- Варька, стерва! Уйди от греха. Зашибут.
Казалось бы, после такой расправы Варвара должна была к хозяину
помягчеть, она ж, наоборот, вела себя с ним как мать-наставница. Пару раз он
так ей по заднице, врезал, что неделю сесть не могла, но нрава своего все равно
не меняла.
- Вы чего, барин, на сироте характер выказываете? За девку вступиться
некому. Она вас настоящей любовью любит, вы и пользуетесь, - выговаривала ему
Варвара, появляясь в горнице.
- Разберемся. Я ей и слова не сказал, - возразил Николай. - Позвони-ка
Мефодию, у меня к нему разговор имеется.
- Вот и позвоните. Думаете, коли я вас барином зову:
- Заткнись. Позвони, говорю.
Варвара взглянула испытующе, она, как зверь, чуяла, где грань
дозволенного лежит, вынула из кармана сотовый телефон и, тыкая толстым, словно
сарделька, пальцем, набрала номер.
- Але. Это ты?
- Нет, со двора зашедший, - ответил Мефодий. Такой разговор у них
происходил всякий раз, когда Варвара звонила старому вору.
Николай подошел, забрал у женщины трубку.
- Здравствуй, старина, мне надобно тебя видеть.
- Привет, барчук. Тебе надо, ты и подъезжай.
- Не могу, ко мне человек из Москвы прибыл, я без твоего совета с ним
говорить не хочу, - ответил Николай.
- Сторговались, выезжаю.
Николай одернул черный роскошный пиджак, поправил бабочку, повернулся и
чуть не налетел на серебряный поднос с серебряной же чеканной чаркой водки,
который держала Настя.
Николай выпил водку, нагнулся к душистой голове девушки, шумно втянул
пряный аромат, будто закусил.
- Колдуешь меня, Настасья, а я чужой власти не люблю.
- А своей не имеешь, - словно гукнула из другой комнаты Варвара.
- Повязали бабы доброго молодца, шагу не дают ступить, - хотел пошутить
Николай, но получилось чересчур жалобно.
- Не плачь, герой, - по-доброму прогудела Варвара. - А девчонку люби,
второй такой не будет.
>>>