Глава 7
Вице-президент выключил телевизор. Было видно, что он потрясен и озабочен. Заговорил мистер Ричардс, голос его зазвучал очень взволнованно. — Это был замечательный спектакль. Теперь очевидно Брэнсон и в самом деле знает, как осуществить свои угрозы. Во всяком случае, мне так показалось из этой передачи, но я лишь недавно прибыл на место и еще не разобрался в сложившейся ситуации. А что вы, джентльмены, думаете по этому поводу? Может быть, есть другие мнения? Вице-президент, высокий, дружелюбный и словоохотливый южанин, большой любитель похлопать собеседника по спине, всегда неожиданно и больно, слыл известным гурманом, подтверждением чему была его полнота. Ричардс вовсе не был таким уж бесполезным человеком, каким считал его Хегенбах. Нелестное мнение директора ФБР о вице-президенте объяснялось тем, что у них были прямо противоположные характеры. Мистер Ричардс слыл человеком волевым, умным, проницательным и на редкость эрудированным, правда, с одним существенным недостатком: в отличие от Хегенбаха, он был одержим жаждой власти. Брэнсон не преувеличивал, когда говорил о желании Ричардса занять кресло в Овальном кабинете Белого Дома. Вице-президент оглядел собравшихся в кабинете администратора больницы. За небольшим столом сидели Хегенбах, Хендрикс, госсекретарь и секретарь казначейства. Ньюсон и Картер, словно для того, чтобы подчеркнуть свое высокое положение в военном ведомстве, устроились за отдельным столом. Доктор О'Хара, сложив руки на груди, стоял, прислонившись к батарее. У него было сосредоточенное и в то же время лукавое выражение лица, какое часто бывает у врачей в присутствии людей, далеких от медицины. Эйприл Венсди одиноко сидела на стуле в углу комнаты. Наступило молчание. Было ясно, что других мнений нет. Ричардс великодушно передал слово директору ФБР: — Ну а вы, Хегенбах? Что предлагаете делать? Хегенбах старался держать себя в руках. Как директор ФБР он был обязан, по крайней мере внешне, оказывать вице-президенту уважение. — Я предлагаю подождать, пока расшифруют донесение Ревсона, сэр. — "Расшифруют!" Зачем только этот ваш сотрудник так стремится все усложнять! Зачем ему вообще понадобилось шифровать свое послание? — У Ревсона потрясающее чувство опасности. Впрочем, мне самому иногда кажется, что его склонность к секретности перерастает в манию. Но я и сам такой. Нужно признать, что сообщение было благополучно и без проблем доставлено по назначению. И мисс Венсди подтверждает, что Брэнсон действительно собирался обыскивать «скорую помощь». Если бы он проделал это тщательно, то мог кое-что обнаружить, хотя из микрофильма ничего узнать нельзя. В этот момент в дверях появился молодой человек, одетый в скромный, безукоризненно сшитый костюм, придававший ему вид брокера с Уолл-Стрит. Он протянул Хегенбаху два листа бумаги. — Прошу прощения, сэр, что расшифровка заняла столько времени, но это было не легко. — С Ревсоном всегда не просто. Хегенбах быстро просмотрел обе страницы, явно забыв о том, что присутствующим тоже не терпится узнать содержание доклада Ревсона. Закончив читать, директор ФБР посмотрел на молодого человека. — Вам ведь нравится ваша работа, Джекобс? — Очень, сэр! Хегенбах попытался улыбнуться, но, как всегда, ему это не удалось. — Прошу меня извинить! — сказал он, обращаясь к собравшимся. Столь необычные для Хегенбаха слова отражали меру его озабоченности. До сих пор никто и никогда не слышал, чтобы директор ФБР извинялся. Хегенбах прочитал вслух: «Для того чтобы у вас было время достать все, что мне нужно, я прежде всего перечислю требуемое в порядке убывания важности и срочности». — Ваши подчиненные всегда обращаются к вам в таком стиле? — прокашлявшись, удивился Ньюсон. — Только в исключительных случаях. Итак, продолжу: «Мне нужно четыреста ярдов тонкого зеленого шнура, цилиндрические водонепроницаемые контейнеры для письменных сообщений, небольшой фонарик, который можно использовать для передачи сигналов азбукой Морзе. Кроме этого, мне нужны аэрозоль, две ручки, белая и красная, и воздушный пистолет с отравленными пулями. Пожалуйста, закажите необходимое немедленно. Без всего этого я не могу рассчитывать на успех». — Это какая-то чертовщина! Что все это значит? — спросил Картер. — Не знаю, следует ли мне отвечать. Я не имею в виду лично вас, генерал. Старшие офицеры вооруженных сил, министры и старшие офицеры полиции имеют право на подобную информацию, но здесь присутствуют гражданские лица... — Врачи не болтливы. И не склонны передавать информацию в прессу, сэр, — мягко заметил О'Хара. Хегенбах благосклонно посмотрел на доктора и перевел взгляд на Эйприл. — А вы что скажете, мисс Венсди? — Чтобы заставить меня говорить, достаточно пообещать зажать мои пальцы в тиски. В противном случае я буду молчать. — Как у Брэнсона с тисками? — спросил Хегенбах Хендрикса. — И как он вообще обращается с женщинами? — Брэнсон — опытный преступник, за ним много всякого числится, но он известен своим галантным отношением к прекрасному полу. Ни разу не участвовал в грабеже, где была бы замешана женщина, и тем более никогда ни одна дама из-за него не пострадала. — Но мистер Ревсон сказал мне... — начала Эйприл. — Как я понимаю, Ревсон хотел вас хорошенько напугать, и ему это удалось. — Он что же, для достижения цели не гнушается никакими средствами? — спросил Картер. — В личной жизни он достаточно щепетилен, а в делах... этого за ним пока не замечали. Что же касается предметов, о которых он нас просит — в наших баллончиках с аэрозолью — тот же самый газ, которым воспользовался Брэнсон при захвате заложников. Последствий от него никаких — мисс Венсди может это подтвердить. Что касается ручек — они выглядят как обыкновенные ручки, но стреляют иголками, способными вывести человека из игры. — А почему они разного цвета? — спросил адмирал. — Красные оказывают более длительное воздействие. — "Более длительное" — значит, навсегда? — Может, и так. Упомянутый воздушный пистолет стреляет практически бесшумно. — А как насчет отравленных пуль? — Кончики пуль смазаны ядом, — неохотно ответил Хегенбах. — Каким? — Цианистым калием, — совсем уж смущенно признался директор ФБР. Наступило довольно неприятное молчание. — Этот ваш Ревсон, он что, прямой потомок гунна Аттилы? — мрачно поинтересовался Ричардс. — Его деятельность всегда очень результативна, сэр. — Ничего удивительного, если принять во внимание, что он использует подобное оружие. Ему приходилось убивать? — Как и тысячам офицеров полиции. — И каков же его счет на текущий момент? — Откровенно говоря, не знаю, сэр. В своих отчетах Ревсон указывает только существенные детали. — "Только существенные!" — как эхо, повторил за Хегенбахом Ричардс. Вице-президент покачал головой и ничего не сказал. — Прошу прощения, джентльмены, я должен на минутку прервать нашу работу, — Хегенбах что-то написал на листке из блокнота и передал его своему сотруднику, ожидавшему за дверью. — Все перечисленное мне нужно не позже чем через час. Вернувшись на место, директор ФБР снова взял в руки отчет Ревсона. — Итак, продолжим. "За то небольшое время, которое у меня было, я попытался составить представление о характере Брэнсона. Этот человек способен генерировать идеи, планировать и блестяще воплощать свои замыслы. Прекрасный организатор. Из него получился бы отличный генерал — Брэнсон великолепно владеет и стратегией, и тактикой, но на свете нет ничего соверщенного. И у него есть свои недостатки. Надеюсь, мы сможем ими воспользоваться, чтобы его обыграть. Лидер похитителей слепо верит в собственную непогрешимость — в этом уже кроется зародыш его будущих неудач. Непогрешимых нет. Кроме того, Брэнсон чрезвычайно тщеславен. Это хорошо было видно на пресс-конференции. На его месте я не стал бы так долго задерживать журналистов на мосту — у меня бы они через пять минут вернулись обратно. Создается впечатление, что Брэнсон не догадывается о возможном внедрении в ряды журналистов агентов ФБР. Вывод напрашивается сам собой: у этого человека недостаточно развито чувство опасности. Пока я не остановился на каком-то определенном плане действий. Хотел бы получить ваши указания. Кое-какие мысли у меня есть, но считаю, что пока это не совсем то, что нужно. В одиночку с семнадцатью мне не справиться, тем более что эти люди вооружены до зубов. Однако важны только двое. Кое-кто из остальных пятнадцати далеко не глуп, но только Брэнсон и ван Эффен лидеры по натуре. Этих двоих я могу убрать". — Убрать! — девушка была потрясена. — Этот человек просто чудовище! — Во всяком случае, реалистически мыслящее чудовище, — сухо заметил Хегенбах и продолжил чтение. "Их можно убить, но это было бы неразумно. Остальные члены команды Брэнсона в этом случае могут прореагировать слишком бурно, и я не смогу поручиться за жизнь президента и его гостей. Это уже близко к крайним мерам. Не могли бы вы на ночь поставить под мостом подводную лодку, так, чтобы была видна только верхняя часть рубки? Тогда я смогу передавать сообщения и получать то, что мне понадобится. Можно было попытаться спустить президента по веревочной лестнице длиной в двести футов, но через десять футов он непременно свалится в воду. Вероятно, имеет смысл подать на тросы напряжение в две тысячи вольт в тот момент, когда люди Брэнсона начнут закладывать взрывчатку. При этом все, находящиеся на мосту или в автобусах, будут в полной безопасности". — Почему именно две тысячи вольт? — спросил Ричардс. — Такое напряжение подается на электрический стул, — пояснил Хегенбах. — Я прошу прощения у тени Аттилы за сравнение с Ревсоном. "Однако и в этом варианте есть свой недостаток: что произойдет, если в момент подачи напряжения президент или кто-нибудь другой будет стоять, облокотясь о перила, или же сядет на ограждение? Это будет означать досрочные президентские выборы. Мне нужен квалифицированный совет. Может, лучше направить лазерный луч на взрывчатку, когда ее подготовят к взрыву? Лазер прорежет брезентовый мешок, взрывчатка начнет падать на мост, детонировать и взрываться. В этом случае она начнет взрываться в воздухе, так что ущерб от взрыва будет небольшим, мост, скорее всего, не упадет. Будет хуже, если лазерный луч инициирует взрыв на месте. Нужен совет. Проконсультируйтесь со специалистами. А что, если каким-то образом, например под прикрытием тумана, десантировать людей в башню? Имеет ли смысл устроить дымовую завесу? Тут, конечно, все будет зависеть от направления ветра. Если бы удалось высадить десант в башню, т© можно попытаться вывести из строя лифты. Если кто-то и доберется до вершины башни по лестнице, то после такого подъема толку от него будет мало. Есть и другой вариант: можно отравить еду. Существует ли какой-нибудь яд, который действует через полчаса или через час? В этом случае каждый поднос нужно пометить так, чтобы он попал тому, кому предназначен. Однако прежде придется изолировать Брэнсона — его реакция, если кто-нибудь умрет, едва прикоснувшись к еде, очевидна". — Доктор, что вы скажете, есть такие яды? — спросил Хегенбах у О'Хары. — Есть, я в этом абсолютно уверен. Однако яды — не моя специальность, лучше проконсультироваться с доктором Исааком, это в его компетенции. Он лучший в стране специалист в данной области. Екатерина Медичи ему и в подметки не годится. — Спасибо, мы обязательно воспользуемся вашим советом, — директор ФБР перешел к заключительной части доклада Ревсона. «Каковы ваши предложения? Сам я в ближайшее время собираюсь вывести из строя устройство, инициирующее взрыв по радио. Постараюсь сделать это так, чтобы по его виду никто не догадался, что в нем что-то неладно. Само по себе это несложно, главное — попасть в вертолет, но он освещается днем и ночью и хорошо охраняется. Все же я попытаюсь. Возможны крайние меры. Пока все». — Вы упомянули крайние меры. Что имеется в виду? — спросил адмирал Ньюсон. — Я знаю об этом не больше вас и могу только догадываться. Что имел в виду Ревсон, знает только он. Хочу, чтобы у каждого из нас была копия этого доклада, поэтому я сейчас отдам его размножить. Через несколько минут у всех участников дискуссии будет свой экземпляр. Выйдя из комнаты, Хендрикс нашел Джекобса и велел ему сделать десять копий. — Последний абзац не копируйте. И ради Бога, верните мне оригинал — он ни в коем случае не должен попасть в чужие руки. Скоро Джекобс принес в комнату готовые копии. Раздав присутствующим шесть из них, остальные четыре и оригинал он отдал своему начальнику. Последний документ Хегенбах тут же сложил и сунул его во внутренний карман. Потом все семеро принялись внимательно изучать доклад Ревсона. Они читали его снова и снова. — Ревсон так все изложил, что не осталось места для игры воображения, — пожаловался генерал Картер. — Возможно, у меня сегодня просто спад умственной активности. — У меня, видимо, тоже, — отозвался адмирал. — Судя по всему, ваш агент основательно все продумал. Хорошо иметь союзником подобного человека. — Это верно. Но даже Ревсону нужны возможности для маневра. А у него их нет. — Как я понимаю, это не в моей компетенции, но, мне кажется, все дело в вертолетах. Мы можем их уничтожить? — осторожно спросил Квори. — Уничтожить вертолеты — не проблема, — ответил Картер. — Для этой цели можно использовать самолеты, пушки, ракеты, управляемые противотанковые ракеты. Но почему именно вертолеты? — Брэнсон и его команда могут покинуть Золотые ворота только с помощью вертолетов. Пока эти люди на мосту, они не станут его взрывать. Иначе что же будет с ними? Картер был явно не в восторге от соображений секретаря казначейства. — Во-первых, Брэнсон прикажет прислать ему кран и скинет неисправные вертолеты в воду, а нас заставит срочно прислать замену. В противном случае мы получим уши президента. Во-вторых, при использовании ракет и снарядов обязательно пострадают люди. В-третьих, вам не приходило в голову, что при этом будет уничтожено устройство, которым Брэнсон собирался инициировать взрыв на расстоянии, и в результате Золотые ворота окажутся взорваны? Лишившись поддерживающих тросов с одного конца, мост провиснет. Угол провисания может оказаться таким, что люди не удержатся на его поверхности. Узнай президент и его гости, чья это идея, и их последними мыслями будут проклятья в ваш адрес. — Нет, уж лучше считать деньги! Я же говорил, что военные операции — не моя область, — вздохнул Квори. — Предлагаю всем двадцать минут молча подумать, потом обсудить возникшие идеи, — предложил Ричардс. Его предложение было принято, и дискуссия возобновилась двадцать минут спустя. — Итак, господа, какие есть идеи? — обратился к собравшимся Хегенбах. Наступило молчание. — В таком случае я предлагаю начать обсуждение наиболее приемлемых предложений Ревсона. Машина «скорой помощи» вернулась на мост около шести часов вечера. Встретили ее очень доброжелательно и с интересом. Брэнсону нечем было заняться, кроме организации телешоу, делать ему было абсолютно нечего. Сейчас его не слишком радовала даже возможность появиться на телеэкранах всего мира, а середина моста сама по себе не слишком веселое место. Когда бледная Эйприл нетвердой походкой вышла из машины, первым ее приветствовал Брэнсон. — Как вы себя чувствуете? — Полной идиоткой, — девушка закатала рукав и показала следы от уколов, которые ей сделал О'Хара несколько часов назад. — Два укола, и я готова прыгать, как зайчик. Чуть покачиваясь, девушка прошла и тяжело опустилась на один из многочисленных стульев. Ее тут же окружили коллеги. — На мой взгляд, здоровой она не выглядит, — заметил Брэнсон, обращаясь к доктору. — Ну, полностью выздоровевшей ее считать нельзя, — согласился доктор. — При одинаковых симптомах причины нередко оказываются различными. Мои догадки подтвердились: у девушки эмоциональная травма. Ей ввели успокаивающее, и последние два часа она спала. Сейчас Эйприл все еще под действием лекарства. Наш психиатр, доктор Герон, не хотел, чтобы она возвращалась, но малышка подняла такой шум! Заявила, что это единственная в ее жизни возможность наблюдать чрезвычайную ситуацию и что она ни за что ее не упустит. Доктору пришлось уступить. Не волнуйтесь, я привез столько лекарств, что нам хватит на неделю, если не больше. — Будем надеяться, что мы не останемся здесь больше двух суток. Ревсон подождал, пока коллеги пообщаются с Эйприл и отправятся смотреть телевизор. В этот момент как раз повторяли утренний репортаж с моста. Ревсон ничуть не удивился тому, что именно Брэнсон больше всех заинтересовался передачей. Других развлечений, кроме телевизора, на мосту не было. Единственным занятым человеком в этой компании был Крайслер, который периодически навещал третий автобус. Его регулярные визиты очень заинтересовали Пола, и ему захотелось узнать их причину. Наконец Эйприл осталась одна. Ревсон подошел к ней и сел рядом. Девушка холодно посмотрела на него. — Что с вами? — спросил он. Она не ответила. — Можете ничего мне не говорить. Я и так вижу — кто-то настроил вас против меня. — Да. Вы сами. Не люблю убийц. Особенно таких, которые хладнокровно планируют свои убийства. — Ну-ну! Вам не кажется, что вы несколько сгущаете краски? — Разве? А пули с цианистым калием? А ручки, убивающие людей? Нетрудно представить, как вы стреляете человеку в спину. — Ну-ну, бедная девочка! Зачем же так горько! Во-первых, я пускаю в ход оружие только в случае крайней необходимости. Во-вторых, использую его, чтобы спасти жизни других людей, предотвратить убийство ни в чем не повинных, хотя вы, возможно, думаете иначе. В-третьих, мертвому все равно, куда ему выстрелили. В-четвертых, вы подслушивали. — Я присутствовала при чтении шифровки. — Людям свойственно ошибаться. Им не следовало этого делать. Можно было бы наговорить банальностей вроде того, что я выполняю свой долг перед налогоплательщиками, но что-то сейчас не в настроении. Эйприл внимательно посмотрела на Пола. Судя по его голосу и суровому выражению лица, он действительно был не в настроении. — Я должен делать свое дело и делаю его. Вы же просто не понимаете, о чем говорите, так что лучше воздержитесь от критики. Надеюсь, вы привезли то, что я просил? Где оно? — Не знаю. Спросите у доктора. Он опасался, что по возвращении нас могут допросить, а машину обыскать, поэтому решил мне не говорить. — Здравая мысль! О'Хара не глуп. Девушка вспыхнула, но Ревсон сделал вид, что ничего не заметил. — Вы все привезли? — Думаю, да. — Нечего обижаться. Не забудьте, вы и так увязли в этом деле по уши. Хегенбах передал мне какие-нибудь указания? — Да. Но я ничего не знаю. Спросите у доктора, — с горечью повторила она. — Видимо, это лишний раз подтверждает, что мистер Хегенбах тоже далеко не глуп. — Не принимайте все это близко к сердцу, — Пол ласково улыбнулся и похлопал девушку по руке. — Вы прекрасно справились со своей задачей. Большое спасибо! Эйприл нерешительно улыбнулась. — Кто знает, может быть, я — тоже человек, мистер Ревсон. — Зовите меня Полом. Все может быть, — он еще раз улыбнулся и ушел. Ревсон не желал обижать Эйприл, но все же не стал объяснять ей, что последние несколько минут были чистой воды спектаклем, рассчитанным на одного-единственного зрителя — Брэнсона, который некоторое время наблюдал за молодыми людьми. К счастью, он быстро утратил интерес к происходящему, поскольку рядом не было телекамеры. Нельзя сказать, что Питер в чем-то подозревал Пола и Эйприл, просто он на всех смотрел с подозрением. К тому же мисс Венсди была красивой девушкой, и, вполне возможно, Брэнсон просто не прочь был с ней пообщаться. Ревсон сел на стул недалеко от Брэнсона и просмотрел последние двадцать минут повтора утренней пресс-конференции. Ему понравилось умело поданное полное драматизма противопоставление группы президента и двух мужчин, закладывающих взрывчатку на Южной башне. Питер Брэнсон внимательно смотрел этот повтор, по-видимому, о большем он не мог и мечтать. Трудно было понять, о чем думает этот человек. Лицо его всегда отражало только то, что ему хотелось, но не истинные мысли и чувства. По окончании передачи Брэнсон подошел к Полу. — Вы ведь Ревсон, не так ли? Ревсон кивнул. — Как вам понравилась передача? — Так же, как и миллионам других телезрителей, — Ревсон подумал о том, что тщеславие — ахиллесова пята его собеседника. Брэнсон, вероятно, считал себя гением и был не прочь услышать об этом от других. Этот репортаж оставляет ощущение нереальности происходящего. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. — Но ведь все это правда" не так ли? Вам не кажется, что это многообещающее начало? — Я могу процитировать эту вашу фразу в печати? — Конечно. Если хотите, можете считать наш разговор эксклюзивным интервью. Что вы думаете, как дальше будут развиваться события? — Так, как вы их запрограммировали. Не вижу ничего, что могло бы вам помешать. К сожалению, вы поставили наше правительство в очень трудное положение. — Вы об этом сожалеете? — Разумеется. Вы, видимо, гениальный преступник, но все же преступник, а значит, негодяй. И вы никогда не сможете заставить меня поверить, что белое — это черное, а черное — это белое. — Мне нравится ваша мысль. Могу я, в свою очередь, процитировать вас при необходимости? — Казалось, Брэнсон был очень доволен разговором. Тонкокожим его вряд ли можно было назвать. — Увы, у нас нет защиты авторских прав на устные высказывания. — Да, это серьезная недоработка, вызывающая всеобщее недовольство. — Подобное обстоятельство не слишком огорчило Брэнсона. — У вас необычный фотоаппарат. — Верно, хотя его нельзя назвать уникальным. — Могу я взглянуть? — Пожалуйста. Но если он вас интересует не как фотолюбителя, а по другим причинам, то вы опоздали часа на четыре. — Что вы хотите этим сказать? — У вас достойный помощник, мистер ван Эффен. У него такой же, как у вас, подозрительный склад ума. Он уже осматривал мой аппарат. — В нем нет радиопередатчика или оружия? — Посмотрите сами. — Похоже, в этом нет необходимости. — У меня вопрос. Я не хочу преуменьшать достоинств вашей разносторонней личности, но... — Вы рискуете, Ревсон. — Вовсе нет. У вас репутация преступника, не склонного к насилию, — Пол махнул рукой. — Так вот, мне хотелось понять, зачем вам все это? Вы могли бы сделать любую карьеру, ну, например, в бизнесе. — Пробовал, — вздохнул Брэнсон. — Вам не кажется, что бизнес скучноват? Моя нынешняя деятельность требует разнообразных способностей и не надоедает, — он немного помолчал. — Да вы и сам странный человек. Утверждаете, что фотограф, а разговариваете и ведете себя не как фотограф. — А как, по-вашему, должны себя вести люди нашей профессии? И как они должны разговаривать? Вот вы смотрите на себя в зеркало, когда бреетесь. Разве вы выглядите, как преступник? Вы смотритесь, как вице-президент компании с Уолл-Стрит. — Счет равный: один-один. А как называется ваша газета или журнал? — Вообще-то я вольный художник, но сейчас представляю лондонскую «Таймс». — Но вы же американец? — Новости не знают границ. Во всяком случае, в наше время. Я предпочитаю работать за рубежом, в тех местах, где чувствуется, что жизнь кипит, — Ревсон еле заметно улыбнулся. — Так было до сегодняшнего дня. Дольше всего я работал в Юго-Восточной Азии, но теперь мне чаще приходится работать в Европе и на Ближнем Востоке. — В таком случае, что вы здесь делаете? — Здесь я оказался совершенно случайно, по пути из Нью-Йорка в Китай. Еду в очередную командировку. — И когда вы должны туда отправиться? — Завтра. — Завтра? В таком случае, вам нужно уехать с моста сегодня вечером. Я же говорил, что представители средств массовой информации вольны покинуть мост, когда им заблагорассудится. — Да вы с ума сошли! — Значит, Китай подождет? — Конечно. Если только вы не надумаете похитить председателя Мао. На губах Брэнсона снова появилась дежурная улыбка, никогда не затрагивающая его глаз. Он ушел довольный собой. Ревсон с фотоаппаратом в руках стоял у третьего автобуса, напротив правой передней двери. — Вы не возражаете? — вежливо осведомился он. Крайслер обернулся, удивленно посмотрел на фотографа и улыбнулся. — За что мне такая честь? — Мой аппарат устал снимать Брэнсона и всевозможных шишек. Теперь я составляю галерею подручных Брэнсона, — Ревсон улыбнулся, чтобы его слова прозвучали не очень обидно. — Вы ведь Крайслер, да? Специалист по средствам связи? — Так меня называют. Ревсон сделал пару снимков, поблагодарил Крайслера и ушел. Чтобы его истинная цель не стала очевидна, он сделал еще несколько видовых снимков, потом заснял нескольких человек из команды Брэнсона. Казалось, все эти люди переняли от своего лидера бодрость духа и уверенность в себе. Уступая требованию Брэнсона, они соглашались сниматься, порой даже охотно. Сделав последний снимок, Ревсон прошел к западному ограждению моста, сел на поребрик, закурил сигарету и задумался. Сотни фотографий и множество репортажей уже были переданы в газеты, и теперь около двадцати журналистов бесцельно бродили по мосту. Несколько минут спустя к нему неторопливой походкой подошел О'Хара и сел рядом. Ревсон сделал пару снимков доктора. — Я видел, как вы разговаривали с мисс Венсди. Она очень обижена, не так ли? — Да, мисс Венсди могла бы быть и повеселей. Вы все привезли? — Оружие и указания. — И это должным образом замаскировано? — По-моему, да. Обе ручки висят у меня на доске для записей. Все желающие могут ими полюбоваться и привыкнуть к их существованию. Воздушный пистолет с отравленными пулями — внутри оборудования для реанимации. Комплект запечатан, и его нельзя вскрыть, не сломав печати. Если его вскроют, с медицинской точки зрения ничего страшного не произойдет. Пистолет лежит под фальшивым дном. Предполагается, что вы знаете, как его достать. Нужно отметить, что этот комплект нельзя вскрыть по ошибке. — Похоже, доктор, вы неплохо развлекаетесь. — Ну да. Все-таки разнообразие. Это вам не вросшие ногти лечить. — Мне кажется, вы бы не прочь до конца жизни работать под грифом «совершенно секретно». Как вышло, что именно вас послали сюда с этой машиной? — Ваш начальник и его коллега из ЦРУ все решили без меня. — Это значит, что ваша жизнь стала вдвойне секретной. Как насчет моего шнура и контейнеров? — Вашего шнура и контейнеров? — задумчиво повторил О'Хара, который, казалось, о чем-то глубоко задумался. — Я просил прислать четыре пустых контейнера. Снаружи на них должны быть наклейки химической лаборатории, чтобы никто не заподозрил их истинного предназначения, а шнур следовало замаскировать под рыболовные снасти с крючками и блесной, — напомнил Ревсон. — Хотите порыбачить с моста? — Хочу. Сами знаете, здесь невыносимо скучно. — Мне почему-то кажется, что скучать нам осталось недолго. — Полагаю, о газовом баллончике вы тоже не забыли? — Не забыл, — улыбнулся О'Хара. — Баллончик у меня в машине. Он стоит на полочке над столиком, где его может видеть любой. Это продукция известной в нашей стране фирмы. Ее иногда называют «престижным ароматом Нью-Йорка». Прелестное название, не правда ли? Только в этом баллончике давление в три раза больше обычного — действует на расстоянии десяти футов. — А фирма по производству косметики знакома со своей усовершенствованной продукцией? — Конечно, нет. ЦРУ почему-то совсем не заботится о защите своих авторских прав, — задумчиво улыбнулся доктор. — На обратной стороне этого шедевра есть надписи: «Пикантный аромат» и «Беречь от детей», а на лицевой стороне — «Сандал». Представьте, что Брэнсон или кто-то из его людей захотят узнать, как пахнет этот «сандал» и чуть-чуть брызнут? — Надеюсь, этого не случится. Я сегодня же вечером заберу у вас аэрозоль и ручки. А где указания Хегенбаха? — Не одного Хегенбаха, а Хегенбаха и компании. Над этими инструкциями трудился целый комитет, включая вице-президента, адмирала Ньюсона, генерала Картера, Хендрикса, Квори и Мильтона. — А также вас и Эйприл Венсди. — Ну, мы люди скромные, знаем свое место. Нашим вкладом в общее дело было молчание. Итак, начнем. Во-первых, нет возможности подать на мост требуемое напряжение. И дело не в том, что есть риск изжарить президента и его гостей, дело в огромной массе металла, из которого состоит этот мост. Эта масса столь велика, что невозможно обеспечить упомянутое напряжение в две чтобы посветить в глаза или в уши. Вы знаете азбуку Морзе? — Да где уж мне! Я просто собираюсь с помощью фонарика читать книги ночью, не беспокоя соседей, — терпеливо пояснил Ревсон. — Ваши сигналы ждут с восточной стороны моста, примерно под углом в сорок пять градусов вправо. Два человека будут дежурить там поочередно всю ночь. Они не станут сигналить в ответ. Подтверждением того, что ваше сообщение принято, станет фейерверк в китайском районе Сан-Франциско. Вообще подобные развлечения в городе давно запрещены, но в данном районе полиция закрывает на это глаза. Как-никак, китайский национальный праздник. Было бы интересно посмотреть, как празднуют китайский Новый год. Вскоре после того, как я приехал в Сан-Франциско... — Я сам долго жил Сан-Франциско. — Ну, в таком случае прошу меня извинить, я отвлекся. Остается нерешенным вопрос, какую сторону башни выбрать для десанта. — Я это выясню. — Вы так в себе уверены? — Вовсе нет. Но я уверен в Эйприл Венсди. Брэнсон поглядывает на нее с большим интересом. Постараюсь убедить девушку использовать ее женские чары для того, чтобы узнать, к какому из тросов будут прикреплять очередную порцию взрывчатки и когда это произойдет. — Нет, вы все же ужасно самоуверенный тип! Теперь по поводу вашего предложения отравить еду: оно было единодушно одобрено. Доктор Исаак — крупный специалист по ядам, он уже варит свое колдовское зелье и готовит семнадцать неприятных сюрпризов. — Как мы отличим упомянутые сюрпризы? — встревожился Ревсон. — Очень легко. Вечером привезут еду. Как всегда, она будет разложена на пластмассовых подносах. У подносов есть ручки, чтобы их было удобнее брать. У тех, что с сюрпризом, сделают пометки на внутренней стороне ручек. Небольшие, но достаточные, чтобы можно было различить их на ощупь. — Хорошо, доктор. Вижу, вы там не теряли времени даром. Однако мы должны быть очень осторожны. Если что-то пойдет не так, то, будьте уверены, оно обязательно пойдет не так — это один из законов Паркинсона. Я стану во главе бригады официантов — с предварительного одобрения мистера Брэнсона. Вы же, доктор, вызовете мисс Венсди для осмотра и продержите ее у себя в «скорой помощи», пока все не получат еду. — Почему? — Опять же из-за закона Паркинсона. Если что-то пойдет не так, вы двое первыми попадете под подозрение, ведь вы покидали мост и вернулись. Кроме того, мне нужно передать сообщение в президентский автобус. — Каким образом? — Я что-нибудь придумаю. — А как насчет автобуса прессы? — Не знаю. Я им не начальник... Станут ли меня слушать... Если один-другой получат не те подносы... Что ж, тогда мне придется позаботиться о паре негодяев, которые получат доброкачественную еду. — А до людей вам и дела нет, не так ли? — О'Хара неодобрительно посмотрел на Ревсона. — У меня есть задание, которое нужно выполнить. Делаю, что могу. Конечно, везде возможны издержки, но кто знает, каковы они будут в данном случае? — Пол немного помолчал. — Я работаю вслепую. Такое ощущение, что у меня руки не просто связаны, а связаны за спиной. Поэтому не мешало бы подумать, справедливо ли ваше последнее замечание. — Прошу меня извинить, — сказал, подумав, доктор. — Ручки и фонарик будут ждать вас в любое время. И последнее. Комитет одобрил ваше намерение вывести из строя прибор для инициации взрыва по радио. — Я очень рад! — воскликнул Пол с иронией в голосе. — У вас, часом, не найдется какого-нибудь снадобья, чтобы сделать меня невидимым? — Увы, нет, — ответил доктор и пошел прочь. Ревсон выкурил еще одну сигарету и бросил окурок в воду, потом встал и не спеша направился к расставленным рядами стульям. Эйприл все еще сидела там, где он ее оставил. — Как только прибудет микроавтобус с едой, я прошу вас немедленно отправиться к доктору для осмотра. Девушка даже не взглянула на него. — Да, сэр. Как прикажете, сэр. Ревсон тяжело вздохнул. — Я изо всех сил стараюсь сдержать растущее раздражение. Мне казалось, мы расстались друзьями. — Ничего не имею против того, чтобы побыть марионеткой. — Мы все тут марионетки. Я тоже делаю то, что велят. Мне далеко не всегда это нравится, но работа есть работа. Пожалуйста, не старайтесь осложнить мою задачу. Доктор все объяснит. Он скажет, когда можно будет оттуда уйти. — Хорошо, мистер Ревсон. Я вынуждена вам помогать, поэтому сделаю, что прикажете. Ревсон решил больше не вздыхать. — Прежде чем мы расстанемся, мне бы хотелось попросить вас побеседовать с мистером Брэнсоном. По-моему, вы ему очень нравитесь. Девушка внимательно посмотрела на Пола. Он несколько секунд тоже смотрел на нее, потом отвел глаза. — А вам? — Я стараюсь на вас не заглядываться. Попытайтесь узнать у Брэнсона, к какому тросу он собирается в ближайшее время прикреплять взрывчатку и когда именно. После того как я от вас отойду, вы некоторое время побудьте здесь, потом начинайте прогуливаться, чтобы встретить Брэнсона. Ревсон посмотрел на Эйприл. Ее глаза показались ему еще больше и ярче, чем прежде. Он уловил в них лукавый блеск. — Хотите, чтобы я стала такой же хитрой и коварной, как вы сами? — девушка еле заметно улыбнулась. — Господь этого не допустит! — Ревсон встал и не спеша направился к ограждению моста. Он остановился примерно в двадцати ярдах от часового со «шмайсером» в руках, охранявшего демаркационную линию, ограничивавшую передвижение по мосту. Пол заметил направлявшегося в его сторону генерала Картленда и быстро сделал три снимка. — Можно с вами поговорить, генерал? — Нет, нельзя! — Картленд остановился. — Никаких интервью! Я в этом цирке зритель, а не актер, — генерал пошел дальше. — Было бы лучше, если вы поговорили со мной, — намеренно резко бросил Ревсон. Генерал остановился и внимательно посмотрел на журналиста. — Что вы сказали? Картленд говорил медленно, четко и так властно, что Ревсон почувствовал себя проштрафившимся офицером, которого собираются лишить воинского звания. — Не пренебрегайте беседой, сэр, — резкость сменилась почтительностью. — Хегенбаху это не понравится. — Хегенбаху? — переспросил генерал. Картленд и Хегенбах обладали похожим складом ума и были близки, насколько вообще могут быть близки одиночки по натуре. — Что вам Хегенбах? — Давайте присядем, генерал. Держите себя непринужденно. Непринужденность Картленду вообще была несвойственна, но он сделал все, что было в его силах. — Итак, что для вас Хегенбах? — повторил генерал свой вопрос, присев на поребрик. — Мистер Хегенбах играет важную роль в моей жизни — он платит мне жалованье. В тех случаях, когда вспоминает об этом. Картленд долго молча смотрел на Ревсона, потом, словно для того, чтобы доказать, что он отличается от Хегенбадо, улыбнулся. — Ну-ну! Друзья познаются в беде. Как вас зовут? — Пол Ревсон. — Ревсон? Да, точно, Ревсон. Джеймс говорил мне о вас. И не раз. — Сэр, вы, должно быть, единственный человек в стране, кто знает его имя. Картленд согласно кивнул. — Он собирается лет этак через пять посадить вас на свое место. — Пять лет надо еще прожить, сэр. — Ну-ну! — опять довольно прогудел генерал. — Должен сказать, вы неплохо внедрились в эту среду. — Это была идея шефа, а не моя, — Ревсон встал и сделал еще несколько снимков. — Нужно отражать местный колорит, — извиняясь, пояснил он. — Пожалуйста, не говорите никому из ваших коллег в президентском автобусе... — Да какие они мне коллеги! Клоуны! — В таком случае, не рассказывайте клоунам о знакомстве со мной. — Беру назад свое замечание. Президент — мой личный друг. — Это все знают, сэр. Итак, президент и клоуны, хотя я бы не стал включать в число клоунов господина мэра. Если захотите побеседовать с ними, беседуйте во время прогулки. В вашем автобусе стоит жучок, вас прослушивают. — Ну, если вы в этом уверены... — К сожалению, уверен. В третьем автобусе постоянно работает магнитофон. Скажите, что сами об этом узнали. Будем считать, что мне об этом ничего не известно. — Я сам случайно узнал о жучке. И никогда не слышал о вас. — Генерал Картленд, вам следовало бы работать в нашей организации. — Вы так думаете? — Беру свои слова обратно. Человек в вашей должности не может быть понижен в должности. Генерал улыбнулся. — Давайте перейдем к делу. Расскажите мне все. Ревсон встал, немного походил, сделал несколько снимков, потом вернулся к генералу и все ему рассказал. — Чем я могу быть полезен? — спросил Картленд, когда Пол закончил свой рассказ. Он снова стал суровым и сдержанным начальником. — Ближе к делу, Ревсон! — Выведите своего малоподвижного друга на прогулку. Расскажите ему о жучке. Объясните, как распознать подносы с доброкачественной едой. — Это нетрудно. И все? — Еще один момент, сэр, но я не совсем уверен, стоит ли... Известно, что обычно вы носите с собой оружие... — Теперь об этом можно говорить только в прошедшем времени. У меня его отобрали. — Но кобура все еще у вас? — Да. — Я дам вам пистолет, который к ней прекрасно подойдет. — Это доставит мне большое удовольствие. — Пули отравлены цианистым калием, сэр. — Все равно это мне по душе, — без колебаний согласился генерал.
Глава 8
Микроавтобус с ужином прибыл на мост ровно в шесть тридцать. Увлеченно беседуя, пассажиры президентского автобуса столпились около северной демаркационной линии. Под внимательным взглядом часового Эйприл Венсди неторопливо направилась к машине «скорой помощи». Ревсон дремал, сидя на стуле. Кто-то дотронулся до его плеча. Пол вздрогнул. — Прибыл ужин! Будущим путешественникам пора подкрепиться! — разбудил его Брэнсон со своей обычной формальной улыбкой на лице. — Надеюсь, ужин будет с вином? — Пол выпрямился на стуле. — С самым лучшим из того, что можно купить за деньги. — За чьи деньги? — Лично мне все равно, — ответил Питер, оценивающе глядя на собеседника. Ревсон встал и осмотрелся. — Ваши высокие гости еще не подошли. — Не волнуйтесь, их пригласят. — Вы могли бы дать им время для аперитива. Хотя, конечно, арабским друзьям президента это ни к чему. — Времени у нас достаточно — еда не остынет, она в подогреваемых контейнерах, — Брэнсон еще внимательнее посмотрел на Ревсона. — Знаете, Ревсон, вы меня прямо заинтриговали. Есть в вас нечто такое, чего я не могу понять. Мне все время кажется, что вы не фотограф. — Мне также не верится, что такой человек, как вы, видит смысл своей жизни в преступлениях. Может, вам еще не поздно отправиться на Уолл-стрит? Брэнсон хлопнул Ревсона по плечу. — Давайте пойдем и от имени президента продегустируем вино! — Что вы имеете в виду? — Кто знает, какой сюрприз приготовили нам калифорнийские друзья королевы Екатерины Медичи! — Мне это и в голову не пришло. Вы что же, никому не доверяете? — Конечно, нет. — Даже мне? — Даже вам. Именно вы и генерал Картленд доставляете мне больше всего беспокойства. — Не стоит признаваться в маленьких слабостях, они есть у каждого. Идемте. Подойдя к микроавтобусу с едой, Питер поинтересовался у официанта в сине-белой форме, как его зовут. — Тони, мистер Брэнсон, — молодой человек сделал приветственный взмах рукой. — Какие у вас вина? — Три сорта белого, три — красного. — Подайте нам все шесть. Мистер Ревсон — всемирно известный дегустатор, большой знаток вин. — Хорошо, сэр. Официант выставил шесть бутылок и шесть фужеров. — Налейте, пожалуйста, по четвертинке в каждую. Я вовсе не хочу свалиться ночью с моста. Есть у вас хлеб с солью? — обратился к молодому человеку Пол. — Да, мистер Ревсон, — по лицу молодого человека было видно, что он считает Ревсона и его спутника сумасшедшими. Закусывая хлебом с солью, Пол продегустировал все вина. — Все превосходны. Нужно сообщить об этом французским виноделам. Лучшие вина Калифорнии под стать лучшим винам Франции. — Похоже" мне следует перед вами извиниться, Ревсон. — Вовсе нет" Давайте попробуем еще раз. Вы не хотите присоединиться ко мне и воздать должное одному из одобренных вин? — Это совершенно безопасно, — Тони явно считал, что у этих двоих неладно с головой. — Предлагаю ограничиться одним «Гемей Божоле» из алмейденских виноградников. Брэнсон задумался. — Что ты на это скажешь, Тони? — У мистера Ревсона безупречный вкус, сэр. Они не спеша выпили вино. — Я согласен с обоими твоими утверждениями, Тони. Ты уже накормил публику? — Пока что я выдал только одну порцию, — улыбнулся молодой человек. — Двадцать минут назад еду получил мистер Хансен. Он схватил поднос, заявив, что министру энергетики нужно больше энергии. — Он пошел ужинать в свой автобус? — Нет, сэр. Мистер Хансен устроился на поребрике. Вон там! — официант посмотрел туда, где сидел министр и вскрикнул. — О Господи! — В чем дело? — Посмотрите сами! Они посмотрели. Сидевший на поребрике Хансен наклонился и упал на асфальт. Тело его дергалось. Брэнсон и Ревсон бросились к нему. Хансена сильно тошнило. С ним заговорили, но министр был не в состоянии отвечать. Его тело сотрясали жуткие конвульсии. — Оставайтесь здесь! Я приведу доктора, — предложил Ревсон. Он поспешил в машину «скорой помощи», где в это время были О'Хара и Эйприл. — Скорее, доктор! Мне кажется, мистер Хансен проголодался и взял не тот поднос. По-моему, ему очень плохо. О'Хара вскочил. Ревсон преградил ему путь. — Мне кажется, доктор Исаак всыпал в еду более крепкое зелье, чем собирался. Если это действительно так, вы должны поставить пострадавшему диагноз «пищевое отравление». Можете призвать на помощь специалиста, который сделает химический анализ, не знаю, как там он у вас называется. Никто, вы слышите, никто не должен пробовать еду. Я не хочу, чтобы из-за меня все здесь отравились. — Я понял. — О'Хара схватил чемоданчик с медицинскими принадлежностями и выскочил из машины. — Пол! Почему отравился мистер Хансен? — Не знаю. Может быть, это трагическая случайность. Может, я виноват. Не знаю. Оставайтесь здесь. Ревсон подошел к стоявшему возле Хансена Брэнсону. Доктор отпустил запястье министра и медленно выпрямился. — Ну, говорите же! — Боюсь, что мистер Хансен мертв. — Мертв? — Брэнсон был потрясен. — Отчего он мог умереть? — Послушайте, мистер Брэнсон, я должен делать то, что велит мне долг, — обследовать еду и погибшего. Пластмассовая тарелка почти пуста. Видимо, мистер Хансен все съел. О'Хара склонился над усопшим, обнюхал его губы и поморщился. — Скорее всего, это не сальмонелла. Сальмонелле требуется время. И даже не ботулизм. Все произошло быстро, слишком быстро. — Мне нужно позвонить в больницу. — Ничего не понимаю! Может быть, вы сначала поговорите со мной? — предложил Брэнсон. — Мне кажется... дело тут в поджелудочной железе... Да, я уверен... Это пищевое отравление, но точно я не знаю... Я должен позвонить в больницу, — устало повторил доктор. — Вы не против, если я послушаю ваш разговор? — Слушайте, сколько хотите. О'Хара говорил по телефону из президентского автобуса, Брэнсон слушал разговор по параллельному аппарату, а Ревсон сидел рядом с доктором в высоком кресле. — Теперь вы все знаете. Как быстро вы сможете связаться с лечащим врачом мистера Хансена?! — Уже связались. — Тогда поговорите с ним, я подожду. Все ждали и, искоса посматривая друг на друга, избегали смотреть в глаза. — Хансен только недавно оправился после сильнейшего, второго по счету, сердечного приступа, едва не стоившего ему жизни, — спустя пару минут сообщили О'Харе из больницы. — Спасибо, сэр. Это все объясняет. — Не совсем, — Брэнсон был снова спокоен и уверен в себе. — Я хочу, чтобы сюда пригласили двух специалистов. Нужно выяснить причину этой инфекции или этого отравления, вам виднее, как это назвать. Необходимо проверить подносы с едой. Специалисты должны провести независимое обследование пищи. Если их мнения разойдутся, одного из них сбросят с моста. — В Сан-Франциско есть такие специалисты, — устало сообщил доктор. — Я знаю лучших из них. У этих людей только одно общее — они ни в чем не соглашаются друг с другом. — В таком случае мы сбросим с моста обоих. А заодно и вас. Свяжитесь с ними немедленно. — Только американцы обладают даром заводить друзей, которых потом можно сбросить с моста, — заметил Ревсон, обращаясь к Брэнсону. — Ас вами я поговорю позже. Ну так что, доктор? — Они приедут, но только в том случае, если вы гарантируете им полную неприкосновенность. Черт побери, Брэнсон, зачем подвергать опасности еще и их жизни? Брэнсон на некоторое время задумался. — Их жизням ничего не угрожает. Положите трубку. Мне нужно позвонить, — он сделал знак кому-то за окном. Через несколько секунд в автобус вошел ван Эффен со «шмайсером» в руках. Брэнсон прошел в глубь автобуса. — Соедините меня с Хендриксом! — приказал он. Ему пришлось ждать всего несколько секунд. — Хендрикс? — спросил Брэнсон в своей обычной бесстрастной манере. — Я только что гарантировал безопасность двум врачам, которые должны сейчас сюда приехать. Хочу, чтобы вы и вице-президент их сопровождали. Наступила пауза — начальник полиции говорил по местному телефону. — Мистер Ричардc согласен, но вы должны пообещать, что не возьмете вице-президента в заложники. — Ладно. — Вы даете слово? — Если оно чего-то стоит. Вы вынуждены мне верить, не так ли? В вашем положении не следует торговаться. — Не следует. Но я вообще как во сне. — Знаю. Увидимся через несколько минут. Пришлите телевизионщиков. Сообщите на радио. Все должно быть готово. — Как, опять? — Мне кажется, сейчас очень важно проинформировать страну о текущем состоянии дел, — Брэнсон положил трубку. В автобусе передвижного центра связи, стоявшем на окраине Пресидио, Хендрикс тоже положил трубку. Он посмотрел на стоявших вокруг него шестерых мужчин и обратился к Хегенбаху. — Ну и чего мы добились? Хансен мертв. Считаю, что в его смерти никто не виноват. Кто же мог знать, что у министра такое слабое сердце? И все же: как могло случиться, что никто об этом не знал? — Я знал об этом, — вздохнул директор ФБР. — Об этом также знали некоторые члены правительства. Хансен скрывал свое состояние. За последние девять месяцев он дважды побывал в больнице, и второй раз дело было очень плохо. Мне докладывали, что он лечится от переутомления. Так что если кого-то винить, так это меня. — Это чушь, и вы прекрасно об этом знаете, — заметил Квори. — Кто мог это предвидеть? Вы ни в чем не виноваты, и доктор Исаак не виноват. Он сказал нам, что этот яд не может причинить серьезного вреда здоровому взрослому. Мы не можем сомневаться в квалификации врача с такой репутацией, как у него. Доктор Исаак не мог знать, что Хансен не является здоровым взрослым. Еще меньше доктор мог ожидать, что министр по ошибке возьмет не тот поднос. А что будет теперь? — Теперь очевидно, нас семерых публично обвинят в убийстве. Команда телевизионщиков прибыла на середину Золотых ворот, но некоторое время бездействовала. Двое специалистов анализировали еду и, несмотря на предсказания О'Хары, оказались абсолютно согласны друг с другом. Президент тихонько разговаривал с вице-президентом. По выражению лиц беседующих было ясно, что говорить им почти не о чем. Брэнсон уединился с Хендриксом в президентском автобусе. — И вы в самом деле думаете, что я вам поверю? Как я могу поверить, что Хегенбах не причастен к случившемуся? — удивился Брэнсон. — Хегенбах тут совершенно ни при чем. В последние несколько дней в городе было несколько случаев ботулизма, — начальник полиции кивнул на стоявшие на мосту телекамеры. — Если вы смотрели телевизор, то должны были слышать об этом, — потом он указал на микроавтобус с ужином, где суетились специалисты. — Врачи еще до прибытия сюда поняли, в чем дело, — он не сказал Брэнсону, что перед прибытием на мост велел докторам обнаружить только двенадцать случаев испорченной еды. — На вашей совести жизни людей, Брэнсон. — Позвоните своим людям и закажите новую еду. Первые три порции, взятые наугад, подадим президенту, королю и принцу. Вы меня поняли? Ревсон сидел в машине «скорой помощи». Вместе с ним там же находились О'Хара и Эйприл Венед и. Девушка лежала на койке, укрытая одеялом. — Неужели так уж необходимо было делать мне этот укол? — сонно пробормотала она. — Да. Вы же не любите, когда вам зажимают пальцы в тиски, — отозвался Ревсон. — Это правда. Может быть, вы вовсе не такое уж чудовище, как я думала. Но доктор О'Хара... — Ну, доктор О'Хара — это совсем другое дело. Что вам рассказал Брэнсон? — спросил девушку Ревсон. — Тот же трос. Со стороны залива, — сонно ответила она. Глаза ее закрылись. О'Хара взял Ревсона за руку. — Не беспокойте ее. — Сколько она будет спать? — Часа три, не меньше. — Дайте мне ручки. Доктор передал Ревсону требуемое. — Вы знаете, что делаете? — Надеюсь, что да, — ответил Ревсон. — Вас будут допрашивать, — предупредил он О'Хару после некоторого раздумья. — Знаю. Вам дать фонарик? — Не надо. Я возьму его позже. Киленски, аристократического вида мужчина с орлиным носом, седыми усами и бородой, был старшим из двух врачей, исследовавших подносы с едой. — Я и мой коллега обнаружили двенадцать подносов с некачественной пищей, — доложил он Брэнсону. Тот посмотрел на ван Эффена, потом снова на врача. — Вы уверены, что именно двенадцать? Не семнадцать? — Двенадцать. Испорчено мясо. Это одна из разновидностей ботулизма. Не обязательно пробовать — достаточно понюхать. Во всяком случае, я чувствую этот запах. Хансен, по-видимому, его не почувствовал, — Киленски сердито посмотрел на Брэнсона. — Это смертельно? — Обычно в подобной концентрации эти микробы не приводят к смерти. Мистер Хансен умер не потому, что съел что-то недоброкачественное. Все дело в реакции его организма, которая обусловлена болезнью сердца. — А какое действие могут оказать эти микробы на обычного здорового человека? — На некоторое время выведут из строя. Скорее всего, будет сильная рвота, возможно желудочное кровотечение, потеря сознания и тому подобное. — В таком состоянии человек становится совершенно беспомощным? — Вероятно, он будет не пригоден к работе. — Веселенькая перспектива! — Брэнсон посмотрел на ван Эффена, потом на Киленски. — Можно ли преднамеренно отравить еду этими микробами? — Кому это нужно? — Отвечайте на поставленный вопрос. — Любой врач, специализирующийся в этой области, любой ассистент или ученый-исследователь может вырастить эту токсичную культуру. — Но для этого нужно разбираться в медицине, иметь соответствующую подготовку и оборудование? — Разумеется. — Подойди сюда, Тони, — обратился Брэнсон к официанту. Молодой человек подошел. Его лицо исказил страх. — Здесь вовсе не жарко. Я бы даже сказал, что здесь довольно прохладно. Почему же ты вспотел? — Я не люблю оружие и не люблю насилие. — Но никто не применяет к тебе насилие, никто не направляет на тебя оружие, хотя это вполне может случиться в ближайшем будущем. Мне кажется, тебя мучает нечистая совесть. — Меня? Мучает совесть? — официант вытер лоб. Если его что-то и беспокоило, то только не угрызения совести. — Ради Бога, мистер Брэнсон... — Не вздумай рассказывать мне сказки. Случайности не повторяются двенадцать раз подряд. Только дураки верят в подобные совпадения. Отравленные подносы должны как-то отличаться от остальных. Как? — Почему бы вам не оставить парня в покое? — вмешался вице-президент. — Он всего лишь официант. Брэнсон проигнорировал его слова. — Так как отличить отравленные подносы? — Не знаю! Я не знаю, о чем вы говорите! Брэнсон повернулся к Ковальски и Петерсу. — Сбросьте его с моста, — приказал он своим подручным, не повышая голоса. — Вы не можете так поступить! Это же убийство! Убийство! Заклинаю вас Господом Богом... — Ты сейчас скажешь, что у тебя жена и трое ребятишек. — У меня никого нет. Бедный парень закатил глаза, ноги у него подогнулись. Ковальски и Петерсу пришлось волочить его по асфальту. Вице-президент и шеф полиции двинулись навстречу Тони и его палачам. Их остановил ван Эффен, угрожающе направив на Ричардса и Хендрикса свой «шмайсер». — Хорошо бы узнать, можно ли отличить плохие подносы от хороших. Это была бы очень ценная информация. Ты бы доверил подобные сведения этому мальчишке? — обратился ван Эффен к Брэнсону. — Ни в коем случае. Что ты предлагаешь? — Этот парнишка и так все расскажет, но вряд ли он вообще что-нибудь знает. Эй, ребята, ведите его обратно! — крикнул ван Эффен Петерсу и Ковальски. Тони привели обратно и отпустили. Он устало опустился на асфальт, потом попытался подняться, хватаясь за микроавтобус. — Расскажи нам, что тебе известно. — Я заподозрил неладное при погрузке. — В больнице? — Почему в больнице? Я работаю не в больнице, а у Селзника, в фирме, которая обслуживает пикники и прочие мероприятия на свежем воздухе. — Я знаю эту фирму. Ну так что? — Когда я пришел, мне сказали, что еда уже готова. Обычно все грузят за пять минут, и я сразу уезжаю. В этот раз на погрузку ушло три четверти часа. — Ты видел в фирме кого-нибудь из сотрудников больницы? — Никого. — Ладно, ты сможешь прожить еще немного, если не станешь есть эту еду, — Брэнсон повернулся к О'Харе. — Итак, остаетесь вы, доктор, и хрупкая мисс Венсди. — Вы хотите сказать, что один из нас выполнил указаний предполагаемых отравителей? — в голосе доктора было больше презрения, чем удивления. — Именно. Приведите сюда мисс Венсди. — Оставьте ее в покое! — Вы, кажется, решили, что можете здесь командовать? — Там, где дело касается моих пациентов, командую я. Если вы хотите доставить девушку сюда, вам придется ее нести. Мисс Венсди спит в машине после укола сильного успокаивающего. Вы что, мне не верите? — Не верю. Ковальски, пойди проверь! Ткни ее пальцем в живот. Ковальски вернулся через пару минут. — Девушка крепко спит и ничего не чувствует. Брэнсон посмотрел на О'Хару. — Очень удобно! Может быть, вы просто не хотели, чтобы мы ее допросили? — Вы плохой психолог, Брэнсон. Как вы знаете, мисс Венсди далеко не героиня. Неужели вы думаете, кто-нибудь доверит ей важную информацию? Брэнсон не ответил. — Единственное хорошее, что я о вас слышал, — вы не издеваетесь над женщинами. — Откуда вы знаете? — Мне рассказал об этом шеф полиции. У меня создалось впечатление, что он немало о вас знает. — Вы подтверждаете это, Хендрикс? — Почему бы нет? — отозвался полицейский. — Значит, остаетесь один вы, доктор. — В качестве главного подозреваемого? Вам изменяет интуиция, Брэнсон, — О'Хара кивнул на закрытое простыней тело Хансена, лежавшее на носилкам. — Моя работа — спасать жизни, а не отнимать их. Я вовсе не хочу, чтобы мне запретили заниматься медициной. Кроме того, я не покидал свою машину с момента прибытия ужина и не мог одновременно сортировать подносы и заниматься пациентами. — Ковальски, что ты на это скажешь? — обратился к подручному Брэнсон. — Это правда, доктор был у себя в машине. — Но все же вы общались с людьми после возвращения из больницы и до прибытия ужина. — Он разговаривал с несколькими людьми. Мисс Венсди тоже, — вставил Ковальски. — Забудем о ней. Нас интересует О'Хара. — Он общался с двумя-тремя людьми. — Назови их имена. Меня интересуют те, с кем он разговаривал долго и увлеченно. Ковальски оказался необычайно наблюдательным человеком с удивительной памятью. — С доктором беседовали три человека. Два раза он разговаривал с мисс Венсди. — Бог с ней! О'Хара мог сколько угодно беседовать с девушкой в машине и в больнице. С кем еще он говорил? — С Ревсоном. И довольно долго. — Ты что-нибудь слышал из их разговора? — Нет. Они были от меня ярдах в тридцати, и ветер дул в их сторону. — Они что-нибудь передавали друг другу? — Нет, — Ковальски был в этом совершенно уверен. — О чем вы говорили? — обратился Брэнсон к О'Харе. — Беседы с пациентами не подлежат разглашению. — Другими словами, вы хотите сказать, что меня это не касается? Доктор ничего не ответил. Брэнсон посмотрел на Ревсона. — Дело тут даже не в сохранении медицинской тайны, — вступил в разговор Ревсон. — С момента прибытия сюда я общался: с тремя десятками людей, включая членов вашей команды. Почему именно разговор с доктором вы считаете чем-то особенным? — Я надеюсь, что это вы мне объясните. — Мне нечего вам сказать. — Вы совершенно спокойны, не так ли? — Просто моя совесть чиста. Можете сами как-нибудь попробовать ответить на вопросы. — Кроме доктора, Ревсон разговаривал с генералом Картлендом, — вспомнил Ковальски. — И тоже о пустяках? — Нет. Мы обсуждали возможность избавить этот мост от некоторых нежелательных элементов, — ответил Картленд. — Начиная с вас, конечно. Ну и как, беседа была плодотворной? — спросил Брэнсон. Генерал смерил собеседника презрительным взглядом. — У меня такое ощущение, что в наши ряды проник агент ФБР. Пока это только ощущение, — поделился своими опасениями Брэнсон. Ван Эффен спокойно встретил взгляд своего начальника и ничего не ответил. Брэнсон посмотрел на ван Эффена и продолжил: — Полагаю, доктор тут ни при чем. И дело не только в том, что он тот, за кого себя выдает. Мне кажется, что по мосту разгуливает хорошо подготовленный агент правительства. Доктор оказался здесь совершенно случайно. А ты как считаешь? — Я разделяю твои опасения. — Тогда кто это может быть? — Ревсон. Брэнсон знаком подозвал к себе Крайслера. — Ревсон утверждает, что представляет здесь лондонскую «Таймс». Сколько потребуется времени, чтобы это проверить? — Через президентский узел связи? — Да. — Несколько минут. — Если вы думаете, что ваше поведение вызовет у меня бурное негодование, то ошибаетесь. Мне это глубоко безразлично. Почему именно я? Почему вы решили, что агент — обязательно представитель прессы? Почему не один из ваших людей? — спокойно обратился к Брэнсону Ревсон. — Потому что я сам лично их подбирал. — Наполеон тоже лично подбирал своих маршалов. А сколько их в конце концов пошли против него? Мне совершенно непонятно, как вы можете рассчитывать на верность кучки головорезов, даже лично подобранных. — Ничего, со временем поймете, — успокоил Ревсона ван Эффен. Он коснулся руки Брэнсона, предлагая ему посмотреть на запад. — Похоже, у нас не так уж много времени. — Ты прав, — отозвался Брэнсон. Со стороны Тихого океана в сторону Золотых ворот двигались тяжелые темные облака. Пока они были еще довольно далеко. — Телезрителям не понравится, если президент и вице-президент, не говоря у же о почетных гостях, будут мокнуть под дождем. Прикажи Джонсону расставить телекамеры и рассадить публику, — попросил Брэнсон ван Эффена. Брэнсон подождал, пока помощник выполнит его указание и подойдет к нему, затем посмотрел на стоявшего рядом Ревсона. — Ревсон сказал мне, что ты осматривал его фотоаппарат, — обратился он к ван Эффену. — Это правда, но это был поверхностный осмотр, я не разбирал его на части. — Возможно, это следует сделать. — А может, и нет, — сердито заметил Ревсон. — Разве вы не знаете, что сборщики фотоаппаратов пять лет учатся своему ремеслу? Чем портить аппарат, лучше уж оставьте его у себя до конца нашего пребывания здесь. — Нужно проверить еще раз, — заявил Брэнсон. — Думаю, ты прав, — отозвался ван Эффен и добавил, успокаивая Ревсона. — Это сделает Крайслер. Он настоящий гений по части техники. Крайслер не поломает. Помолчав, ван Эффен добавил, обращаясь к Брэнсону: — Я проверил его сумку, кресло и под креслом. Все чисто. — Обыщи его самого. — Обыскать меня? — лицо Ревсона исказилось яростью. — Меня уже обыскивали. — Прошлый раз искали только оружие. Ван Эффен обыскал Ревсона самым тщательным образом. Этот человек имел опыт в подобных делах и был способен отыскать рисовое зернышко, завалившееся за подкладку. Он извлек из карманов журналиста несколько монет, ключи, перочинный нож и документы. — Обычные документы, — доложил ван Эффен. — Водительское удостоверение, кредитная карточка, удостоверения газет. — Есть там удостоверение « Таймс»? — спросил Брэнсон. — Вот, — ван Эффен протянул карточку своему шефу. — На мой взгляд, оно выглядит очень неплохо. — Если Ревсон — агент ФБР, то документы у него будут безупречны, — нахмурился Брэнсон, возвращая удостоверение. — Что-нибудь еще? — Да, есть еще кое-что, — ван Эффен открыл длинный конверт. — Авиабилет в Гонконг. — Случайно не на завтра? — На завтра. Как ты догадался? — Он мне сам об этом сказал. Ну, что ты думаешь? — Не знаю. Некоторое время ван Эффен задумчиво перебирал ручки Ревсона, не зная, что находится на шаг от смерти. Поглощенный своими мыслями, он отложил ручки, взял в руки паспорт Ревсона и быстро его пролистал. — Он много ездит по всему миру. Много азиатских виз, последняя двухлетней давности. Есть свежие визы стран Ближнего Востока. Английских или европейских отметок немного. Ну, да в Западной Европе таможенники ставят печати, только если им хочется размяться. А что ты думаешь? — Все согласуется с его утверждениями. А ты что скажешь? — Если он агент, то документы у него хорошие. Почему бы ему не быть родом из Милуоки? Или даже из Сан-Франциско? — Вы родом из Сан-Франциско? — Это моя вторая родина. — Кто стал бы двенадцать лет ездить по миру только для того, чтобы сегодня обеспечить себе алиби? В этот момент к ним подошел Крайслер. Брэнсон удивленно посмотрел на молодого человека. — Уже выяснил? Так быстро? — Президент беседует по прямой линии с Лондоном. Надеюсь, вы не против? А Ревсон чист. Он действительно работает на лондонскую «Таймс». — Брэнсон хочет, чтобы вы разобрали мой фотоаппарат, — обратился к Крайслеру Ревсон. — Там внутри радиопередатчик и бомба с часовым механизмом. Смотрите, не взорвитесь. Было бы неплохо, если бы вам удалось его потом собрать. Брэнсон кивнул Крайслеру, тот улыбнулся, взял у журналиста фотоаппарат и ушел. — Это все? — не без ехидства поинтересовался Ревсон. — Или начнете отдирать подошвы на моих башмаках? Брэнсону было не до смеха. — И все же я не удовлетворен. Откуда мне знать, может быть, Киленски договорился с отравителями? Что, если ему приказали найти только двенадцать подносов с испорченным мясом? Именно для того, чтобы усыпить наши подозрения? Я считаю, что должно быть семнадцать подносов с отравленной едой. Кто-то из присутствующих наверняка может отличить плохие от хороших. Я хочу, чтобы вы, Ревсон, попробовали еду с одного из подносов, объявленных Киленски доброкачественными. — Киленски мог ошибиться. Вы хотите воспользоваться его ошибкой и отравить меня? Не стану я этого делать! Я вам не подопытный кролик! — Тогда мы испытаем несколько подносов на президенте и его гостях. Они станут нашими подопытными кроликами. Это испытание войдет в историю медицины. Если эти господа откажутся есть, мы будем кормить их насильно. Ревсон собрался было сказать, что они с тем же успехом могли бы кормить насильно и его, но передумал. Картленд не успел сообщить пассажирам президентского автобуса, как отличить хорошие подносы от плохих. — Бог знает, какова ваша истинная цель, но лично я решил доверить свою жизнь докторам, которые проверили подносы. Если они говорят, что остальные подносы не отравлены, то я им верю. Так что получайте вашего подопытного кролика. — Вы передумали? — удивился Брэнсон. — Знаете, Брэнсон, ваша подозрительность переходит всякие границы. Судя по выражению лица мистера ван Эффена, он со мной согласен. Ревсон подумал, что будет нелишне посеять несколько зерен раздора. — Конечно, некоторые могут счесть мое решение признаком слабости или неуверенности. Я же поступаю так потому, что мне до вас дела нет. У каждого своя ахиллесова пята. Я начинаю думать, что для веры в собственную непогрешимость у вас слишком шаткие основания. Кроме того, простых людей легко можно заменить, другое дело короли, принцы, президенты. Брэнсон повернулся к Тони. — Поставь сюда десять подносов с доброкачественной едой. Официант выполнил приказание. — Итак, Ревсон, какой из них вы желаете попробовать? — Вы все еще подозреваете меня в том, что я знаю, как отличить подносы с хорошей едой от подносов с отравленной. Может быть, вы сами сделаете выбор? Брэнсон кивнул и указал на один из подносов. Ревсон подошел, взял указанный поднос, медленно и осторожно обнюхал еду. При этом он коснулся внутренней стороны ручек подноса. Никаких знаков не было. Этот поднос был с нормальной едой. Ревсон взял ложку и вонзил ее в центр блюда, напоминавшего мясную запеканку. Он поморщился, прожевал, проглотил, потом повторил все сначала и с отвращением отставил поднос. — Не в вашем вкусе? — заметил Брэнсон. — Будь я в ресторане, то отослал бы это назад на кухню. А еще лучше вывалить это на голову шеф-повара. Тот, кто это приготовил, не может считать себя поваром. — Как по-вашему, еда отравлена? — Нет. Просто невкусно. — Вы не могли бы попробовать еду еще с одного подноса? — Нет уж, спасибо. Вы говорили только об одном. — Ну, давайте же, попробуйте еще, — настаивал Брэнсон. Ревсон сердито посмотрел на него, но подчинился. Следующий поднос тоже оказался хорошим. Пол повторил с ним ту же процедуру, что и с первым. Не успел он закончить дегустацию, как Брэнсон протянул ему третий поднос. У этого на внутренней стороне ручки была пометка. Ревсон подозрительно обнюхал его, немного попробовал и сплюнул. — Не знаю, отравлена эта еда или нет, но по вкусу и запаху она противнее двух предыдущих, если такое вообще возможно, — он подвинул поднос в сторону доктора Киленски, который обнюхал его и передал коллеге. — Ну что? — спросил Брэнсон у специалистов. — Может быть, здесь вредные микробы только начали действовать, — ответил Киленски. — Нужно сделать лабораторный анализ, — врач задумчиво посмотрел на Ревсона. — Вы курите? — Совсем немного. — А как насчет крепких алкогольных напитков? — Только в дни рождения и на похоронах. — Возможно, в этом все дело. У некоторых некурящих и непьющих вкусовые ощущения особенно остры. Они лучше чувствуют запахи. Видимо, Ревсон из их числа. Никого не спрашивая, Ревсон обследовал еще шесть подносов, затем обернулся к Брэнсону. — Хотите узнать мнение дилетанта? Часть из них попахивает, но в разной степени. Брэнсон посмотрел на Киленски. — Это возможно? — Так бывает, — смущенно ответил врач. — Концентрация этих микробов в еде может быть различной. Только в прошлом году в Новой Англии отравились сразу две семьи. Десять человек обедали вместе. Среди всего прочего, они ели сэндвичи. Троим ничего, пятеро умерли, двое заболели. Все ели одни и те же сандвичи с мясным паштетом. Там тоже был ботулизм. Брэнсон с ван Эффеном отошли в сторонку. — Ну как, достаточно? — спросил ван Эффен. — Ты хочешь сказать, что нет смысла продолжать проверку еды? — Боюсь, тебя перестанут воспринимать всерьез. — Согласен, хотя мне лично все это кажется подозрительным. Беда в том, что нам приходится полагаться на слово Ревсона. — Но он проверил все подносы. С его точки зрения, здесь двадцать подозрительных подносов. На три больше, чем нужно. — С чего ты взял? — Со слов Ревсона. — Ты все же считаешь, что ему нельзя доверять? — Он слишком спокоен, слишком непринужденно держится. Это хорошо обученный агент, прекрасно знающий свое дело — я имею в виду не фотографию. — Ну, в фотографии он тоже наверняка неплохо разбирается. — Не сомневаюсь. — Ты считаешь, что еду умышленно отравили? — Во всяком случае, я собираюсь сказать об этом телезрителям. Кто сможет мне возразить? Микрофон только один и тот у меня в руках. Ван Эффен посмотрел в южный конец моста. — Идет второй микроавтобус с едой. Брэнсон быстро рассадил почетных гостей и журналистов. Место Хансена занял вице-президент. Камеры уже были расставлены. Следовало спешить — с запада стремительно надвигались темные грозовые облака. Сидевший рядом с президентом Брэнсон взял микрофон и начал свое телешоу. — Я призываю телезрителей Соединенных Штатов и всего мира стать свидетелями ужасного преступления, которое было совершено на этом мосту около часа назад. Надеюсь, это преступление убедит вас в том, что преступники — не обязательно те, кто преступает закон. Посмотрите на этот микроавтобус. Он привез нам ужин. Здесь подносы с разложенными на них порциями. С виду обычная, хотя и не слишком аппетитная на вид еда. Но доброкачественная ли она? — Брэнсон повернулся к сидевшему рядом с ним врачу. — Перед вами доктор Киленски, ведущий специалист в области судебной медицины, лучший на всем Западном побережье. Основное направление его деятельности — яды. Скажите, доктор, можно ли употреблять в пищу разложенную на подносах еду? — Не всю. — Пожалуйста, расскажите поподробнее. — Не на всех этих подносах еда доброкачественная. На некоторых из них она опасна для здоровья. — И сколько таких? — Примерно половина. Может быть, больше. Для того чтобы точно сказать, нужно сделать лабораторный анализ. — Вы говорите, эта еда опасна для здоровья. Почему? Что здесь за инфекция, доктор? — Здесь присутствуют болезнетворные микробы. Это ботулизм — причина многих пищевыхотравлений. — Насколько серьезным может быть подобное отравление? Может ли оно привести к смерти? — Да, может. — И часто ли такое случается? — Довольно часто. — Обычно такое отравление происходит из-за того, что еда недоброкачественная? — Да. — Но эту культуру можно вырастить и искусственным путем, в лаборатории? — Вы очень свободно трактуете этот вопрос. — Но мы рассказываем об этом случае не специалистам, а людям, далеким от медицины. — В принципе, да. — Можно ли заразить такой искусственно выращенной культурой вполне доброкачественную еду? — Полагаю, что да. — Да или нет? — Да. — Спасибо, доктор Киленски. Ревсон, которому все еще не вернули фотоаппарат, вместе с доктором О'Харой сидел в машине «скорой помощи». — Для человека, который никогда не был в суде, Бэнсон великолепно инсценировал судебное разбирательство. — Он прирожденный шоумен. Тем временем Брэнсон продолжал свой репортаж. — Довожу до сведения властей, которые сейчас нас смотрят, то есть до сведения военных, полиции, ФБР и прочих, что мы имеем дело с попыткой преднамеренного убийства или, как минимум, вывести из строя мою команду. Я абсолютно уверен, что на мосту есть человек, который знает, как отличить хорошую еду от плохой. Кто-то должен был проследить, чтобы подносы с отравленной едой попали тому кому они предназначались, то есть мне и моим коллегам. К счастью, эта попытка провалилась. Пострадал один человек, но об этом я расскажу позже. Тем временем я обращаю ваше внимание на то, что сюда прибыла еще одна машина с едой. Телекамера послушно показала второй микроавтобус. — Маловероятно, что власти решили снова сыграть в ту же самую игру. Хотя наши власти настолько глупы, что от них можно ждать чего угодно. Поэтому сейчас мы с вами выберем наугад три подноса — для президента, короля и принца. Если они останутся живы, то еда не отравлена. Если же эти трое серьезно заболеют или хуже того, умрут, то весь мир поймет, что не нас нужно в этом винить. Мы здесь поддерживаем постоянную связь с полицией и военными, которые находятся на берегу. У них есть одна минута, чтобы сообщить нам, отравлена эта еда или нет. Мэр Морисон вскочил. Ван Эффен угрожающе приподнял свой «шмайсер», но мэр его проигнорировал и обратился к Брэнсону: — Не могли бы вы, несмотря на вашу личную неприязнь к президенту и его гостям, выбрать для ваших экспериментов лиц, которые занимают не столь высокое положение? — Например, вас? — Например, меня. — Дорогой господин Морисон, никто не сомневается в вашем личном мужестве. Однако у меня появились сомнения в вашем интеллекте. Разве вы не понимаете, что эксперимент нужно ставить именно на высокопоставленных особах? Потому что их преждевременный уход со сцены оказал бы максимальное воздействие на возможных отравителей. В старину рабы пробовали пищу своих господ. Мы сделаем наоборот. Пожалуйста, сядьте. — Ублюдок, одержимый манией величия, — презрительно заметил Ревсон. О'Хара кивнул. — Он не просто ублюдок. Брэнсон не сомневается в том, что еда не отравлена, и тем не менее устраивает весь этот цирк. Он не просто наслаждается ролью шоумена, он испытывает чисто садистское удовольствие, унижая президента. — Вы думаете, у него неладно с головой? Можно ли считать этого человека психически нормальным и отвечающим за свои действия? — Я не психиатр. Брэнсон мог бы добиться своей цели и не устраивая весь этот спектакль. Я совершенно уверен, что он затаил злобу против общества и в частности против президента. Конечно, он затеял всю эту авантюру ради денег, но не только ради них. Брэнсон жаждет всемирной известности. — В таком случае он действует правильно и немало преуспел в достижении своей цели. Однако мне кажется, что этим спектаклем Брэнсон за что-то себя вознаграждает. Вопрос в том, за что именно. Ревсон и О'Хара наблюдали за тем, как президенту и его гостям принесли три подноса. — Как вы считаете, они попробуют? — спросил доктор. — Они все съедят. Президент и его гости ни за что не допустят, чтобы их насильно кормили на глазах миллионов телезрителей. Всем известно, что президент — мужественный человек. Вспомните, он во Вторую мировую войну воевал на Тихом океане. Кроме того, если президент сейчас откажется есть, а его гости нет, то он потеряет лицо и его обязательно провалят на грядущих президентских выборах. Все трое начали есть. После того как Крайслер, выйдя из президентского автобуса, отрицательно покачал головой, Брэнсон кивнул в сторону подносов. Президент, будучи человеком не робкого десятка, первым взял в руки нож и вилку. Нельзя сказать, что он ел с большим аппетитом, но все же уничтожил примерно половину и только после этого отложил приборы. — Ну и как? — спросил его Брэнсон. — Я бы не стал предлагать подобное блюдо своим гостям в Белом Доме, но, тем не менее, это блюдо вполне съедобно, — несмотря на унижение, которому его подвергли, президент сохранял удивительное хладнокровие. — Хотя немного вина не помешало бы. — Через несколько минут вам подадут его сколько угодно. Думаю, что многие из присутствующих теперь также не откажутся подкрепиться. Да, кстати, к сведению интересующихся. Завтра в девять утра мы поднимем на башню очередную порцию взрывчатки. А теперь пусть камера покажет крупным планом вон те носилки. У носилок, закрытых простыней, стояло двое мужчин. По знаку Брэнсона простыню убрали. На экране крупным планом появилось белое лицо мертвого человека. Через несколько секунд его сменил Брэнсон. — Вы только что видели Джона Хансена, покойного министра энергетики. Причиной его смерти стало пищевое отравление. Ботулизм. Это первый случай, когда преступники обвиняют законные власти в убийстве. Возможно, это непреднамеренное убийство, но все же это убийство. Хегенбах кипел от ярости, извергая бесконечный поток ругательств. Можно было различить отдельные слова такие, как мерзкий, отвратительный, извращенец, ублюдок, все остальные выражения были непечатными. Нюосон, Картер, Мильтон и Квори мгновенно замолчали, но по их лицам было видно, что они разделяют чувства директора ФБР. В конце концов Хегенбах выдохся. — Да, в этом деле мы выглядели очень и очень бледно, — заметил Мильтон, славившийся своей сдержанностью. — Бледно? — Квори огляделся, подыскивая более подходящее выражение. — Еще одно подобное шоу, и полстраны будет на его стороне. Что делать? — Подождем сообщений от Ревсона, — предложил Хегенбах. — От Ревсона? — скептически произнес адмирал. — Он уже себя проявил. — Ставлю сто против одного — это не его вина, — заявил Хегенбах. — Кроме того, окончательное решение было за нами. Мы несем коллективную ответственность, джентльмены. Все пятеро расселись вокруг стола. Они, словно мифические Атланты, державшие на плечах небо, чувствовали на себе чудовищную тяжесть этой ответственности. дальше | 
