Николай Леонов Детективы
Николай Иванович Леонов
Алексей Викторович Макеев

Театр одного убийцы

– Твое мнение, майор, по поводу высказывания Гурова, – поинтересовался он.
– Товарищ полковник высказался абсолютно ясно и предельно логично. Но он не берет в расчет один момент. – Свиридов сделал паузу. – Все его утверждения продиктованы личным пристрастием и верой в невиновность Строевой. Я не берусь утверждать, что она причастна к совершению преступления, но и исключать этот вариант не считаю возможным.
Гуров хотел что-то возразить, но генерал остановил его жестом, дающим понять, что все проблемы можно будет обсудить в отсутствие майора. Орлов не верил в виновность Марии, но положение обязывало его быть беспристрастным. Впрочем, Гуров и сам это прекрасно понимал. Поэтому и промолчал. А Свиридов тем временем продолжил:
– Товарищ полковник вполне логично изложил, почему мы не можем утверждать, что Строева была в кабинете Левицкого. Но где доказательства того, что она там не была? Где эта простая штука, именуемая алиби? – Майор обвел глазами присутствующих. Все молчали. Поскольку хоть какого-нибудь завалящего алиби у Строевой не было. – Поймите меня правильно. Я не хочу делать поспешных выводов, но мы точно установили несколько фактов. Во-первых, Левицкий приглашал Строеву к себе в кабинет. Во-вторых, ей эту просьбу передавали. В-третьих, ее видели около лестницы приблизительно сразу после убийства. В-четвертых, нет никаких доказательств того, что Строева действительно отказалась выполнить распоряжение своего руководителя. Ну и последнее. У Левицкого в кулаке была зажата пуговица с костюма Марии. Того самого, в котором она была на сцене. Мы не можем не считаться с этими фактами.
Майор замолчал, и в кабинете повисла гнетущая тишина. И Орлов и Крячко считали, что Мария не могла убить худрука. Но Свиридов был прав. С приведенными фактами поспорить было трудно. Более того! Их было вполне достаточно для того, чтобы подвести Строеву под статью. И самой мягкой ее формулировкой было бы «непредумышленное убийство при самообороне».
Гуров тоже прекрасно понимал это, но сдаваться не собирался. Какими бы серьезными ни были факты, приведенные Свиридовым, все мог решить только пистолет. На нем просто не могли обнаружить отпечатки пальцев Марии. Как, впрочем, и любые другие отпечатки в случае их отсутствия. Но даже и это давало шанс. Поскольку никто из видевших в тот вечер Строеву не утверждал, что она была в перчатках или несла их в руках.
– В чем-то я согласен с утверждением майора, – прервал затянувшееся молчание Гуров. – Но у нас пока остается экспертиза пистолета. Дактилоскопическая и баллистическая. Я не думаю, что эксперты быстро с ней управятся, а Мария устала после спектакля. Да к тому же обвинения в убийстве потрепали ей нервы. Давайте отпустим ее домой и продолжим разговор утром.
– Лев Иванович, я прекрасно понимаю ваши переживания по поводу самочувствия супруги, но подождите еще десять минут. – Свиридов посмотрел на часы. – Как только мы нашли пистолет, я сразу отправил с ним человека в главк для того, чтобы поторопить экспертизу. Специалисты трудятся над ним уже больше часа, и результаты скоро должны быть.
– Хорошо, майор. Только десять минут, – усмехнулся Гуров. – Потом вам придется вызывать наряд, чтобы помешать мне увести отсюда Марию.
Но даже десяти минут ждать не пришлось. Буквально минуты через три после этой фразы сыщика в кабинет Орлова внесли предварительные результаты экспертизы. Свиридов мельком посмотрел на них и протянул бумаги генералу. Орлов, читая их, изменился в лице. На его высоком лбу появилась глубокая складка. А когда генерал поднял глаза, в них читались боль и сожаление.
– Закончить так быстро, как ты хотел, у нас, Лева, не получится, – растягивая слова, проговорил Орлов, стараясь не смотреть Гурову в глаза. – Тебе тоже придется ответить на ряд вопросов.
– Та-ак, дожили, – едко констатировал сыщик. – Меня тоже причислили к лику святых? И какие обвинения против меня выдвигаются?
– Пока никаких, – покачал головой генерал и оттолкнул в сторону Крячко, пытавшегося заглянуть в листы отчета через его плечо. – Просто тебе придется подробно объяснить нам, чем ты занимался с семи часов вечера до половины восьмого. Времени, как видишь, немного. Так что, надеюсь, у тебя найдется на этот срок алиби.
– А в чем, собственно говоря, дело? – оскалился Гуров. – Что тебе принесли в этих бумагах?
– Довольно много, Лева, – вздохнул Орлов и решился: – Во-первых, на барабане револьвера найдены совершенно четкие отпечатки пальцев Марии. Такие же, но немного размазанные, есть на рукоятке и спусковом крючке, – сказал он, игнорируя недовольный взгляд Свиридова. – Во-вторых, эксперты утверждают, что человек, убивший Левицкого, был выше метра восьмидесяти ростом. А если стреляла Мария, то она должна была сидеть на столе. Конечно, это только предварительные данные, но ими пренебрегать нельзя.
– Ну а что в-третьих? – стиснув зубы, поинтересовался сыщик, когда Орлов сделал паузу.
– А в-третьих, Лева, под ногтями жертвы нашли несколько волосков, – ответил генерал. – Чисто визуально они очень напоминают твои. И это бы ни о чем не говорило. Но! Левицкий убит из револьвера, на котором найдены отпечатки пальцев Марии. Выстрел был произведен с высоты, примерно равной твоему росту. У тебя нет алиби на это время. К тому же ты говорил Станиславу, что собирался заехать к жене в театр. И если учесть, что художественный руководитель театра проявлял сексуальные домогательства в отношении твоей жены, то сам посуди, какая мысль первой приходит в голову?
– И какая же? – Гуров хотел сразу расставить все точки над "i".
Орлов промолчал, но вместо него ответил майор. Перед тем как начать говорить, он посмотрел на генерала, взглядом спрашивая его разрешения. И, когда Орлов махнул рукой, сказал:
– Неприятная история получается, Лев Иванович. Не берусь ничего окончательно утверждать, но пока у меня единственная версия. Вы знали, что у вашей жены трения с худруком. Сегодня, приехав после работы в театр и не застав ее на месте, вы совершенно справедливо решили, что у Строевой случился новый конфликт. А когда ворвались в кабинет к Левицкому, то увидели, что ваша жена отбивается от него, а худрук пытается вырвать у нее пистолет. Тогда вы оттащили его и, забрав оружие у Строевой, в припадке гнева выстрелили в Левицкого. Вот и все, Лев Иванович. Еще раз извините, но факты упрямая вещь!
– Ты тоже так считаешь? – Гуров резко повернулся к генералу. Но тот в ответ лишь пожал плечами. Крячко тоже отвел взгляд в сторону.
– Вот так попали. На ровном месте и мордой об асфальт! – горько проговорил сыщик и что есть силы пнул ногой стул. – Валяйте, арестовывайте, сыскари. Мать вашу!..


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Наступившее утро было, пожалуй, самым неприятным за последние несколько лет жизни Гурова. Он проснулся с таким чувством, будто весь мир вокруг него перевернулся с ног на голову и все жизненные ценности, которыми так дорожил сыщик, отслоились от него, словно никчемная шелуха. Гуров чувствовал себя униженным и оскорбленным. Но понимал, что и сам не лучше обошелся с близкими ему людьми.
А началось все с этих проклятых волосков!
Впрочем, почему именно с них? Орлов начал подозревать своего друга и подчиненного сразу после того, как получил известие об убийстве Левицкого. За пару дней до этого события Гуров пришел на работу во взвинченном состоянии и, столкнувшись в коридоре с генералом, не удержался и рассказал об обостряющемся конфликте между Марией и художественным руководителем театра.
Орлов тогда посоветовал не брать все в голову. Но, узнав о смерти Левицкого, сразу вспомнил этот разговор. И Гуров пожалел, что вообще рассказал ему о ситуации в театре. Однажды нарушив незыблемое правило никогда и никого не впускать в свою личную жизнь, сыщик теперь жестоко расплачивался за это.
С профессиональной точки зрения генерал был совершенно прав, подозревая Гурова в соучастии в убийстве. Гуров понимал, что и сам с посторонним человеком поступил бы точно так же. Но он не был уверен, что подобные улики поколебали бы его уверенность в репутации старых друзей.
Сыщик не переставая спрашивал себя, стал бы он подозревать Орлова или Станислава в подобных обстоятельствах, и не находил ответа! Улики, найденные Свиридовым на месте преступления, были слишком серьезны, чтобы закрыть на них глаза. Но неужели их было достаточно, чтобы навсегда лишиться доверия друзей?
Вчера Гуров вспылил, увидев, что Орлов промолчал в ответ на обвинение майора, а Станислав старательно прятал глаза. Сыщик наговорил друзьям много неприятных слов, а пытавшегося вмешаться в разговор Свиридова и вовсе послал «по матушке». И только затем потребовал немедленно провести экспертизу его волос для сравнения с теми, что были найдены под ногтями трупа.
– Конечно, проведем, Лева, – ответил ему генерал. – Но завтра. А пока отправляйтесь с Марией домой и отдохните пару дней.
– Значит, теперь домашний арест? – усмехнулся Гуров. – А что потом, Петр? Бутырка?
– Да перестань ты вести себя как ребенок! – заорал Орлов, устав от обвинений Гурова. – Имеющихся у следствия улик вполне достаточно, чтобы посадить твою жену в следственный изолятор. Но никто не делает этого! Мы сомневаемся в том, что она или ты виноваты в смерти Левицкого. Но с существующими фактами разбираться придется. И ты знаешь это не хуже меня. Так будь профессионалом до конца, мать твою!..
Именно слова о профессионализме остудили пыл Гурова. Сыщик вдруг понял, что ведет себя глупо. И криками ничего не добьешься. Нужно действовать. И сделать все действительно профессионально.
– Хорошо, Петр, ты прав! – усмехнувшись, проговорил он. – Мне следует до конца оставаться профессионалом. Но конец этот будет совсем не тот, на который вы надеетесь…
– Лева, да перестань ты молоть чепуху. – Терпение потерял и Станислав. – Что, мы, по-твоему, горим желанием упрятать тебя за решетку? Не сходи с ума.
– А я и не схожу. Это не мой курятник. – С губ сыщика не сходила кривая усмешка. – Просто я сам возьмусь за это дело и найду того, кто так усердно пытается меня подставить.
– Ты этого не сделаешь, – спокойно оборвал Гурова генерал.
– Это почему? – удивился сыщик.
– Потому что твои действия в данной ситуации будут расценены как попытка замести следы преступления. Это на тот случай, если ты позабыл закон, – ответил Орлов. – И сразу хочу тебя предупредить. Если ты хоть раз покажешься около театра до тех пор, пока мы не разберемся с уликами, я тебя арестую. И в этот раз действительно отправлю в следственный изолятор. А теперь забирай Марию и уезжай отсюда. Пока окончательно не испортил мое мнение о себе…
Теперь Гуров, лежа на кровати с закрытыми глазами, вспоминал весь этот разговор. И стыда за свою несдержанность в его воспоминаниях было ничуть не меньше, чем обиды на друзей, усомнившихся в его невиновности.
Видимо, не зря в народе говорят, что утро вечера мудренее. Сейчас, заново прокручивая все происшедшее вчера вечером, Гуров понимал, что действительно вел себя как глупый мальчишка. Но теперь чувства гнева, недоумения и беспомощности сменились в его душе холодной решимостью. Сыщик не собирался сидеть дома и ждать у моря погоды. Он хотел разобраться в происходящем сам. И жестоко наказать человека, подставившего его и Марию.
Стараясь не разбудить спящую жену, Гуров осторожно сел на кровати. Вчера, по возвращении домой, у них был долгий и серьезный разговор, больше похожий на допрос, чем на душевную беседу любящих друг друга супругов.
Поначалу из-за этого они даже чуть не поругались. Мария, уже достаточно взвинченная допросами Свиридова, пришла просто в бешенство от того, что муж выбрал для расспросов довольно резкий тон. Но Гуров молча выслушал ее упреки и продолжил в том же духе.
Он прекрасно знал, что оскорбленный необоснованными обвинениями человек во время жесткого допроса концентрируется и очень часто вспоминает даже самые мельчайшие детали происшедшего с ним.
Поэтому-то Гуров и не щадил чувств Марии, ведя себя поначалу так, будто был абсолютно уверен в ее виновности. И он даже не заметил, что поступает практически так же, как Орлов и Крячко по отношению к нему самому! Он просто старался не думать о том, что его жене больно выслушивать оскорбительные вопросы. Гуров, как дантист больной зуб, вытаскивал из Марии мельчайшие детали минувшего вечера.
Они закончили беседу далеко за полночь. Строева была настолько измотана морально, что у нее даже не хватило сил на то, чтобы выслушать объяснения мужа по поводу его жесткого поведения. Мария просто попросила мужа отложить все до утра и ушла спать. А Гуров просидел на кухне еще больше часа, пытаясь успокоиться и осмыслить услышанное.
Утром все уже не казалось таким размытым и неясным, как это было вчера. И хотя чувство опустошенности никуда не исчезло, Гуров готов был действовать и знал, что нужно делать.
Но едва он успел выйти из спальни, как в гостиной зазвонил телефон. Гуров тихо выругался, удивляясь, кто это может звонить ему в половине девятого утра, и взял трубку. На том конце провода раздался довольно мелодичный женский голос.
– Здравствуйте, Лев Иванович. Извините за столь ранний звонок, но мне срочно нужно поговорить с Марией, – проговорила женщина. И в ее голосе было столько уверенности и обеспокоенности, что Гуров едва не купился на эту уловку, решив, что звонит кто-нибудь из подруг Строевой.
– Представьтесь, пожалуйста, – попросил он.
– Я ее хорошая знакомая, – почти мгновенно отреагировала женщина. – Позовите ее побыстрее, Лев Иванович. Дело действительно срочное.
– Представьтесь, пожалуйста, – спокойно повторил Гуров.
– Вам ничего мое имя не скажет, Лев Иванович, – продолжала тараторить незнакомка. – Вы меня не знаете. Но Мария так часто рассказывала о вас, что мне кажется, будто мы знакомы тысячу лет…
– Вы даже тут прокололись, девушка, – прервал ее сыщик, приняв говорившую за поклонницу Строевой. – Мария почти ни с кем обо мне не разговаривает. Ей не слишком нравится отвечать на вопросы, каково жить с ментом. Как вам, кстати, удалось раздобыть номер нашего телефона?
– Профессиональная тайна. – Голос женщины изменился. – Вижу, что сыщика Гурова мне не провести. Ладно! Я Анна Игнатьева, журналист еженедельника «Пресс-парк». Раз не хотите звать Марию, может быть, сами ответите мне на парочку вопросов? Скажите, неужели столько лет службы в милиции не смогли вам помочь в организации убийства? Почему вашим коллегам удалось в первые же часы после смерти Левицкого выдвинуть обвинение против вашей жены? Вы плохо научили ее заметать следы?
Гуров был настолько ошарашен наглыми вопросами журналистки, что даже не сразу смог прийти в себя и как-то отреагировать на ее нахальство. Меньше всего он ожидал, что какие-то факты, ставшие известными следствию только вечером, уже утром просочатся в средства массовой информации. Сыщик был просто шокирован этим. Поэтому и позволил журналистке говорить так долго.
– Послушай меня внимательно и запиши, что я скажу, – перебил ее словесное недержание Гуров, как только смог прийти в себя от неожиданности. – Ни я, ни тем паче моя жена никакого отношения к убийству Левицкого не имеем. А если ты, стерва, еще раз позволишь себе задавать людям вопросы в таком тоне, то тебя никакая свобода слова не спасет!
Гуров с силой опустил трубку на аппарат, в гневе забыв о том, что шум ее падения может разбудить Марию. А когда сообразил это, закрыл телефон ладонями, будто надеялся таким способом заглушить шум. Но вместо этого, едва Гуров прикоснулся к аппарату, он зазвонил вновь.
– Вот ее я точно убью! – зарычал сыщик и схватил телефонную трубку…

Крячко и Орлов, будто заранее договорившись о встрече, почти столкнулись у входа в главк. Станислав посторонился и, придержав дверь, пропустил генерала вперед.
– Поднимись ко мне, как разденешься, – буркнул Орлов и заспешил наверх. И Крячко в ответ только кивнул, никак не прореагировав на двусмысленную фразу генерала, которая в иной ситуации непременно стала бы предметом очередного зубоскальства.
Сейчас Станиславу было действительно не до шуток. Положение, в котором оказались Гуров и Мария, требовало немедленного решения. И косвенно в этом был виноват Орлов. Но у Крячко язык не поворачивался упрекнуть своего друга и начальника в том, что он направил на расследование убийства Левицкого Свиридова.
А теперь майор вцепился в него мертвой хваткой, и все попытки придержать развитие событий могли дорого обойтись в первую очередь самому генералу. Хотя бы потому, что тщеславный и въедливый Свиридов не будет молчать о нарушениях процессуального законодательства.
Станислав не знал, какого мнения о происходящем придерживается генерал, но сам он не слишком верил, что Мария или Гуров могли убить Левицкого. Конечно, факты упрямая вещь и с ними не поспоришь, но и трактовать их можно по-разному.
Вчера, в первую секунду после изложения Свиридовым своей версии убийства, Крячко действительно поверил ему. Он знал, насколько Гуров бывает бесконтролен, когда речь заходит о чести или безопасности его жены. И он, может быть, и смог бы пристрелить Левицкого, если застал бы его в момент приставаний к Марии. Но сделал бы все иным способом. Уж, по крайней мере, Лева никогда бы не оставил на месте преступления пистолет с отпечатками пальцев.
Тщательно взвесив все, Станислав пришел к единственному разумному выводу. Он решил, что убийство Левицкого было кем-то спланировано специально, чтобы подставить Гурова. И этот «кто-то» очень хорошо знал полковника и мог моделировать его поведение.
Любому, кто знал Гурова, было абсолютно ясно, что он бросится на защиту своей супруги, если ей предъявят обвинение в совершении преступления. Помешать полковнику вмешаться в ход расследования будет неимоверно трудно. И если не оказать на Гурова давления, то он может совершить непростительную глупость. Поскольку всегда хладнокровный и собранный сыщик мгновенно терял равновесие, когда дело касалось его семьи и близких друзей.
И все же в рассуждениях Станислава было одно «но», от которого он никак не мог избавиться. Этим штришком, заставлявшим его сомневаться в правильности сделанных выводов, было почти немыслимое сочетание улик! Как и в любом другом деле, они делились на прямые и косвенные. И прямые улики – пуговица в руке трупа и отпечатки Строевой на пистолете, – способные сыграть решающее значение в суде, впечатляли Крячко куда меньше, чем косвенные.
Пуговицу действительно можно было подбросить, а пистолет заранее дать подержать Строевой. Но Крячко знал Марию уже не один год и не представлял себе причины, которая заставила Строеву покинуть свою гримерку во время спектакля.
За всю историю их знакомства такое случилось только однажды, когда Гуров был довольно серьезно ранен и Строевой сообщили об этом. В театре даже существовала байка, что если бы спектакль шел без перерыва несколько суток, то к его окончанию Мария если бы не умерла от голода, то непременно скончалась бы от разрыва мочевого пузыря и закупорки кишечника.
Поэтому-то объяснение присутствия Марии около лестницы потребностью сходить в туалет и настораживало Станислава. До сих пор Марию ничто не могло вытащить из гримерной. Но почему-то именно в момент убийства Левицкого физиология Строевой победила ее волю.
Не менее настораживал Крячко и мотив убийства. Весь театр взахлеб обсуждал подробности сексуальных домогательств художественного руководителя в отношении ведущей актрисы труппы, и лишь сама Строева отрицала это. Объяснить подобное можно было только двумя способами: либо врали все, во что Станиславу верилось с трудом, либо у Марии была веская причина отрицать существование притязаний покойного. И убийство под это определение вполне подходило.
Именно поэтому Станислав и не был до конца уверен в том, что ни Мария, ни Гуров не виновны. Мерзкий внутренний голосок не переставая твердил ему, что с уликами нужно считаться и перестать обманывать себя, стараясь изо всех сил выгородить друга и его жену. С этими мыслями он и вошел в кабинет Орлова.
– Я же сказал тебе, сначала разденься, потом приходи, – недовольно буркнул генерал, бросив косой взгляд на потертую кожаную куртку Станислава.
– Ой, что вы, проказник, я стесняюсь, – растягивая гласные, проговорил Крячко, все-таки не сумев удержаться.
– Ты когда-нибудь перестанешь паясничать?! – вспылил генерал. – Я к тебе серьезно. А ты все шута из себя корчишь. Сядь, поговорим о деле.
– Блин, Петр, вот опять! – развел руками Станислав, опускаясь на стул. – Я, конечно, понимаю, что у тебя работа больше с бумагами, чем с людьми. Но ты не представляешь, насколько трудно удержаться, когда ты начинаешь говорить, как прапорщик из анекдота…
– Вот только без анекдотов, пожалуйста, – оборвал его Орлов. – У меня вон Лева уже наанекдотился!
– Петр, ты сегодня плохо спал? – Крячко обеспокоенно посмотрел на генерала.
– Нам нужно обсудить, что делать с Левкой, – ответил Орлов. – Поэтому я сюда так рано и приперся. И если бы тебя не встретил, то из дома бы вызывал…
Генерал кратко изложил свою точку зрения на существующую проблему. Выводы, сделанные им, почти полностью совпадали с предположениями Станислава. С той единственной разницей, что Орлов ни капли не верил в вину Строевой или ее мужа.
Генерал считал, что все случившееся было кем-то мастерски подстроено с целью дискредитировать Гурова как офицера милиции и попытаться разрушить его семью. А Левицкий в этом деле был просто случайной жертвой. Поэтому Орлов и потребовал от Станислава срочно узнать, не вышел ли кто из врагов Гурова на свободу. И, если это так, узнать, где находится этот человек. А затем и попытаться найти доказательства его причастности к убийству.
Предложение генерала Крячко расценил как единственно верный шаг в данной ситуации. Он без раздумий согласился взяться за розыски возможных врагов Гурова. А после этого ехидно спросил:
– А ты что собрался делать, Петр? Вновь будешь протирать штаны в кресле и грести под себя тонны лавровых венков победителей?
– Между прочим, штаны протирать тоже нужно умеючи, – обиженно буркнул Орлов и все же ответил на вопрос: – Я займусь контактами с начальством. Постараюсь не дать подняться шумихе вокруг этого дела. А заодно и попридержу Свиридова, если он проявит излишнюю прыть.
– Да, общаться с начальством ты действительно умеешь лучше всех, кого я знаю, – согласился с ним Станислав, и в этот момент зазвонил правительственный телефон на столе генерала. – Было бы совсем хорошо, если бы еще и начальство об этом помнило, – буркнул Крячко и попытался расслышать, о чем говорит собеседник Орлова.
Однако разобрать ничего не удалось. До Станислава доносилось лишь невнятное бормотание телефонной трубки, зато ответы генерала он слышал прекрасно. И, наблюдая, как вместе с ними Орлов менялся в лице, не стоило больших трудов понять, что ничего хорошего в этом телефонном разговоре ему не сообщили.
– Твою мать! – рявкнул генерал, как только его собеседник отключил связь. – Какая сволочь это сделала?
– Если ты об убийстве Левицкого, то я и сам бы хотел это знать, – продолжая паясничать, горестно вздохнул Станислав.
– Да при чем здесь убийство этого старого дурака? – возмутился Орлов и тут же поправился: – Хотя, конечно, все дело в нем. Будь оно трижды неладно!
– Так что произошло-то? – Крячко вопросительно посмотрел на своего шефа.
– Звонил замминистра, который курирует наш главк, – тяжело вздохнул генерал. – Какая-то су… В общем, какая-то сволочь сообщила в прессу о том, что Гуров подозревается в убийстве из ревности художественного руководителя театра, где работает его жена. Журналисты попытались узнать в пресс-службе министерства подробности этого дела, но там, естественно, еще ничего не слышали. Зам испугался того ажиотажа, который поднимет вокруг этого дела пресса, и взял расследование убийства под свой контроль. Через час мне нужно положить отчет о ходе следствия ему на стол. Ты хоть понимаешь, что это значит?
– Понимаю, – покачал головой Крячко. – Если в министерстве получат все те улики, которые имеем сейчас мы, то придется Марию арестовать. А если еще и с волосами гадость получится, то вместе с ней в тюрьму попадет и Гуров. Думаю, нужно позвонить ему и предупредить.
– Только не с этого телефона, – буркнул генерал. – И вообще, я тебе ничего о беседе с замом не говорил. Мы с тобой обсуждали подробности того дела, которое ты ведешь. Все! Вали отсюда на хрен, а я постараюсь как-нибудь с этим геморроем разобраться.
Станислав кивнул и вышел из кабинета. Орлов проводил его долгим и тяжелым взглядом, а затем покачал головой. Попросив по селектору Верочку вызвать к нему Свиридова, генерал пробормотал:
– Ох, Лева, не подведи нас! Не дай бог, ты окажешься виноватым. Наши головы вслед за твоей покатятся…

Гуров был слегка удивлен, услышав в трубке голос Станислава вместо наглой журналистки. Крячко постарался говорить с сыщиком легко и беззаботно, но Гуров все равно почувствовал обеспокоенность в словах друга. Правда, понял он ее по-своему.
– Не разбегайся, прыгай! – усмехнулся сыщик. – Можешь смело сообщить мне, что именно мои волосы нашли под ногтями Левицкого.
– А тебе так этого хочется? – усмехнулся Станислав.
– Просто я уже ничему не удивлюсь, – вздохнул Гуров.
– Что же, тогда, наверное, ты и это известие предвидел, – хмыкнул Станислав и рассказал другу о звонке заместителя министра.
Гуров выслушал его довольно спокойно, хотя внутри все кипело. Подробности об уликах по убийству Левицкого знали только четверо человек – он сам, генерал, Крячко и Свиридов. То, что прессе проболтался кто-то из них, не вызывало никакого сомнения. Но поскольку трое первых этого сделать не могли, то оставался только майор. И сейчас Гуров готов был перегрызть ему глотку.
– Не знаю, Лева, что ты решишь, – закончил Станислав свой рассказ. – Но я, наверное, куда-нибудь спрятал бы Марию. Как бы ни развивались события, не стоит ей проводить лишние несколько дней в шестом СИЗО.
– Лишние несколько дней? – возмутился сыщик.
– Ладно, Лева, не придирайся к словам, – устало ответил Крячко. – Снова старую песню начинаешь? Лучше подумай, как быть с Марией. Да и о себе позаботься.
– Спасибо за соучастие, – усмехнулся Гуров. – Дай мне знать, когда будут готовы результаты экспертизы волос и повторная баллистика.
Не дожидаясь ответа от Станислава, сыщик повесил трубку и отключил телефон. Затем Гуров отправился в ванную и, лишь сделав несколько шагов, заметил, что Мария стоит в дверях спальни.
– Проснулась, милая? – немного обеспокоенно спросил он. – Как спала?
– Значит, волосы под ногтями Левицкого действительно твои? – не ответила на вопрос Строева.
– Результаты экспертизы пока еще не готовы, – покачал головой Гуров. – Но, если честно, я уже ничему не удивлюсь. Кто-то очень хорошо постарался, подставив нас с тобой. Как же все-таки твои пальчики могли попасть на револьвер?
– Я же тебе говорила, Лева, что не знаю! – слегка раздраженно ответила Мария. – Даже предположить не могу. Я такое оружие в руках только на репетиции держала. Но наш пистолет бутафорский. Он не стреляет. У него вообще ствол свинцом залит.
– Интересно, – протянул Гуров. – Но с этим разберемся позже. Сейчас нам нужно собираться. Мы уезжаем отсюда!
– Это почему? – удивилась Строева.
– Потому что тебя, милая, в любой момент могут заключить под стражу как главного и единственного подозреваемого в убийстве. А меня арестуют как соучастника. Как минимум. – Сыщик кратко рассказал жене о том, что узнал от Крячко. – Поэтому бери самые необходимые вещи, и мы едем на конспиративную квартиру. Поживем там несколько дней, пока я кое-что не выясню.
Строева покачала головой, но спорить с мужем не стала. Ей, конечно, не хотелось покидать уютную, обжитую квартиру и куда-то бежать, словно настоящей преступнице. Но перспектива оказаться в тюрьме пугала ее больше. Мария молча развернулась и поспешила обратно в спальню, чтобы собрать чемодан.
Мысль о конспиративной квартире пришла в голову Гурову сразу, как только Станислав начал говорить о звонке замминистра. Эта квартира была собственностью главка, но пользовались ею только в крайних случаях. А знали о том, что она существует, Орлов, Крячко, сам Гуров да бухгалтер, у которого эта квартира числилась на балансе.
Сыщику больше, чем его жене, не нравилось то, что Марии придется прятаться. Он лучше ее знал, как расценивается следствием подобное бегство. После исчезновения Строевой, по крайней мере, у Свиридова не останется никаких сомнений по поводу ее причастности к убийству. Если они вообще у него были! Дотошный майор теперь сделает все, чтобы добиться объявления ее во всероссийский розыск. Но другого выхода из ситуации все равно не было.
Гуров не позволил жене даже позавтракать. Он сказал, что перекусить они смогут и в каком-нибудь кафе. Оставаться дома было опасно. В ближайшее время заместитель министра может добиться от прокурора ордера на арест. А если учесть имеющиеся на руках Свиридова улики, сделать это будет нетрудно. И сыщик не хотел, чтобы явившиеся за его женой оперативники застали их дома. К моменту их появления Гуров со Строевой уже должны были исчезнуть.
За всю дорогу до конспиративной квартиры сыщик остановил машину лишь один раз, когда покупал гамбургеры в «Макдоналдсе» на Большой Бронной. Там же он взял и бутылку минералки для Марии. Однако, к его удивлению, Строева от воды отказалась.
– Видеть ее не могу! – недовольно пробормотала она. – Наверное, я слишком много минералки выпила в последнее время. Теперь, как о ней подумаю, так сразу в туалет тянет. Представляешь, я еще и ночью пару раз бегала!
– Странно, – пробормотал Гуров, покосившись на бутылку с минеральной водой.
– Что странно? – удивилась Мария.
– Да нет, ничего, – пожал плечами сыщик и включил первую передачу. – Брось минералку в бардачок. Там, в квартире, есть кофе. Попьешь, когда приедешь.
– А ты не останешься со мной? – Строева настороженно посмотрела на мужа.
– Нет, – покачал головой Гуров. – Мне нужно заняться этим делом. Потому что если этого не сделаю я, то, боюсь, не сделает никто.
– Смотри, сыщик, не постреляй своих коллег, если они тебя попытаются арестовать, – усмехнулась Строева, и Гуров удивленно посмотрел на жену.
Похоже, впервые со вчерашнего вечера к Марии вернулось самообладание. Сыщик уловил в ее голосе нотки иронии и обрадовался этому. Вчера, после предъявленных ей Свиридовым обвинений, Строева выглядела какой-то потерянной и обреченной. Она перестала быть собой, превратившись в один момент из самоуверенной и сильной женщины в серенькую испуганную мышку. И, может быть, именно эти разительные перемены, происшедшие с женой, и были главной причиной нервного срыва Гурова.
Сыщик до сих пор не мог разобраться в том, что происходит в его душе. Конечно, ему и раньше приходилось оказываться в положении человека, преследуемого законом. Но в тех случаях все было по-другому. По крайней мере, была уверенность в том, что его близкие не совершали преступлений. А теперь улики, собранные Свиридовым, даже Гурова заставили сомневаться в непричастности своей жены к смерти Левицкого.
Они почти не разговаривали все то время, которое потребовалось для того, чтобы добраться до конспиративной квартиры. Гуров продумывал план своих действий, а Мария просто не хотела ему мешать. Сыщик заговорил только после того, как отвел жену до дверей квартиры.
– Дверь никому не открывай, на телефонные звонки не отвечай и на улицу не выходи, – проинструктировал он Марию. – Если мне потребуется срочно связаться с тобой по телефону, то трубку поднимешь только после того, как услышишь сначала один, потом, после паузы, еще два звонка. И лишь тогда, когда телефон зазвонит снова, можешь поднять трубку. Сама никому не звони. Поняла?
– Слушаюсь, товарищ полковник! – театрально козырнула Строева. – Все ваши приказания будут исполнены.
– Мария. – Гуров взял жену за руку и посмотрел ей в глаза. – Это, конечно, хорошо, что к тебе возвращается прекрасное расположение духа, но постарайся отнестись к моим словам как можно серьезнее. Сейчас очень многое будет зависеть от того, насколько точно ты последуешь моим указаниям.
– Не беспокойся, милый, – перебила его Строева и нежно поцеловала в щеку. – Я сделаю все, что от меня требуется. А ты обещай, что, как только найдешь настоящего убийцу, позволишь мне пару раз пнуть его по яйцам!
– Фу-у, как грубо, – с улыбкой поморщился Гуров и поцеловал жену. – Будь умницей и жди меня.
Спрятав жену, сыщик решил сам все время находиться на виду у людей, которые знают его, но не попадаться на глаза ни Крячко, ни Орлову, ни Свиридову. Эта маленькая хитрость была нужна, во-первых, для того, чтобы никто не мог заявить, что Гуров с супругой ударились в бега. А во-вторых, сыщик хотел потрепать нервы настоящему убийце Левицкого.
Этот человек, подготавливая убийство, наверняка рассчитывал на то, что на Гурова начнется настоящая охота и сотрудники милиции или прокуратуры ограничат ему свободу передвижений, сковав тем самым руки для проведения собственного расследования. И сыщик хотел, чтобы убийца постоянно убеждался в том, что его попытки нейтрализовать Гурова не сработали. Мысль о том, что полковник, несмотря ни на что, продолжает искать убийцу, должна заставить его нервничать и, как следствие, совершать ошибки.
Составляя план своих действий, Гуров хотел в первую очередь заняться поисками людей, которые были бы заинтересованы в убийстве Левицкого. В отличие от Крячко он не считал худрука случайной жертвой. И хотя такая мысль приходила ему в голову, Гуров отбросил ее.
Даже если вся эта операция была задумана преступником только для того, чтобы уничтожить Гурова и его жену, то между ним и Левицким должна быть какая-то связь. Иначе жертвой мог бы стать кто-нибудь другой. Например, тот же Бельцев, отношения Строевой с которым тоже нельзя было назвать дружескими.
Гуров не сомневался, что преступника нужно искать в театральных кругах. Хотя бы потому, что Мария совершенно отрицала существование сексуальных притязаний к ней со стороны Левицкого.
Врать мужу в такой ситуации ей не было никакого смысла. А это означало, что подобные слухи кто-то упорно культивировал внутри труппы. И сделано это было только для того, чтобы создать Марии «мотив» для убийства. К тому же и пуговку со сценического костюма Марии мог срезать только человек, имеющий свободный доступ в служебные помещения театра.
Все это, вместе взятое, не оставляло никаких сомнений, что настоящий убийца Левицкого находится среди служащих театра или людей, имеющих туда свободный доступ. Однако Гуров сейчас не мог начать поиски этого человека!
В первую очередь сыщику было важно сделать все, чтобы снять подозрения со своей жены. Угроза ареста Марии висела над ним дамокловым мечом. Он больше не сомневался, что улики против его жены были сфальсифицированы, и считал, что для разоблачения аферы достаточно доказать, как это было сделано. И только потом, когда необходимость скрывать жену исчезнет, можно будет вплотную заняться поисками настоящего убийцы.
Кое-какие версии у Гурова уже были. И в первую очередь это касалось отпечатков пальцев Строевой на пистолете. Мария сказала, что точно такой же револьвер, как тот, из которого убили Левицкого, они использовали во время репетиций. А если так, то почему кто-то не мог на время заменить бутафорский револьвер настоящим, а затем застрелить из него Левицкого?!

Эта версия вполне объясняла бы то, почему преступник использовал для убийства архаичный револьвер системы «наган», а не «Макаров», например, который к тому же намного проще достать на черном рынке. А для того, чтобы понять, кто мог провернуть такую операцию, Гуров собирался наведаться в театр. Но сначала нужно было предпринять еще кое-что. Сыщик хотел дать интервью!
Мысль об этом появилась у Гурова почти сразу после того, как Крячко предупредил его о возможности ареста. И она тоже диктовалась необходимостью заставить нервничать настоящего преступника. Гуров считал, что если почти одновременно с обвинительной статьей в «Пресс-парке» появится его интервью в каком-нибудь ином издании, то это будет сигналом преступнику, что далеко не все его планы срабатывают.
Для осуществления своих замыслов Гуров выбрал Марину Пашину, некогда журналистку одного из московских телеканалов, а ныне главного редактора известной газеты. Когда-то сыщик спас ее от смерти, вытащив из лап маньяка, и надеялся, что она ему сейчас поможет.
Марина… теперь уже Марина Владимировна встретила Гурова очень приветливо. Она не слишком сильно изменилась за прошедшие пару лет, внешне оставшись все такой же молоденькой невысокой девчушкой с умным взглядом, но, когда она начинала общаться с подчиненными, сразу чувствовалось, что Пашина уже приспособилась к своей новой роли руководителя.
Марина выслушала просьбу Гурова с нескрываемым интересом. Она, естественно, была уже в курсе главной сенсации дня, и ей польстило, что всегда сторонившийся прессы сыщик обратился именно к ней.
– Так, значит, вы хотите, чтобы я дала в своей газете опровержение статьи «Пресс-парка»? – хитро прищурилась она. – А что я получу взамен?
– А что бы вы хотели? – Гуров сделал вид, что не понимает, к чему клонит Пашина.
– Лев Иванович, ну почему нельзя без двусмысленности? – рассмеялась Марина. – Вы же прекрасно знаете, что может хотеть женщина-журналист. А тем более главный редактор. Мне нужна информация о ходе следствия. Причем полученная из первых уст. Только не говорите, что для этого в главке есть пресс-служба.
– Не скажу, – улыбнулся Гуров. – Ради вас я сделаю исключение и расскажу о том, как проходило расследование. Но только после того, как оно закончится!
– Какой вы хитрый! – возмутилась Пашина. – Значит, я оказываю вам услугу сейчас, а вы расплачиваетесь со мной в рассрочку? Это же грабеж! Не отбирайте у меня возможности давать читателям репортажи сразу по ходу расследования.
– С этим ничего не выйдет, Мариночка, – твердо ответил сыщик. – Я занимаюсь не постановкой шоу. Это просто не мой курятник. Я пытаюсь помешать кому-то сломать судьбу хорошего человека. Являющегося к тому же моей женой.
– Значит, нет? – Пашина разочарованно вздохнула. – Вы жестокий человек, Лев Иванович.
– Что выросло, то выросло, – ответил Гуров. – И давайте побыстрее займемся делом. У меня очень мало времени.
Около получаса Марина терзала Гурова всевозможными вопросами, и сыщик, привыкший спрашивать, а не отвечать, с трудом вынес эту пытку. А когда получившийся материал устроил и его и Пашину, он покинул редакцию, отправившись в театр. И на душе у Гурова теперь было намного спокойнее.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Появлению Гурова в театре никто особо и не удивился. Многие считали вполне естественным, что после вчерашнего происшествия сыщик постарается сам во всем разобраться, не отдавая судьбу жены в руки малосимпатичного майора. Вот только в ее невиновность не верил почти никто!
Разговоры о сексуальных домогательствах, и так постоянно возникавшие в кулуарах театра, после убийства Левицкого только усилились. Кое-кто начал даже утверждать, что видел лично, как худрук оказывал Строевой знаки внимания. И после этого шепоток о том, что вспыльчивая актриса вполне могла пристрелить обнаглевшего Левицкого, сразу превратился в трубный глас.
С Гуровым здоровались, но с расспросами не приставали. А стоило ему отвернуться, как тут же в спину сыщика летели сочувствующие и всезнающие взгляды. Дескать, нам жалко и вас, Лев Иванович, и Марию, но она убийца и поделать с этим ничего нельзя.
Гуров чувствовал на спине эти взгляды и старался не обращать на них внимания. Он вошел в театр со служебного входа и сразу направился в одно из помещений, где хранился театральный реквизит.
Сыщик почти не сомневался, что отпечатки пальцев Строевой могли оказаться на пистолете только во время репетиции, когда убийца подменил настоящим бутафорский револьвер.
Вероятность того, что преступник проводил эту двойную замену во время репетиции, была слишком мала. И хотя Гуров не исключал и подобного развития событий, он больше склонялся к тому, что подмена бутафорского пистолета на настоящий была произведена на складе реквизита. А вот забрать настоящий пистолет убийца мог и сразу после репетиции.
Естественно, что главным подозреваемым для Гурова стал реквизитор – Парфенов Иван Денисович. Ему было около пятидесяти лет. Рост – почти метр восемьдесят. А согласно заключению баллистической экспертизы, примерно с такой высоты и был произведен выстрел.
Парфенов проработал в театре около десяти лет. За это время ни друзей себе не приобрел, ни врагов не нажил. Он был неприметен, как мышь, и нелюдим. Почти ни с кем из служащих театра не общался и свой склад покидал крайне редко. В общем, умудрялся в круговерти театральной жизни оставаться бирюком. И вряд ли кто из его коллег точно знал, что творится у него на душе.
Склад реквизита располагался почти сразу за сценой. Гуров на пару секунд задержался у его дверей и посмотрел по сторонам. Справа был вход в небольшую каморку за кулисами, в которой актеры ждали своей очереди выхода на сцену. А слева начинался коридор, ведущий в гримерные и к лестнице на второй этаж.
Расположение было довольно удобное. И при желании Парфенов мог бы легко проскользнуть незамеченным мимо актеров, увлеченных происходящим на сцене, а затем так же просто вернуться обратно. Удовлетворенно хмыкнув, Гуров без стука распахнул дверь склада.
Парфенов сидел за облезлым деревянным столом почти рядом со входом и что-то писал в толстой тетрадке. Услышав звук открывающейся двери, он поднял глаза и удивленно уставился на вошедшего. Секунду Гуров и реквизитор смотрели друг другу в глаза, а затем Парфенов захлопнул тетрадку.
– Мемуары пописываем? – поинтересовался сыщик, опускаясь на корявый деревянный стул напротив Парфенова.
– Вас это не касается, – буркнул реквизитор и потупил взор. – Что хотели?
– У меня к вам есть пара вопросов, Иван Денисович, – ответил Гуров, внимательно глядя в лицо Парфенова. – Скажите, у вас, наверное, немало бутафорского оружия хранится?
– Есть кое-что, – пожал плечами реквизитор. – А вам оно зачем? Ко Дню милиции собрались спектакль ставить?
– Сколько у вас револьверов системы «наган» находится на балансе? – Сыщик пропустил его реплику мимо ушей.
– Три штуки, – доложил Иван Денисович и внимательно посмотрел на Гурова. – Но ни один из них выстрелить не в состоянии. Вопреки поговорке, что раз в год и вилы стреляют. С моими пистолетами не тот случай.
– Вижу, вы понимаете, зачем я пришел, – усмехнулся сыщик.
– Если честно, не очень, – перебил его Парфенов. – Нет, я, конечно, понимаю, что вы находитесь тут из-за убийства Левицкого, но никак не могу проследить связь между ним и мной. Мы люди очень далекие друг от друга, и я почти с ним не общался. Так же, как и не торговал оружием.
– Интересное замечание. Но я сейчас не об этом, – жестко усмехнулся Гуров. – Расскажите мне, как у вас в театре происходит выдача реквизита и когда он возвращается обратно на склад?
– Раньше, при старом заместителе директора, реквизит выдавали на руки актерам перед каждым спектаклем и затем изымали обратно, – пожал плечами реквизитор. – При новом сначала тоже так же было. А потом Игорь Станиславович, за что ему большое спасибо, приказал выдавать реквизит актерам, пока продолжается показ одной и той же пьесы. Так что теперь я выдаю реквизит под роспись и пару дней о нем не вспоминаю.
– Значит, у вас нет необходимости ждать окончания спектакля? – поинтересовался сыщик.
– Теперь нет, – ответил Парфенов. – Я задерживаюсь только в тот день, когда заканчивается показ одной пьесы и начинается другая.
– Тогда поведайте мне, Иван Денисович, где вы были вчера вечером? Примерно с восемнадцати до двадцати часов? – поинтересовался Гуров, постучав пальцем по столу.
– Дома, – спокойно ответил реквизитор, не обратив никакого внимания на жест сыщика. – Если вас интересует, кто может это подтвердить, то охранник на служебном входе видел, как я выходил из театра в двадцать минут шестого. К тому же, когда я пришел в начале седьмого домой, жена уже была там. И у нее сидели две подружки. Вы что, подозреваете меня в убийстве? Бред какой-то…
– Позвольте мне самому это решать, – отрезал Гуров. – Сколько револьверов было задействовано в постановке «Белой гвардии»?
– Один, – развел руками Парфенов. – Но я не пойму, зачем вам дались эти револьверы?
Сыщик внимательно посмотрел на реквизитора. Парфенов явно не производил впечатление идиота. И уж если он смог понять, зачем пришел Гуров, то о сути вопросов насчет револьвера должен был догадаться. Однако реквизитор смотрел на сыщика удивленными и невинными глазами, и Гуров не мог понять, строит ли Парфенов из себя идиота или же действительно не догадывается о причинах интереса полковника.
– Хорошо, я вам поясню, если вы на самом деле ничего не понимаете, – проговорил он. – Левицкий был убит из револьвера системы «наган», и мне интересно, как такое боевое оружие могло оказаться в театре. Нет, я, конечно, понимаю, что его мог пронести через охрану кто угодно. Но почему револьвер? И почему именно во время постановки «Белой гвардии»? Вот что меня волнует.
– Вон оно что. А я и не знал, из чего худрука застрелили, – пробормотал Парфенов, похоже, обращаясь к самому себе. А затем посмотрел на сыщика. – А вы у Воронцова спрашивали?
– О чем? – удивился Гуров. – Директор театра точно знает, кто и когда проносит на вверенную ему территорию револьверы?
– Да нет! Я не о том, – возмутился реквизитор.
– А о чем? – перебил его сыщик.
Гуров понимал, что Парфенов упомянул имя директора театра не просто так. Скорее всего, он как-то причастен к появлению боевого револьвера в театре. Глядя на реквизитора, трудно было сказать, случайно он оговорился по поводу возможных вопросов к директору или действительно хотел что-то сообщить. Именно поэтому Гуров и перебил его, чтобы не дать времени придумать причину упоминания Воронцова в разговоре о револьвере. Однако Парфенов и не собирался юлить.
– Я хочу сказать, что в кабинете у Владимира Владимировича хранился как раз такой револьвер. – Реквизитор потряс пальцем. – Именно «наган». Боевой. В сейфе лежал.
– Интересно-интересно. – Сыщик распрямился на жестком стуле. – И откуда он там взялся? Именной, что ли?
– Да нет, – отмахнулся от него Парфенов и рассказал о револьвере.
Когда к открытию театрального сезона было решено ставить булгаковскую «Белую гвардию», хозяйственник Бельцев изъявил желание попробовать себя в роли помощника режиссера. Воронцов, пожав плечами, дал ему карт-бланш. И режиссер-постановщик, видя подобное расположение директора к Бельцеву, не слишком препятствовал его работе.
У зама, ставшего в один момент театральным режиссером, появилось множество новаторских идей. И вскоре пьеса стала существенно отличаться от той, что написал Булгаков. В частности, Бельцеву захотелось, чтобы во время одной из сцен второго акта кто-то из актеров стрелял в зал из револьвера. Естественно, холостыми патронами.
Заместитель директора потребовал от Парфенова предоставить ему пистолет, способный выстрелить. Но такового в хозяйстве реквизитора не оказалось, и Бельцев решил найти его во что бы то ни стало. Он обратился в Музей революции на Тверской. Там нужные револьверы были, и в достаточно большом количестве, но выдать их заму отказались, мотивируя это исторической ценностью экспонатов.
Однако Бельцев на этом не успокоился и тормошил директора до тех пор, пока Воронцов по каким-то своим каналам не добился от музея боевого «нагана». Под расписку и личную ответственность, разумеется.
– И что, этот трюк с револьвером действительно использовался во время спектакля? – поинтересовался Гуров, думая о том, насколько реально было бы убить Левицкого в начале третьего акта из «нагана», задействованного в постановке во время второго. Но ответ Парфенова удивил его.
– В том-то и дело, что нет! – всплеснул руками реквизитор. – Режиссеру-постановщику в конце концов надоели новаторства Бельцева. К тому же и покойный Левицкий их не одобрял. И перед генеральной репетицией зама от участия в спектакле отстранили, а от большинства его нововведений напрочь отказались. Вот так!
– Значит, револьвер во время спектакля должен был лежать в кабинете Воронцова? – поинтересовался сыщик.
– А вот этого мне знать не положено, – развел руками Парфенов. – Может, он и должен был там лежать. Может, лежит до сих пор. А может быть, Владимир Владимирович его уже в музей вернул. Сразу после генеральной репетиции. Вы сыщик, вы и узнавайте. А я чем мог, тем Марии помог!
– Значит, вы не верите в вину Строевой? – Гуров, собравшийся уже уходить, обернулся к реквизитору.
– Только дурак так думать может, – буркнул Парфенов, опустив глаза. – Она, конечно, женщина вспыльчивая и в морду любому может запросто дать. Но зачем ей кого-нибудь убивать? У нее вон вы есть! Если понадобится приструнить какого-нибудь нахала, то лучше вас этого никто не сделает.
Неожиданно Гуров почувствовал душевную теплоту по отношению к старому реквизитору. И дело было даже не в сказанных им словах о Марии. Этот бирюк, о котором никто ничего толком рассказать не мог, оказался неплохим человеком. По крайней мере, сыщик не сомневался в его честности и искренности.
А нелюдимость Парфенова только усиливала чувство симпатии, возникшее в душе Гурова. Этой чертой характера они были похожи. Оба сдержанные, скрытные, не любящие пускать кого бы то ни было в свою жизнь. Правда, Гурову в отличие от реквизитора приходилось вмешиваться в чужую!
– А скажите, Иван Денисович… – Сыщик остановился в дверях. – В каких отношениях были Воронцов и покойный Левицкий?
– Мне сложно об этом судить. Я предпочитаю находиться в стороне от интриг, а поэтому не так много знаю о внутренней жизни театра, – пожал плечами Парфенов. – Но художественный руководитель был человеком тяжелым. Он не так уж долго проработал в театре. Однако если и есть человек, с которым он тут не успел поругаться, так это я. Левицкий не выбирал выражений и мог накричать даже на директора.
– Вы слышали, как они ругались? – немного недоверчиво поинтересовался Гуров.
– Да, было однажды, – недовольно поморщился реквизитор. – Как раз во время генеральной репетиции Воронцов за кулисами упрекнул Левицкого в пристрастном отношении к Марии, вашей жене. А тот наорал на Владимира Владимировича и сказал что-то о том, что если директор еще будет вмешиваться в творческий процесс, то сильно об этом пожалеет.
– Вот как? – удивился сыщик. – И чем обосновал свою угрозу Левицкий?
– Не знаю, – покачал головой Парфенов. – Я и это-то услышал совершенно случайно. А к дальнейшему разговору и вовсе не прислушивался. Меня он никак не касался.
– Ладно, – усмехнулся Гуров. – Спасибо за информацию!..
Гуров вышел со склада реквизита, раздумывая над неожиданным поворотом событий. И неожиданность его была не в появлении в деле новой фигуры. На это как раз и рассчитывал сыщик! Но вот о том, что новым действующим лицом разыгравшейся в театре трагедии станет Воронцов, Гуров как-то и не подозревал.
После разговора с Парфеновым сыщика насторожило то, что директор театра умолчал о хранившемся у него в кабинете боевом оружии. Воронцов не мог не знать, что худрук был застрелен именно из револьвера. Свиридов постарался сделать все, чтобы об этом услышала каждая собака!
Сейчас, раздумывая над всеми этими фактами, Гуров пожалел, что не узнал у жены о том, в какое время по ходу пьесы она могла держать револьвер в руках. Но если учесть, что выстрелить из «нагана» должны были во втором акте, то в дальнейшем необходимость в револьвере отпадала. И это удивительным образом сочеталось со временем убийства.
Гурова по вполне понятным причинам заинтересовала степень причастности Воронцова к убийству Левицкого.
Предполагалось, что любой здравомыслящий человек в подобной ситуации бросился бы проверять наличие револьвера в сейфе. И то, что Воронцов умолчал о нем во время предварительных допросов, могло говорить о трех вещах. Либо «наган» спокойно лежал на своем месте, и тогда наличие на орудии убийства отпечатков пальцев Марии становится почти невозможно объяснить, либо директор не был здравомыслящим человеком и не подумал о возможном исчезновении оружия. Либо, наконец, сам Воронцов был причастен к убийству худрука!
Сыщик собирался выяснить это. Но разговор с Воронцовым, несмотря на кажущуюся первоочередность, мог и подождать. Начиная его, Гуров хотел получить побольше информации о вчерашнем вечере. И, может быть, как-то использовать полученные сведения.
Пока сыщик разговаривал с Парфеновым, театр постепенно заполнился актерами и обслуживающим спектакль персоналом. Поначалу Гуров удивился такому обилию народа. Обычно в дни премьер члены театральной труппы приходили на работу после обеда, а никак не с утра. Но сегодня было все иначе, и сыщику не составило труда понять, что причиной общего сбора было вчерашнее убийство Левицкого. Именно для того, чтобы обсудить его, работники театра собрались сегодня раньше обычного. Гуров высмотрел среди множества народа Светлану Турчинскую и подошел к ней.
– Света, мы можем поговорить? – после приветствия поинтересовался Гуров.
Сразу после его появления разговоры между актерами прекратились. Люди застыли, словно ожидая от Гурова маленького чуда. И сыщик заметил множество сочувственных взглядов, обращенных к нему. Но они были настолько страдальчески-обреченными, что сыщику стало абсолютно ясно, как мало людей в театре поддерживают точку зрения Парфенова относительно Марии.
– Конечно, Лев Иванович, – торопливо ответила Турчинская на вопрос Гурова и, взяв его под руку, потащила за собой. – Думаю, в гримерной Марии нам никто не помешает. Кстати, как она там? Я слышала, что вышло постановление об ее аресте? Или это просто глупая шутка?
– Откуда ты об этом узнала? – Сыщик удивленно посмотрел на нее.
– Так об этом уже даже в «Пресс-парке» написали! – воскликнула Светлана. – Пол-Москвы об этом только и говорит!..
– Бредит твой «Пресс-парк», – поморщился Гуров и пропустил девушку вперед себя в открытую дверь гримерной Строевой. – У следствия еще нет достаточных доказательств ее вины. И не будет.
– Да-да, конечно, – с каким-то странным сомнением в голосе произнесла Турчинская.
Сыщик удивленно посмотрел на нее.
– Ты что, не веришь в невиновность Марии? – настороженно поинтересовался он.
– Да нет, Лев Иванович, конечно, верю. Что вы?! – торопливо ответила Светлана. – Только все так странно получается. Стараешься думать об одном, а из головы наружу совсем другое лезет!
Гуров ничего не ответил на эту реплику. Он лишь внимательно посмотрел на актрису, и та сникла под его взглядом. Сыщик пожал плечами. Недоверие Турчинской почему-то сильно задело его. Однако выказывать Светлане свои чувства он не хотел. Чтобы скрыть свое смущение, Гуров попытался чем-то занять руки и увидел на столе Марии недопитую бутылку минералки. Он быстрым шагом подошел к столу и, торопливо налив воды в стакан, осушил его несколькими большими глотками.
– Давай-ка сейчас не станем обсуждать, кто во что верит, – предложил он. – Я знаю, что ты в отличие от Марии не сидишь перед спектаклем безвылазно в гримерке. Да и приходишь в театр всегда раньше ее. Скажи, ты не видела вчера, кто заходил сюда, в гримерную Марии, до ее появления в театре?
– Сложно сказать, – пожала плечами Турчинская, пытаясь вспомнить происходившее накануне. – На такие вещи, Лев Иванович, просто не обращаешь внимания. Ведь у нас перед каждым спектаклем куча людей снует из гримерки в гримерку. У кого-то пудра может закончиться, кому-то нужно последнюю подгонку костюма сделать… В общем, множество причин, и люди бродят туда-сюда! Да к тому же и я в коридоре не часто бывала. А если бы и заметила, что к Марии кто-то зашел, то только если бы это был совершенно незнакомый человек.
– Значит, ты мне ничего определенного сказать не можешь, – констатировал сыщик. И задал еще один вопрос: – А кто, по-твоему, мог видеть, как в гримерку к Марии входили?
– Да любой, кто вчера в работе участвовал, – хмыкнула Светлана. – Они все по коридору до самого начала пьесы шастают. Вот их всех и нужно поспрашивать. – Вдруг Турчинская сделала паузу и ткнула в Гурова пальчиком. – А хотя нет! Есть один человек, который все время в коридоре торчит. Особенно перед началом спектакля. Правда, я не знаю, где ее сейчас можно найти…
– Ты о ком? – заинтересовался Гуров.
– Да уже месяца два к нам сюда бабка с пирожками перед каждым спектаклем приходит, – воодушевленно заговорила Светлана. – Есть у нас товарищи, которые перед работой любят брюхо набить. Вот они у нее самые главные клиенты.
– А как же ваш буфет? – удивился сыщик. – Не ворчат из-за того, что вы пирожки на стороне покупаете?
– Пробовали, но обломились, спекулянты! – рассмеялась Турчинская. – Бабка не дурой оказалась и в первую очередь к Воронцову со своими пирожками побежала. Он у нас и так поесть любитель, хотя по его комплекции этого и не скажешь. А от бабкиных пирожков так разомлел, что строго-настрого запретил кому бы то ни было ее выгонять из театра. Вот и торгует тут старушка спокойно пару часов до начала спектакля.
– Значит, она прямо около гримерных и стоит? – сделав недоверчивое лицо, поинтересовался Гуров.
– Не стоит, а ходит! – фыркнула Светлана. – Шатается по коридору из угла в угол и, если кого увидит, тут же со своими пирожками и пристает. Но она совсем не навязчива! Подойдет, предложит. Не хочешь покупать, в сторону отойдет. Наверное, за это ее и любят.
– И как мне ее найти? – Сыщик вопросительно посмотрел на Турчинскую.
– Ну, где она живет, я не знаю, – пожала плечами Светлана. – Но сегодня перед началом пьесы она непременно придет. По крайней мере, раньше всегда приходила!
– Что ж, спасибо и на этом, – поблагодарил Гуров и вдруг заторопился, почувствовав сильнейший позыв мочевого пузыря. – Ты мне здорово помогла. И поможешь еще больше, если подскажешь, где у вас тут мужской туалет.
– Там же, где и женский. Под лестницей. Только с другой стороны, – удивленно ответила Турчинская и посторонилась в дверях, пропуская сыщика вперед. А Гуров, выскочив из гримерной Марии, едва не столкнулся с пытавшимся туда войти Воронцовым.
– Лев Иванович, у меня к вам срочное дело, – начал директор. – Мне сказали, что вы здесь, и…
– Не сейчас. Через две минуты, если позволите. Я спешу, – перебил его Гуров и почти бегом бросился в конец коридора. К той самой лестнице, которая вела на второй этаж.

Прямо у входа в главк стоял синий микроавтобус с надписью «TV» на борту. Рядом приткнулось несколько легковушек, в том числе и разрисованная рекламой систем безопасности «десятка», представляющая довольно известную программу криминальных новостей одного из центральных телеканалов. Журналисты ждали появления Свиридова. И, когда «шестерка» майора подрулила на стоянку, дружной и шумной толпой высыпали ему навстречу.
– Пару слов для телевидения… Несколько вопросов для газеты, – дружно затараторили журналисты, беря Свиридова в плотное кольцо.
Майор на секунду удивленно замер, а затем его лицо осветила самодовольная улыбка. Он оценивающе посмотрел по сторонам, а затем уперся взглядом в человека с видеокамерой.
– Что вас интересует? – спросил Свиридов в подставленный ему под нос микрофон.
– Насколько нам известно, именно вы ведете следствие по делу об убийстве художественного руководителя одного из крупнейших театров столицы? – задал вопрос репортер.
– Скажем так, что дело ведет следователь прокуратуры, – поморщившись, перебил его майор. – Я же осуществляю оперативно-розыскные работы.
– Не вижу большой разницы, – пробормотал телевизионщик и, заметив, что Свиридов собрался его перебить, торопливо задал новый вопрос: – Скажите, у вас есть уже подозреваемый в этом преступлении?
– Ну-у, о каких-то окончательных выводах говорить еще рано, – протянул майор. – Следствие только началось, и мы отрабатываем несколько версий. Но положительные результаты уже есть.
– Вы имеете в виду актрису Строеву, которая подозревается в совершении этого преступления? – раздался голос откуда-то сбоку, и Свиридов, обернувшись, с удивлением уставился на худощавую, коротко стриженную девицу в облегающих джинсах и мешковатой куртке. – Анна Игнатьева. Журналист еженедельника «Пресс-парк», – тут же представилась она. – Насколько серьезны улики против этой женщины?
– Откуда у вас вообще такая информация? – Майор удивленно и недовольно осмотрел девушку с ног до головы.
– Так вы ответите на мой вопрос? – с вызовом произнесла Игнатьева, и телевизионщики попытались переместиться так, чтобы поймать в фокус лицо Свиридова.
– Я не готов делать комментарии по этому поводу, – буркнул он и начал отворачиваться, но настырную журналистку это не остановило.
– А по поводу возможного соучастия в убийстве мужа Строевой, полковника милиции Гурова, вы можете что-нибудь сказать? – почти прокричала она.
Майор на секунду замер, а затем медленно повернулся к девушке.
– Следствие еще не сделало никаких выводов по этому делу, – медленно, будто тщательно выбирая слова, проговорил Свиридов. – Круг подозреваемых достаточно широк. И выдвигать кому-то обвинения было бы слишком преждевременно.
– Но вы не отрицаете, что Строева и полковник Гуров причастны к убийству Левицкого? – попытался перехватить инициативу телевизионщик.
– Я отказываюсь как-либо это комментировать, – недовольно отмахнулся от него майор и, растолкав корреспондентов, торопливым шагом направился к дверям главка, откуда навстречу ему уже спешили несколько милиционеров.
Репортеры попытались догнать Свиридова, задавая вопросы на ходу, но он не ответил больше ни на один из них. А на ступеньках главка журналисты и вовсе вынуждены были остановиться, задержанные подоспевшими сотрудниками милиции. Они что-то еще кричали Свиридову в спину, но майор торопливо скрылся за дверью и поспешил в свой кабинет.
Зайдя в маленькую угловую каморку, служившую Свиридову кабинетом, майор старательно прикрыл за собой дверь, а затем швырнул на стол кожаную папку, которую принес с собой, и грязно выругался. Он метнулся к телефону, намереваясь кому-то звонить, но в этот момент аппарат зазвонил сам. Свиридов поднял трубку.
– Слушаю вас, – совершенно спокойным тоном произнес он.
– Товарищ майор, срочно пройдите в кабинет Петра Николаевича. – В голосе Верочки слышались неприязненные нотки. – Генерал просил вас не задерживаться.
– Хорошо, сейчас иду, – ответил Свиридов, но окончание его фразы уже было встречено короткими гудками. Майор недовольно поморщился и вышел из своего кабинета.
В приемной Орлова Верочка встретила его кивком и молча показала на дверь, давая понять, что он может пройти к генералу. Свиридов на секунду задержался, поправив форменный галстук и одернув полы кителя, а затем, постучавшись, вошел в кабинет Орлова.
– Вызывали, товарищ генерал-лейтенант? – поинтересовался он.
– Это что такое, твою мать?! – рявкнул в ответ Орлов и швырнул ему через стол какой-то журнал. Майор умудрился поймать его, не сводя удивленного взгляда с Орлова. – Потрудись-ка объяснить!
Свиридов перевел глаза на цветную красочную обложку еженедельника. Ее украшал коллаж, скроенный из милиционера с пистолетом в вытянутой руке и красивой женщины с ножом, как бы слившихся воедино. У их ног лежал окровавленный труп, а над головами алела крупная надпись: «Полковник милиции и его жена расправляются с известным театралом!» Чуть ниже была пометка: «Читайте материал на четвертой странице».
В гробовой тишине кабинета Свиридов развернул журнал и быстро прочитал репортаж. Та самая Анна Игнатьева, которая осаждала его совсем недавно у дверей главка, написала статью об убийстве Левицкого, упомянув такие подробности следствия, которых просто не могла знать. А источник информации в газете не указывался. Статейка была небольшая, но взрывоопасная. А в конце читателю предлагалось узнать эксклюзивные подробности дела в следующем номере.
– Ну и что вы скажете мне по этому поводу, майор? – пророкотал на весь кабинет Орлов.
– Я не имею никакого представления о том, откуда эта женщина могла узнать о подробностях расследования. – Свиридов, которому генерал даже не предложил сесть, довольно дерзко посмотрел Орлову в глаза.
– Не имеешь представления, мать твою? – заорал генерал, поднимаясь со своего кресла. – А как эта статья могла вообще оказаться в журнале? На журналистку что, откровение снизошло?!
– Товарищ генерал-лейтенант, ваши подозрения относительно моей причастности к утечке информации совершенно необоснованны, – сухим официальным тоном проговорил в ответ майор. – Я имею представление о том, что такое честь офицера и чувство долга…
– Ты, может, и имеешь, – перебил его Орлов, подходя вплотную. – Вот только я ни хрена не знаю, какие они из себя, эти твои представления!
Генерал на секунду замолчал, испепеляя Свиридова взглядом. Майор не опустил глаз. Он стоял посреди кабинета, вытянувшись по стойке «смирно», и лишь шевелящиеся пальцы выдавали его волнение.
Орлов усмехнулся.
– Думаю, майор, мне не нужно говорить тебе, что такое служебное преступление, – сухо продолжил он. – О всех подробностях следствия знали только четыре человека – я, Крячко, Гуров и ты. Гуров не мог сам на себе накропать такой матерьяльчик, способный разрушить его карьеру и подорвать репутацию. Крячко этого делать никогда бы не стал. Хотя бы потому, что Лева ему роднее брата. Остаешься только ты! Или, майор, скажешь, что это моих рук дело?!
– Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, – отрапортовал Свиридов. – Но…
– Никаких «но»! – рявкнул на него Орлов. – Ты отстраняешься от ведения дела. Вплоть то того момента, пока не закончится служебное расследование по факту совершения тобой должностного преступления. Оснований для его возбуждения у меня вполне достаточно. Так что тебе придется побыть в шкуре Левы. Узнать, что такое быть под подозрением у коллег.
– Значит, это месть за вашего дружка? – потеряв над собой контроль, ехидно поинтересовался Свиридов.
– Что-о-о?! – диким голосом зарычал генерал и придвинул свое лицо вплотную к физиономии майора. – А за подобное высказывание ты дополнительно поплатишься. Я наложу на тебя взыскание за нарушение субординации и оскорбление старшего по званию. И, майор, моли бога, чтобы факты совершения тобой должностного преступления не подтвердились! В противном случае ты будешь разжалован и уволен из органов без выходного пособия и сохранения пенсии. И, уж поверь, я это сделаю.
– Верю, товарищ генерал-лейтенант, – усмехнулся Свиридов. – Вы это можете. Разрешите идти?
– Идите, – процедил Орлов и отвернулся.
Пока майор выходил из кабинета генерала и шел через приемную, ему удавалось еще сдерживать себя. Но стоило Свиридову оказаться в коридоре, как он вполголоса выругался и почти бегом помчался к своей каморке. Ворвавшись туда, майор сразу схватил телефонную трубку и набрал знакомый номер. Услышав в ответ женский голос, Свиридов дико заорал:
– Ты что себе позволяешь, стерва?!

Станислав о разговоре генерала со Свиридовым ничего, естественно, знать не мог, но приблизительно таким его себе и представлял, сидя в архиве и просматривая на компьютере перечень дел, раскрытых Гуровым. Перечень получился довольно солидным, и Крячко в который раз удивленно качал головой, поражаясь, как много все-таки им удалось сделать.
В раскрытии большинства преступлений принимал участие и Станислав. Они уже настолько долго работали вместе, что иногда даже забывали о том, как все начиналось. И, просматривая дела, Крячко невольно погружался в пучину воспоминаний.
Он был вынужден просматривать все дела с самого начала карьеры Гурова, когда взялся за поиски его врага. Он аккуратно выносил в отдельный файл все имена осужденных, списки обвинений, выдвинутых против них, и их моральные характеристики. Как данные следствием, так и полученные с мест заключения. Работа выходила кропотливая, нудная, и не было ей ни конца ни края.
Главной сложностью было то, что трудно было определить, по каким критериям оценивать степень опасности того или иного преступника.
Что считать самым важным в определении мотивов мести? Статью, по которой они были осуждены? Возраст? Личные характеристики? Сроки освобождения или связи, бывшие у преступников во всевозможных сферах до тех пор, пока они не оказались на скамье подсудимых? Все это казалось очень важным и никак не укладывалось в общие рамки.
В итоге после довольно долгих раздумий и сомнений Крячко решил исключить из составленного списка всех тех, кто проживал за сто первым километром.
Для того чтобы спланировать и осуществить убийство Левицкого, человеку, желавшему уничтожить Гурова, нужно было очень хорошо изучить личную жизнь полковника, да и не только!
Нужно было стать в театре Марии своим человеком. Бывать там настолько часто, чтобы ни у кого из работников театра и мысли не возникло по поводу того, почему этот человек находится во время спектакля в подсобных помещениях.
Конечно, Станислав понимал, что убийца Левицкого мог проникнуть в театр тайно. Но если учесть, сколько человек крутится в районе гримерных во время спектакля, то такая возможность казалась ему маловероятной.
Поэтому Крячко вздохнул и решительно принялся вымарывать фамилии всех тех преступников, кто после освобождения не вернулся в Москву по тем или иным причинам. В итоге вместо огромного списка на экране монитора остались три фамилии. Одному из подозреваемых было почти восемьдесят лет, другой оказался прикован к инвалидной коляске, а третий находился под следствием и «отдыхал» в Бутырках.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – фыркнул Станислав. – С чего начали, к тому и пришли. Удивительно круглый ноль получился!
Крячко недоуменно смотрел на экран монитора, осознавая, что их с генералом теория рассыпалась в прах. Ни один из оставшихся в списке людей самостоятельно не мог убить Левицкого. Все трое, конечно, были способны найти в преступном мире подручных для осуществления своего замысла по дискредитации Гурова, но верилось в это с трудом.
Слишком тщательно были подтасованы улики против Строевой и Гурова. И участие в этом деле широкого круга людей могло быть смертельно опасно для преступника. Убийца прекрасно знал методы работы сыщика и вряд ли мог себе позволить хоть какую-нибудь утечку информации.
И все же исключать вариант с помощниками Крячко не стал. Он знал, что от любой версии в раскрытии преступления можно отказаться лишь тогда, когда ее несостоятельность полностью доказана. Поэтому Станислав распечатал файл с данными на трех подозреваемых и, старательно сложив листок, убрал его в задний карман джинсов. Выключив компьютер, Крячко направился к выходу, когда его окликнул архивариус.
– Товарищ полковник, вас просят к телефону, – позвал он Станислава. – Из экспертного отдела.
Удивленно посмотрев на седого майора, Крячко подошел к его столу. Он неторопливо принял протянутую архивариусом трубку и представился:
– Полковник Крячко. Слушаю.
– Станислав, это Дроздов, – раздалось на том конце провода. – Полдня тебя ищу, а ты словно сквозь землю провалился.
– И что тебе, моя радость, понадобилось? – перебил его Крячко. – Хочешь посоветоваться по поводу перелета на юг?
– Волосы под ногтями Левицкого принадлежат ему самому, – не понял шутки Дроздов. – Гуров тут ни при чем.
– А вот это действительно хорошая новость! – усмехнулся Крячко и, поблагодарив эксперта, повесил трубку. – Нужно срочно связаться с Левой…


ГЛАВА ПЯТАЯ
Гуров с усмешкой смотрел на Воронцова. Директор одного из ведущих московских театров стоял перед ним и, опустив голову, смущенно переминался с ноги на ногу, будто нашкодивший школьник. В любое другое время подобная ситуация показалась бы сыщику забавной, но сейчас она не смешила, а раздражала его.
– Значит, Владимир Владимирович, вы утверждаете, что попросту не подумали о револьвере, хранившемся в вашем сейфе, после того, как узнали об убийстве? – иронично поинтересовался Гуров. – Как же так получилось? Временное затмение памяти?
– Можно и так сказать, – пробормотал Воронцов, непохожий сейчас на грозного директора, которого уважали и побаивались. – Я просто никогда не был в таких ситуациях…


– Все мы всегда что-нибудь делаем в первый раз, – перебил его сыщик и показал рукой в сторону работников театра, с любопытством прислушивающихся к их разговору: – Может быть, поговорим о револьвере в вашем кабинете?
– Да-да, конечно! – торопливо согласился Воронцов, стрельнув глазами в указанном направлении. – Пройдемте ко мне.
Директор хотел пропустить Гурова вперед, но сыщик отказался. В некоторой степени это был и психологический ход. В ситуации, в которой оказался сейчас Воронцов, присутствие милиционера позади него должно было доставить директору определенный дискомфорт и внушить мысли о неотвратимости наказания.
А Гуров еще и постарался усилить это впечатление. Он поднимался по лестнице почти вплотную за Воронцовым и изредка, словно случайно, касался его спины плечом. Будто подталкивая. Директор косил глазом в ответ на эти прикосновения, но обернуться не решался. Так они и дошли до его кабинета. Воронцов – в роли арестованного, а полковник – в качестве его конвоира. И даже входя в дверь, Гуров не уступил вежливому предложению директора пройти вперед, оставаясь позади.
Резиденция директора театра была обставлена основательно. Громоздкая дубовая мебель, архаичные стулья, тяжелые портьеры на окнах и стены, завешанные фотографиями сцен из спектаклей, портретами актеров и почетных посетителей театра, должны были, судя по всему, вызывать у вошедшего душевный трепет. Как от соприкосновения с вечностью.
Но Гурову показалось, что помещение сильно отдает могильной затхлостью и тленом забытых реликтов сцены.
– Ну, где ваш сейф? – поинтересовался сыщик и, увидев, как директор потянулся к одному из шкафов, резким окриком остановил его. – Руками ничего не трогать!
Воронцов резко отшатнулся, отдернув руку от шкафа так, будто его ударило током. Он обернулся к Гурову и испуганно посмотрел на него. А сыщик, игнорируя этот взгляд, подошел к указанному Воронцовым шкафу.
– Умеете же вы пугать людей, Лев Иванович. – глубоко вздохнув, проговорил директор, пытаясь улыбнуться.
– Что выросло, то выросло, – буркнул сыщик и внимательно осмотрел дверку.
– Сейф там, внутри шкафа, – пояснил Воронцов. – Он не вписывался в интерьер, и пришлось убрать его внутрь. Да он, собственно говоря, мне и не нужен. Я им практически никогда не пользуюсь…
– Вы запираете дверку шкафа? – перебив его, поинтересовался Гуров.
– Нет, – развел руками хозяин кабинета. – У меня от этого замка и ключей нет. Да и необходимость в них отсутствует. В этом шкафу ничего, кроме старых программок, нет.
– А сейф вы хотя бы запираете? – Сыщик ехидно посмотрел на Воронцова.
– Конечно. А как же иначе? – удивился Воронцов. – Зачем его тогда вообще ставить?
– Это не вам у меня, а мне у вас нужно спрашивать! – резко ответил Гуров. – Револьвер именно из этого сейфа пропал.
– Да-да, конечно. Извините, – растерянно проговорил директор и в волнении скрестил между собой пальцы рук. – Действительно, дурацкий вопрос.
– Помолчите, пожалуйста, – оборвал его сыщик и достал из кармана носовой платок. – Сядьте в свое кресло и подождите, пока я не закончу.
Гуров накинул платок на ручку древнего шкафа и, повернув ее по часовой стрелке, широко распахнул. Оказалось, что внутри шкаф состоял из нескольких отдельных ячеек, разделенных, в свою очередь, горизонтальными перегородками. Две нижние ячейки были без полок, и одну из них занимал небольшой сейф самой простейшей советской системы – металлическая Т-образная ручка и простой внутренний замок.
Увидев сейф, Гуров поморщился и присел на корточки. Сыщик старался отыскать на поверхности сейфа следы взлома или небольшие свежие царапины, которые часто остаются на подобных конструкциях, если их вскрывают отмычками. Однако ни того ни другого на дверке сейфа и замке не было. Сам несгораемый шкаф, конечно, выглядел изрядно потрепанным, но свежих механических повреждений на нем не оказалось. Гуров распрямился и, подойдя к столу Воронцова, по-хозяйски снял трубку телефона.
– Петр, высылай в театр группу экспертов, – потребовал он, едва генерал ответил на звонок.
– Какого черта, Лева, ты там делаешь? – завопил в трубку Орлов. – Я же запретил тебе и близко подходить к этому театру! Тут приходится как белке в колесе вертеться, чтобы его от ареста оградить, а он, будто нарочно, сам голову в петлю сует и мою под топор подставляет. Марш сейчас же из этого гребаного театра, или я на тебя взыскание наложу!
– Да мне на это наплевать. Хоть увольняй, – парировал Гуров. – Если ты не в состоянии оградить от нападок меня и мою жену, да еще и ставишь идиота на ведение этого дела, то я сам всем займусь. Могу и без твоей помощи! А сейчас, если хочешь узнать, откуда взялся револьвер, из которого убили Левицкого, высылай экспертов в театр. Пусть пальчики ищут.
– Ты вышел на след револьвера? – недоверчиво спросил Орлов.
– Не только вышел на след, но и сейчас беседую с его хозяином, – усмехнулся сыщик. – Присылай своих людей к Воронцову. Только не раньше чем через полчаса. Я тут еще не закончил.
– Докладывай! – тут же потребовал генерал.
– А вот хрен тебе! – отрезал Гуров. – Меня тут не должно быть, а значит, и не было. Пусть тебе Свиридов докладывает.
– Я отстранил его от дела, – растерянно пробормотал Орлов. – За нарушение тайны следствия.
– А почему не тайны исповеди? – отрезал сыщик. – Значит, пришли кого-нибудь другого.
Гуров положил трубку и обернулся к Воронцову.
– Что же, рассказывайте, Владимир Владимирович, как вы обнаружили пропажу револьвера, – улыбнулся он. – А заодно не забудьте поведать, как вас посетила гениальная мысль вообще вспомнить о хранящемся в сейфе оружии!
Воронцов посмотрел на сыщика испуганными глазами. Из разговора Гурова он прекрасно понял, что тот общался со своим начальником. И характер разговора не оставлял никаких сомнений по поводу их отношений.
Директору театра, конечно же, не раз приходилось слышать о крутом нраве мужа своей ведущей актрисы. Но Воронцов считал все эти разговоры не более чем досужими сплетнями. Оттого и испугался, когда увидел в деле «крутость» полковника. И подумал, что такой человек может легко и голову свернуть, забыв о том, что он сотрудник милиции, а значит, должен действовать строго в рамках закона.
Гуров едва сдерживал довольную улыбку, наблюдая за реакцией Воронцова. Сыщик, конечно же, мог поговорить с Орловым наедине, попросив хозяина кабинета выйти на пару минут, или же выбрать для разговора с генералом более мягкий тон. Но он хотел этим разговором именно запугать Воронцова. И, похоже, добился своего.
– Даже не знаю, с чего начать, – робко пробормотал директор театра. Этот детский наивный испуг в глазах почти шестидесятилетнего мужчины выглядел настолько глупо, что сыщик поморщился.
– Начните сначала, – посоветовал он хозяину кабинета. – И не разбегайтесь, прыгайте…
Воронцов несколько секунд внимательно рассматривал ногти на своих руках, будто собираясь с мыслями, а затем начал свой рассказ. Получилось у него довольно складно. Но именно эта гладкость и логичность рассказа насторожила Гурова.
По словам директора получалось, что он совершенно не обратил внимания на оружие рядом с трупом, когда уборщица, тетя Маша, с криками привела его в кабинет Левицкого. Не думал о револьвере Воронцов и потом, когда Свиридов допрашивал его. И лишь засыпая и вспоминая трагичные (именно «трагичные», так директор и сказал!) события прошедшего вечера, он вдруг осознал, что на полу рядом с трупом Левицкого лежало точно такое же оружие, как и хранившийся в его сейфе револьвер.
Воронцов даже собирался вскочить с кровати и, быстро собравшись, отправиться в свой кабинет, чтобы проверить наличие в сейфе «нагана», но жена удержала его. Она убедила директора театра в том, что Левицкого убили из абсолютно другого оружия. А даже если преступница… («Извините! Неизвестный», – поправился Воронцов) если он выкрал револьвер из сейфа, то это ничего не решает. В конце концов, подобное известие может подождать до утра, и нет смысла тревожить людей посреди ночи.
– Хорошая точка зрения, – усмехнулся Гуров. – Полезная во всех отношениях для собственного спокойствия. И как же вы обнаружили пропажу?
– Приехал на работу, открыл ящик стола, достал ключ от сейфа и увидел, что там пистолета нет, – пожал плечами Воронцов.
– Так вы не только боевое оружие держите в устаревшем сейфе, вы еще и ключи от него в ящике стола оставляете? – возмутился сыщик. – Боюсь, что вас следует подвергнуть принудительному лечению в психиатрической больнице. И это еще в лучшем случае.
– Ну так ключи все время там лежат, все об этом знают, – испуганно залопотал директор театра. – И никогда ничего не случалось!
– А вы всегда револьверы в сейфе держите? – усмехнулся сыщик. – В каком ящике были ключи?
– Вот здесь! – торопливо ответил Воронцов и резко выдвинул ящик письменного стола прямо перед собой.
– Я же не просил вас хватать его руками! – рявкнул на хозяина кабинета Гуров. – Отойдите к окну.
Воронцов послушно выполнил распоряжение, а сыщик обогнул стол и склонился над выдвинутым ящиком. Мельком посмотрев на массивные ключи от сейфа, небрежно брошенные поверх распечатанного конверта с реквизитами фирмы «Гранит», Гуров опустился на корточки и осмотрел внутренний замок ящика и тыльную сторону столешницы.
– Скажите, Владимир Владимирович, кто еще знает, что вы храните ключ от сейфа в ящике стола? – спросил сыщик, обернувшись к хозяину кабинета.
– Да я, собственно говоря, ни от кого и не прятался, – пожал плечами Воронцов. – Кабинет всегда заперт, к тому же внизу находится охрана.
– Однако на этот раз охрана не помогла, – довольно резко оборвал его Гуров. – Вы запираете стол, когда уходите домой?
– Конечно, – кивнул Воронцов. – Там ведь лежат довольно важные документы.
– А когда вы сегодня утром открывали ящик, замок был заперт? – Гуров хитро прищурился.
– Естественно. – Воронцов явно не понимал, к чему клонит сыщик. – Как и всегда.
– И вы проверили, насколько он хорошо заперт, прежде чем вставить ключ? – Гуров продолжал сидеть на корточках возле стола.
– В этом нет необходимости, – пожал плечами директор. – Я всегда просто вставляю ключ и открываю замок.
– Тогда подойдите сюда и полюбуйтесь. – Сыщик подозвал Воронцова к себе. – Что вы на это скажете?
Директор присел рядом с ним и, посмотрев в указанном Гуровым направлении, замер. На внутренней поверхности столешницы зияла совершенно свежая дыра. Как раз на том месте, где язычок замка входил во внешнее крепление, кусок древесины был вырван так, чтобы замок уже не мог служить преградой взломщику ящика.
– Замечательное доказательство того, что ключи от сейфа были украдены, – усмехнулся Гуров, не сводя глаз с лица Воронцова. – Очень удобно во всех отношениях. И в первую очередь для вашего личного спокойствия.
– Что вы хотите этим сказать?! – пожалуй, впервые за весь разговор возмутился директор театра.
– Только то, что сказал, – ответил сыщик и распрямился. – Ключи от сейфа вы храните в ящике стола, и об этом знает половина театра. Сам ящик запираете, но никогда не проверяете, заперт ли он на самом деле. И, судя по тому, что выломали не сам замок, а лишь крепление язычка, об этом тоже знала большая часть ваших подчиненных. В общем, вы совершенно ни при чем. Только, господин Воронцов, не слишком ли много странных стечений обстоятельств?!
Воронцов застыл посреди кабинета, поочередно открывая и закрывая рот, как вытащенная на берег большая рыбина. Казалось, директор сейчас лопнет от переполнявшего его возмущения, но Гурову сейчас было не до него. Сыщик во второй раз за последний час почувствовал острую необходимость посетить туалет. Довольно торопливым шагом Гуров пересек кабинет и остановился у дверей.
– Настоятельно советую вам ни к чему больше не прикасаться, – глядя на Воронцова, проговорил он. – Сейчас прибудут сотрудники следственного отдела главка. Они-то вами и займутся. А у меня пока другие планы.
Гуров пулей вылетел из приемной и почти бегом спустился по лестнице, надеясь лишь на то, что никто не обратит внимания на его марш-броски в туалет. Сыщик совершенно не понимал, что с ним происходит. Он уже готов был обвинить во всем свой далеко не юношеский возраст и лишнюю чашку чая, выпитую утром, но тут вдруг вспомнил, что вчера то же самое творилось с Марией. А провести параллели Гурову не составило труда.
– Вот стервец! – невольно восхитился он действиями преступника. – Как по нотам все разыграл. Даже придумал, как Марию из гримерки во время спектакля вытащить!
Едва успев поправить брюки, Гуров снова бегом бросился в гримерную Строевой, удивляя встречных работников. Бутылка минеральной воды стояла на том же самом месте, где ее оставил сыщик. По старой привычке он достал из кармана платок и собрался взять ее так, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Но тут же вспомнил, что уже прикасался к бутылке сегодня, и, покачав головой, поднял ее со стола двумя пальцами за горлышко и понюхал.
Минералка пахла минералкой. И ничем другим. Но в том, что в бутылку подсыпали какого-то мочегонного средства, он уже ни капли не сомневался. Симптомы у него и у Марии были совершенно схожи!
– Интересно, а почему ты бутылочку отсюда не забрал или хотя бы минералку из нее не вылил? – задал вопрос сыщик, обращаясь к неизвестному преступнику.
Впрочем, ответов на этот вопрос у Гурова было вполне достаточно. Убийца мог не рассчитывать на такое быстрое обнаружение тела своей жертвы и надеялся, что к концу спектакля Строева всю минералку допьет. Он побоялся вернуться в гримерку, вполне справедливо полагая, что Гуров непременно попытается узнать, кто туда заглядывал в отсутствие Марии.
В конце концов, вполне логичным с его стороны было бы предположить, что Строеву немедленно арестуют после обнаружения всех улик и никакой муж ее от ареста не спасет. Да и вряд ли Гуров смог заподозрить наличие мочегонного в минералке, если бы сам не отпил из бутылки.
Гуров сомневался, что экспертам удастся найти на бутылке хоть какие-нибудь отпечатки пальцев, кроме тех, которые оставила Мария и он сам. А наличие в ней мочегонного средства способно заставить любого задуматься о степени вины Строевой, но не будет служить уликой в суде.
Впрочем, Гуров не собирался доводить до суда дело по обвинению своей жены в убийстве Левицкого. И был искренне благодарен настоящему убийце за оставленный им такой четкий след! Теперь сыщику следовало выяснить, кто в тот самый злополучный вечер принес Марии минералку.
Гуров достал из кармана сотовый телефон и набрал номер конспиративной квартиры. Подождав, пока в трубке раздастся первый гудок, сыщик оборвал связь. Затем снова набрал номер и дал телефону возможность зазвонить дважды. Повторив всю процедуру набора номера еще раз, Гуров стал ждать ответа.
– Лева, это ты? – услышал он в трубке голос Марии.
– Я. Скажи, милая, кто вчера приносил тебе в гримерную минералку? – без предисловия поинтересовался у жены сыщик.
– Не помню, – немного растерянно ответила она. – А зачем это тебе понадобилось?
– Сейчас нет времени объяснять, – перебил ее Гуров. – Твой телефон может быть на прослушивании, поэтому долго говорить нам нельзя. Ты не спрашивай, а постарайся вспомнить. Так кто?
– По-моему, Турчинская, – с сомнением в голосе ответила Мария. – Обычно она это делает. Или я кого-нибудь из декораторов прошу.
– Постарайся точнее вспомнить, – настаивал сыщик, бросая взгляд на секундную стрелку своих часов. Она бежала катастрофически быстро!
– Скорее всего, именно Светка, – с большей уверенностью в голосе произнесла Строева. – Вчера перед началом второго акта я чуть задержалась, и ко мне тут же прибежала целая толпа народа. Светка тоже там была. А когда я на них наорала и выгнала, то бутылка уже стояла на столе.
– Хорошо. Спасибо. Обсудим все вечером. Целую, милая! – И Гуров отключил связь.
Посмотрев на часы, сыщик облегченно вздохнул. С начала его разговора с Марией прошло не более трех минут. Даже если телефон конспиративной квартиры все еще стоял на прослушивании в главке, то за это время могли только успеть заметить сигнал о начавшемся разговоре. А подключиться к линии и подслушать операторы просто уже не успевали. Так что местонахождение Строевой по-прежнему должно оставаться тайной для Свиридова и подобных ему любителей выслужиться перед высоким начальством.
Решив не рисковать и не давать преступнику шанс забрать бутылку с минералкой из гримерной, Гуров тщательно заткнул ее плотно свернутой бумагой и положил в карман пальто. А затем, выйдя из гримерной Марии, отправился искать Турчинскую.
К величайшему удивлению сыщика, оказалось, что Светланы нет в театре! Не более получаса назад она беседовала с Гуровым, рассказывая ему о старушке, торгующей пирожками, а теперь попросту исчезла.
В итоге сыщик вынужден был отказаться от идеи срочно побеседовать со Светланой и решил все-таки выполнить свои первоначальные замыслы. А именно: попробовать в точности восстановить все события вчерашнего вечера, предшествовавшие убийству Левицкого.
Правда, в отсутствие главных действующих лиц – Марии и Турчинской – сделать это было довольно трудно, но у Гурова не было иного выбора. Ему нужно было с точностью до минуты установить перемещения все работников театра по подсобным помещениям. И начал сыщик с охранника, дежурившего на служебном входе вчера.
Вообще-то тот работал с напарником, и при любом другом раскладе Гурову едва ли удалось бы побеседовать с ним сегодня. Но график работы охраны был составлен так, что неделю один из них дежурил на служебном входе с утра до закрытия, а другой в это время отдыхал. Затем охранники менялись ролями.
Валерий Белов – «парень в камуфляже» – сидел за своим столиком у входа и сосредоточенно вчитывался в какой-то автолюбительский журнал. Услышав шаги Гурова, он закрыл свое «чтиво» и вопросительно посмотрел на подошедшего сыщика.
– Мне нужно задать тебе несколько вопросов, – проговорил Гуров, присаживаясь прямо на стол. – Ты весь вечер вчера не отлучался со своего места?
– Ну. А что? – Охранник был на удивление лаконичен. Гуров усмехнулся и посмотрел в сторону лестницы на второй этаж, которая с этого места прекрасно просматривалась.
– Как же ты мог не видеть, поднималась Мария на второй этаж или нет? – поинтересовался сыщик.
– А может, я отвернулся, чтобы в носу поковырять? – нагло ответил вопросом на вопрос Белов. – Или мне это не положено? И вообще, слезьте со стола. Мне с посторонними разговаривать запрещается.
– Как скажешь, – улыбнулся Гуров.
Он соскочил на пол и, сделав вид, что уходит, резко развернулся и поймал охранника за кисть руки, в которой тот держал скрученный в трубочку журнал. Белов сначала удивленно открыл рот, а потом попытался вырвать руку. Однако из этого ничего не получилось. Гуров легко выкрутил его накачанную кисть, загибая ее под неестественным углом. Журнал в руке охранника хрустнул и смялся, превратившись в бесформенный ком бумаги. А сам Белов сначала поморщился, а потом застонал и прекратил сопротивление.
– Отпустите, больно, – прошипел он.
– Мальчик, не нужно строить из себя самого умного, – отчеканил Гуров, наклоняясь почти вплотную к лицу охранника. – Я задаю тебе невинные вопросы, и если делаю это без ордера на арест, то подобное положение совсем не означает, что ты можешь не отвечать на них. Сейчас я отпущу твою руку, и мы попробуем начать все сначала. А я посмотрю, насколько ты хорошо меня понял…
Белов в ответ только кивнул, продолжая с выражением боли и ужаса смотреть на полковника милиции. Сыщик ехидно улыбнулся и медленно, словно нехотя, ослабил хватку. Охранник тут же начал растирать поврежденную кисть свободной рукой.
– Так почему ты не можешь сказать, видел Марию на лестнице или нет? – елейным голосом поинтересовался у него Гуров. – Только на этот раз вежливо и подробно.
– Я понял, – пробормотал охранник и только после этого решился поднять на сыщика взгляд. – Инструкцией мне строжайше запрещается отлучаться куда-либо со своего места в то время, когда на сцене идет представление. Даже в туалет. Вот я и молчал, потому что в начале третьего акта мне приспичило…
– Как, и тебе тоже? – удивился Гуров.
Сыщик едва сдержал смех. А охранник с удивлением смотрел на развеселившегося полковника.
– А кто еще туда ходил? – удивленно спросил он.
– Не важно, – ответил сыщик и вмиг стал серьезным. – В любое другое время за твои недомолвки я бы голову тебе оторвал, но сейчас можешь жить спокойно. Скажи, а когда наверх поднялся Левицкий? И кто вообще побывал на втором этаже вчера вечером?
– Да много кто там был, – пожал плечами Белов. – Замдиректора поднимался, сам Воронцов, Света Турчинская, уборщица, тетя Маша, да и еще несколько человек. А Левицкий ушел на второй этаж в антракте между вторым и третьим актом. После этого наверх многие бегали. Я не слишком за этим следил, поскольку пришлось от служебного входа парочку особо рьяных поклонников Строевой прогонять. Но как только спектакль продолжился, на второй уже никто не поднимался. Если не считать уборщицу.
– Воронцов в антракте поднимался наверх? – задал новый вопрос Гуров.
– Да. Минуты за три до Левицкого, – кивнул головой охранник, почему-то покосившись на побаливающую руку. – Как он спускался вниз, я не видел. Наверное, как раз в это время фанатов выгонял.
– А что у вас тут за старушка с пирожками ходит? – После рассказа о Воронцове в душе сыщика зазвенела торжествующая струна, но он постарался скрыть свою радость и перевел разговор на другую тему.
– Так вы и о ней знаете? – удивился Белов. – Душевная старушка. И пирожки у нее вкусные.
– Когда она вчера ушла? – поинтересовался Гуров.
– Да, наверное, за минуту до того, как тетя Маша с дикими криками сверху прибежала, – пожал плечами охранник. – А вам она зачем?
– Вопросы будешь бабушке задавать, – фыркнул Гуров. – Ладно. Служи дальше. Спасибо за информацию. Родина тебя не забудет!..
Сыщик отошел от стола охранника и вышел в коридор, по обеим сторонам которого располагались гримерные артистов. Кое-какая версия убийства у Гурова уже сложилась. И хотя она была далека от совершенства, но подобный результат поисков был намного лучше того абсолютного нуля, который сыщик имел рано утром.
Судя по тому, что он узнал, директор театра не мог не попасть под подозрение. И о пропаже револьвера он сообщил с опозданием, и сломанного замка не заметил. Да и хранил оружие будто специально так, чтобы его было легче украсть. К тому же и находился на втором этаже почти одновременно с Левицким.
Конечно, всего этого было слишком мало для предъявления обвинения. В первую очередь потому, что у директора вроде не было мотива для убийства худрука. Та ссора, о которой рассказал сыщику Парфенов, в счет не идет. Поскольку это были обычные театральные будни. И если за каждый конфликт во время постановки пьесы руководители театров будут «мочить» друг друга, то скоро это искусство совершенно вымрет.
Смущал Гурова и тот факт, что в любой информации, полученной им сегодня, всегда фигурировала Турчинская. И Марии она «особую» минералку принесла, и на второй этаж в антракте поднималась, и обо всех конфликтах в театре слышала и знала. Причем рассказывала о них так, будто сама была непосредственным свидетелем ссор.
Вдобавок эта вездесущая проныра, входя в любую гримерную, и пистолет могла легко подменить. В общем, Турчинская вполне подходила на роль подозреваемой. Если бы не одно «но» – она была занята на сцене во время третьего акта.
«А кто сказал, что Левицкого убили именно тогда, а не в антракте? – спросил сам себя Гуров. – Заключения патологоанатомов о времени смерти всегда приблизительны. А о том, что Левицкого видели прямо перед началом третьего акта, никто не говорил!..»
Сыщик решил не торопиться с выводами относительно возможной причастности к смерти худрука кого бы то ни было. Картина вчерашнего вечера была восстановлена далеко не полностью, но контуры ее вырисовывались довольно четко.
Было очевидно, что преступник (или преступница) готовился к убийству заранее и тщательно все спланировал. Сначала он выбрал человека, находящегося в серьезном конфликте с Левицким. Затем неизвестный убийца подменил во время репетиции бутафорский револьвер на боевой. После чего подсыпал Строевой какого-то мочегонного средства в бутылку с минералкой. И лишь тогда мог спокойно выполнить задуманное преступление. Но он не учел одного – того, что за дело возьмется Гуров!
Именно этот факт и указывал на то, что Мария в качестве «подставы» была выбрана совершенно случайно. В противном случае преступник должен был все выяснить не только о ее привычках, но и о характере ее мужа, прежде чем начинать задуманную операцию. И тогда от бутылки с минералкой он непременно попытался бы избавиться!
А ведь еще существовал и пистолет. Зная, когда проводились репетиции, сыщику не составит никакого труда выяснить, в какой именно день Строевой сунули в руку боевое оружие. А там и до преступника рукой подать.
«Хотя нет!» – оборвал себя Гуров и задумался.
Он попытался просчитать, какова вероятность того, что боевое оружие, добытое в музее с таким трудом, могли спокойно доверить актерам во время репетиций. Вспомнив о небрежности Воронцова при хранении револьвера, сыщик понял, что выяснить это самостоятельно вряд ли получится.
Он уже хотел вернуться к директору и получить от него нужную информацию, но тут увидел Бельцева, спускающегося по лестнице. Гуров мгновенно вспомнил, что именно этот человек, решивший попробовать себя в роли помощника режиссера, и предложил этот трюк с выстрелом в зрительный зал. К тому же Бельцев сам вел множество репетиций и должен быть в курсе того, когда и как в них использовался боевой револьвер. Гуров окликнул заместителя директора театра и поспешил его догнать.
– Игорь Станиславович, мне хотелось бы поговорить с вами, – ответил он на рукопожатие Бельцева.
– Конечно, Лев Иванович, – сразу согласился зам. – Поднимемся ко мне в кабинет?
Гуров отрицательно покачал головой.
– Мне бы не хотелось, – ответил он и, увидев недоумение в глазах Бельцева, пояснил: – С минуты на минуту сюда приедет группа экспертов из милиции и еще кое-кто, с кем бы мне пока встречаться не хотелось. Не буду вдаваться в подробности. Это не более чем служебные неурядицы. Давайте лучше пройдем в гримерную Марии и спокойно там поговорим.
– Как скажете, – пожал плечами зам и решительно зашагал прямо по коридору.
В отличие от Воронцова Бельцев даже не попытался предложить сыщику идти впереди него. Зам вел себя как хозяин дома, показывающий дорогу гостю. Пусть и не слишком желанному, но крайне сейчас необходимому.
Из Бельцева просто исходила уверенность в себе. Гуров видел, что главный хозяйственник театра изо всех сил пытается выбросить из головы мысли о смерти Левицкого и пытается наладить нормальную работу театра.
Примерно подобного поведения Гуров и ждал в данной ситуации от абсолютно невиновного человека. Уверенность Бельцева и его готовность отвечать на вопросы понравились сыщику, и он невольно почувствовал доверие к этому человеку.
– Проходите, пожалуйста. – Бельцев распахнул дверь гримерной Марии и сделал широкий жест рукой. – Здесь, если можно так сказать, уже ваша вотчина. Вы и распоряжайтесь. Кстати, я совсем закрутился в этом бардаке и забыл вам сказать, что возмущен подозрениями майора Свиридова в отношении вашей жены. Я знаю госпожу Строеву уже довольно давно и могу с полной уверенностью заявить, что она на убийство не способна!
– Спасибо, – улыбнулся сыщик. – Я непременно передам Марии, что вы верите в нее. А теперь присаживайтесь. Я слышал, именно вы были инициатором введения некоторых новшеств в классическую пьесу Булгакова.
– Да, – коротко ответил замдиректора. – Я впервые пробовал себя в роли помощника режиссера. К сожалению, с Левицким этого не получилось.
– Вы обижены на него? – поинтересовался Гуров.
– Если скажу, что нет, то солгу, – Бельцев говорил отрывисто и резко, словно отдавал армейские команды. – На господина Левицкого мало кто не обижался. Пожалуй, только наш реквизитор Парфенов. И то только потому, что старательно обходил худрука стороной.
– Я знаю об этом, – кивнул головой сыщик и спросил без всякого перехода: – Скажите, это вам пришла в голову идея стрелять во время спектакля в зрительный зал холостыми патронами?
– Это было бы здорово! – вздохнул Бельцев. – Представьте, каково было бы зрителям не только видеть направленное на себя оружие во время гневной реплики «Который из вас Троцкий?», но и тут же услышать выстрел?! Жаль, что идею запороли.
– А почему вы уверены, что идея удалась бы? – хмыкнул сыщик. – Вы когда-нибудь пробовали воплотить ее в жизнь? Например, во время репетиции?
– Нет. Воронцов не разрешил, – отрицательно покачал головой Бельцев. – Владимир Владимирович очень ответственный человек. А когда он с таким трудом выбил в Музее революции револьвер, то берег его как зеницу ока. Никому не давал.
– Странно это слышать, – удивился Гуров.
– Вы имеете в виду пропажу пистолета? – поинтересовался Бельцев и, увидев настороженный взгляд сыщика, тут же пояснил: – Владимир Владимирович мне только что рассказал об этом. И, если честно, я очень удивлен. Как-то по-дурацки все это выглядит.
Сыщик посчитал, что еще не пришло время разговора о Воронцове, и постарался перевести разговор на другую тему.
– Скажите, Игорь Станиславович, а почему именно вас Левицкий попросил передать Марии, что ждет ее у себя в кабинете, – спросил Гуров.
– Не знаю, – пожал плечами Бельцев. – Наверное, просто потому, что, когда у него созрела эта мысль, кроме меня, никого рядом не оказалось.
– Где это произошло? – Сыщик пристально посмотрел на зама. Тот оставался совершенно спокойным.
– Перед лестницей на второй этаж, – ответил Бельцев. – Я спускался сверху, а Левицкий как раз собирался подняться. Я выслушал его просьбу, посоветовал худруку не совершать опрометчивых поступков, а затем направился искать Владимира Владимировича.
– Зачем? – Гуров удивленно вскинул брови.
– Видите ли, Лев Иванович, мы с Владимиром Владимировичем Воронцовым работаем довольно давно, и между нами установились весьма теплые отношения. – Впервые с момента начала беседы Бельцев отказался от казенного тона в разговоре с сыщиком. В его голосе зазвучали очень теплые нотки, и Гурову на миг показалось, что директора и его зама связывает нечто большее, чем дружба. Он удивленно прислушался к интонациям Бельцева, а тот продолжал: – Между нами нет таких строго казенных отношений, как между начальником и подчиненным. И если у него в кабинете звонит телефон, а внутри никого нет, я не пройду спокойно мимо, как это сделали бы многие, а подойду и сниму трубку.
– Значит, когда заканчивался второй акт, Воронцова позвали к телефону? – слегка склонив голову набок, поинтересовался сыщик.
– Именно, – поддакнул Бельцев. – Звонила какая-то женщина. Голос у нее был очень приятный, но крайне взволнованный. Она сначала спутала меня с Владимиром Владимировичем, так как назвала Володей. А затем попросила срочно позвать к телефону «господина Воронцова». Что я и поспешил выполнить.
– И, спускаясь с лестницы, столкнулись с Левицким, – закончил за него Гуров.
– Да. – Тон зама вмиг стал сухим и казенным. Будто одно упоминание о покойнике заставляло его вспоминать о множестве проблем, возникших в театре после смерти Левицкого.
– Вы рассказали директору о звонке? – сдержав улыбку, поинтересовался сыщик.
– Конечно, – кивнул головой Бельцев. – Владимир Владимирович как раз что-то обсуждал с Турчинской, когда я подошел. Сначала я сказал ему о звонке, а потом попросил Свету передать госпоже Строевой просьбу худрука.
– Значит, вы утверждаете, что Воронцов поднялся на второй этаж через несколько минут после Левицкого? – насторожился сыщик.
– Нет, не утверждаю. Я лишь сказал ему о звонке и больше Владимира Владимировича не видел до того самого момента, когда был обнаружен труп, – покачал головой Бельцев, и Гурову на миг показалось, что он пытается выгородить своего начальника. Однако через минуту он понял, что ошибался.
– В каких отношениях были Воронцов и худрук? – Сыщик решил, что пора перевести беседу в новое русло.
– Наверное, мне не следовало бы этого говорить, но шила в мешке не утаишь, – горестно вздохнул Бельцев. – Все равно кто-нибудь из работников театра скажет вам об этом. И тогда вы поинтересуетесь, почему именно я скрыл некоторые факты…
– Стоп! – Гуров резким жестом остановил стенания зама. – А теперь все сначала и короче.
Бельцев вздохнул и с болью в глазах посмотрел на сыщика.
– Левицкий шантажировал Воронцова, – проговорил он, и Гуров от удивления едва не прикусил язык…


ГЛАВА ШЕСТАЯ
Узнав от Станислава о результатах экспертизы волос, найденных под ногтями убитого, Гуров поспешил покинуть театр. Впрочем, он все равно собирался уехать оттуда. Хотя бы для того, чтобы проанализировать полученную за день информацию.
Подробности отношений Воронцова и Левицкого, о которых сыщик непрестанно думал по дороге в главк, оказались просто ошеломительными. Поначалу все это напоминало досужий вымысел, но Гуров почти сразу после того, как услышал о шантаже от Бельцева, получил подтверждение этой истории из уст самого Воронцова.
По словам заместителя директора театра, Левицкий оказался в должности художественного руководителя довольно-таки неожиданно. На это вакантное место все прочили одного очень известного в прошлом актера театра и кино. И вопрос о его назначении был уже практически решен, когда Воронцов неожиданно заявил о новом кандидате. Причем сделал это в такой категоричной форме, что все поняли, на чьей он стороне.
Так Левицкий оказался в театре. Первое время возгласы недоумения по поводу его назначения на должность не стихали ни на минуту, а затем все успокоились. И в первую очередь потому, что Левицкий проявил себя крайне тактичным и отзывчивым человеком. И при этом неплохим руководителем. Вопросы о правильности выбора Воронцова отпали сами собой. Все были удивлены дальновидностью директора театра, взявшего на очень ответственную должность малоизвестного человека.
Но идиллия продолжалась недолго! Каким-то невероятным образом Левицкий принялся прибирать к своим рукам всю власть в театре. И вскоре обнаглел настолько, что стал считать свое мнение единственно верным. Поначалу Воронцов пытался осаживать нового худрука. Но после нескольких публичных скандалов и он опустил руки.
Многие считали, что Воронцов, как тактичный человек, просто делает вид на людях, что соглашается с мнением худрука. А затем у себя в кабинете устраивает Левицкому настоящий разгон. Однако Бельцев знал, что это не так. Он видел истинное положение дел на совещаниях руководящего состава театра, куда заместителя Воронцова частенько приглашали со всевозможными докладами.
Собственно говоря, театром монопольно правил директор. Руководящий совет при нем был номинальным органом. В этот совет, кроме самого директора, входили только художественный руководитель и представитель Министерства культуры.
Но если второй мог еще как-то считаться его полноправным членом, поскольку отвечал за репертуар, состав труппы и был обязан заменить директора в случае его болезни, то представитель министерства пользовался лишь правом совещательного голоса и никакой роли в совете не играл. Все его функции сводились к тому, чтобы обеспечить театру мизерные государственные субсидии и налоговые льготы.
На заседаниях совета представитель министерства появлялся редко. Бельцев полагал, что причиной подобной инертности государственного чиновника была личная финансовая заинтересованность в невмешательстве в театральные дела, но доказать этого зам, естественно, не мог.
Такое положение дел в театре существовало до тех пор, пока не появился Левицкий. Он решил изменить существующий порядок правления и отвоевать себе больше полномочий. Воронцов попытался воспротивиться, но тогда Левицкий упомянул о каких-то материалах, о которых не должен забывать директор. И Воронцов сник.
– Представитель министерства первое время на подобные выпады никак не реагировал, а потом и вовсе перестал бывать на советах руководства, – закончил свой рассказ Бельцев. – В чем тут причина, я не знаю. Может быть, Левицкий шантажировал и его. Но, как бы то ни было, перед своей смертью худрук добился того, что его уравняли в правах с директором. И еще неизвестно, куда бы он зашел дальше, если бы не погиб!
– Странно, что именно вы мне такое рассказываете, – усмехнулся Гуров. – В начале нашей беседы мне показалось, что вы испытываете к Воронцову теплые, дружеские чувства. А теперь, получается, помогаете ему утонуть?



>>>