Алистер Маклин

Глава 10

Пять минут спустя, закутавшись так, что только глаза оставались не защищенными от летящего в лицо снега и ветра, уже не стонущего, а воющего по-волчьи над стылыми плоскогорьями острова, мы со штурманом стояли возле окна моей спальни, которое я закрыл, сунув сложенный вчетверо листок бумаги между рамой и косяком. Ручки снаружи не было, но я захватил с собой швейцарский армейский нож с множеством разных приспособлений — таким откроешь что угодно. Мы посмотрели на просторную общую комнату кают-компанию, из окна которой струился яркий белый свет, и на тускло освещенные спальни.

— В такую ночь честный человек и носа наружу не высунет, — шепнул мне на ухо штурман. — А если бесчестный попадется?

— Еще не время, — отозвался я. — Сейчас каждый начеку, опасно и прокашляться в неподходящий момент. Позднее он или они, возможно, и вылезут из своего логова. Только не сейчас.

Направившись прямо к складу продовольствия, мы закрылись и, поскольку окон в помещении не было, включили карманные фонари. Осмотрев мешки, ящики, картонки и коробки, ничего подозрительного не обнаружили.

— А что мы ищем? — поинтересовался Смит.

— Представления не имею. Ну, скажем, нечто такое, чего тут не должно быть.

— Пистолет? Большую бутылку черного стекла с надписью «Смертельно. Яд»?

— Нечто вроде этого. — С этими словами я извлек из ящика бутылку «Хейна» и сунул в карман малицы. — В медицинских целях, — объяснил я.

— Разумеется. — Смит в последний раз обвел лучом фонаря стены блока, задержав сноп света на трех лакированных ящиках на верхней полке стеллажа.

— Должно быть, какой-то особо качественный продукт, — решил Смит. Может, икра для Отто?

— Медицинские приборы. Главным образом, инструменты. Не яд. Даю гарантию, ответил я, направляясь к двери. — Пошли.

— И проверять не будем?

— Какой смысл? Вряд ли мы там обнаружим автомат.

Ящики были размером двадцать пять на двадцать сантиметров.

— Не возражаешь, если я все-таки проверю?

— Хорошо. — Я начал раздражаться. — Только поживей.

Открыв крышки первых двух ящиков, Смит мельком осмотрел их содержимое и закрыл вновь. Открыв третий ящик, он произнес:

— Кому-то понадобился медицинский инструментарий.

— Я к этим ящикам не прикасался.

— Значит, прикасался кто-то другой. — С этими словами штурман протянул мне ящик. Два гнезда в нем и в самом деле оказались пусты.

— Действительно, — признал я. — Взяты шприц и ампула с иглами.

Молча посмотрев на меня, штурман взял коробку, закрыл ее крышкой и поставил на место.

— Не скажу, что мне это нравится.

— Двадцать два дня могут показаться долгими как вечность, — сказал я. Вот если бы еще найти состав, которым хотят этот шприц наполнить...

— Если бы. А может, кто-то взял шприц для собственного употребления?

Какой-нибудь наркоман сломал свой собственный? К примеру, один из «Трех апостолов»? Биография подходящая — мир поп-музыки и кино, к тому же зеленые юнцы.

— Нет, не думаю.

Из склада мы направились в блок, где хранилось горючее. Чтобы убедиться в том, что там нет ничего такого, что бы представляло для нас интерес, нам хватило двух минут. То же можно сказать и о блоке, где хранилось оборудование. Правда, там я нашел два нужных мне предмета — отвертку и пакет с шурупами.

— Зачем это тебе? — поинтересовался Смит.

— Закрепить рамы, чтобы не открыли снаружи, — объяснил я. — В спальню можно попасть не только через дверь.

Задерживаться в гараже, где лежал мертвый Страйкер, глядевший неподвижным взором в потолок, особого желания мы не испытывали. Мы осмотрели ящики с инструментами, металлические барабаны и даже прозондировали топливные масляные баки и радиаторы, но ничего не обнаружили.

Затем направились к причалу. От основного блока до пирса было немногим больше двадцати метров, и через пять минут мы были на месте. Фонари включить мы не решились и двигались к головной части причала на ощупь, рискуя свалиться в ледяную воду. Отыскав рабочую шлюпку, закрепленную в защищенном от ветра углу причала, спустились в нее по трапу, проржавевшему настолько, что некоторые перекладины были толщиной не больше шести миллиметров.

Даже во время снегопада огонь карманного фонаря ночью виден далеко, однако, оказавшись ниже уровня причала, мы все же включили фонари, на всякий случай прикрывая их. Осмотр рабочей шлюпки ничего не дал. Никакого результата не дал и осмотр четырехметровой моторки, куда мы затем забрались.

Оттуда по скоб-трапу мы вскарабкались в боевую рубку модели подводной лодки.

На расстоянии метра с небольшим от верхнего среза рубки по ее окружности была приварена платформа. Приблизительно в полуметре от фланца, к которому привинчена рубка, находилась полукруглая площадка, на нее можно было попасть через рубочный люк. К площадке был прикреплен небольшой трап, по которому мы спустились внутрь. Включив фонари, огляделись.

— Совсем другое дело субмарина, — заметил Смит. — Тут уж тебя снегом не занесет. Но поселиться здесь надолго я бы не хотел.

И правда, очень уж мрачно и темно было внутри корпуса. Палуба представляла собой настил из досок, положенных с интервалом поперек лодки и привинченных с обоих концов крыльчатыми гайками. Под досками виднелись ряды выкрашенных в шаровой цвет прочно закрепленных чугунных чушек — четыре тонны балласта. По бортам корпуса располагались четыре квадратные балластные цистерны. Для придания секции отрицательной плавучести их можно было заполнить водой. В дальнем конце корпуса установлен небольшой дизель-мотор, выхлопная труба которого выпущена через верх боевой рубки. Дизель соединялся с компрессорной установкой, предназначенной для продувки балластных цистерн.

Таковы были конструктивные особенности модели подводной лодки. По слухам, модель обошлась в пятнадцать тысяч фунтов стерлингов, откуда можно было заключить, что любимым времяпрепровождением Отто, как и всех кинопродюсеров, было сочинительство.

Мы обнаружили в лодке несколько предметов иного рода. В шкафу, в кормовом конце секции, мы нашли четыре небольших грибовидных якоря с якорь-цепями в комплекте с небольшой портативной лебедкой. Наверху находился люк, через который можно подняться на верхнюю палубу. Якоря использовались для того, чтобы закрепить модель в любом положении, какое будет необходимо.

Напротив шкафа в переборке прочно привязана пластмассовая модель перископа, которая внешне ничем не отличалась от настоящего прибора. Рядом находились еще три пластмассовые модели: трехдюймовая пушка, которую предполагалось, очевидно, установить на верхней палубе, и два пулемета, предназначенных, похоже, для монтажа на боевой рубке. В носовой части секции располагались еще два шкафа: в одном хранились пробковые спасательные жилеты, в другом шесть банок краски и кисти. На банках стояло: «Моментальная шаровая».

— Что это значит? — поинтересовался Смит.

— Очевидно, какой-то тип быстросохнущей краски, — предположил я.

— Везде флотский порядок, — заметил штурман. — Недооценивал я Отто. Он зябко повел плечами. — Хотя снег тут и не идет, но мне, признаться, холодно. Словно в железном гробу.

— Да, не очень-то здесь уютно. Давай выбираться на берег.

— Поиски оказались бесплодными?

— Пожалуй. Да я и не рассчитывал на успех.

— Потому-то и уговорил их продолжать съемки? Сначала колебался, потом стал нажимать? Это не затем, чтобы в их отсутствие осмотреть комнаты и вещи?

— Как могла прийти тебе в голову такая подлая мысль, Смит?

— Вокруг тысяча сугробов, где хоть черта спрячешь.

— Вот и я так думаю.

Добраться до жилого блока оказалось гораздо более простой задачей, путь наш освещали неярко горевшие лампы Кольмана. Без особого труда забравшись в свою спальню, мы стряхнули снег с сапог и одежды и повесили ее сушиться.

После холода субмарины мы чувствовали себя как у Христа за пазухой. Достав отвертку и шурупы, я принялся закреплять раму. Смит, жалуясь на недомогание, раскупорил бутылку, которую я прихватил в складе продовольствия, и, вынув две мензурки из моего медицинского саквояжа, стал ждать, когда я закончу работу.

— Ну вот, — заключил он, — теперь можно не бояться, что кто-то влезет сюда ночью. А как быть с остальными?

— Я думаю, что большинству не грозит какая-то опасность, — сказал я, поскольку они не собираются нарушать планы нашего приятеля или приятелей.

— Большинству, говоришь?

— Пожалуй, окно в спальне Джудит Хейнс я бы тоже завинтил.

— Джудит Хейнс?

— Мне кажется, она в опасности. Насколько реальна эта опасность, я не знаю. Возможно, это у меня от нервов.

— Ничего удивительного, — неопределенно сказал Смит и отхлебнул из стакана. — Я тоже думал, но о другом. Как ты считаешь, скоро ли поймут члены правления компании, что необходимо вызвать сюда представителей правопорядка, позвать на помощь или хотя бы оповестить внешний мир о том, что служащие компании мрут как мухи, причем не своей смертью?

— А ты бы пришел к такому решению?

— Конечно, если бы не был преступником и не имел веских причин избегать встреч с представителями закона.

— Я не преступник, но у меня есть веские причины не встречаться здесь с представителями закона. Как только оные появятся на сцене, любая преступная мысль, намерение и действие уйдут в глубокое подполье, и тайна пяти погибших так и останется нераскрытой. Выход один — дать веревочке виться, чтобы у палача появилась работа.

— А что, если веревка окажется настолько длинной, что в петлю попадет кто-то из нас? Если произойдет еще одно убийство?

— В этом случае придется прибегнуть к помощи закона. Я нахожусь здесь для того, чтобы как можно лучше сделать свое дело, и не хочу, чтобы пострадали невинные.

— Ты снял у меня с души камень. Ну а если такая мысль все-таки придет им в голову?

— В этом случае надо будет попробовать связаться с Тунгеймом. Радиус действия тамошней радиостанции таков, что достанет хоть до Луны. До Тун-гейма меньше десяти миль, но при нынешних погодных условиях это все равно что добраться до Восточной Сибири. Если погода улучшится, появится возможность попасть туда. Ветер поворачивает к весту, если он не изменится, то, двигаясь вдоль .берега на моторке, можно, хоть и не без труда, доплыть до Тунгейма. Если ветер перейдет в норд-вестовую четверть, такой возможности не будет: открытую лодку захлестнет волной. Добраться до станции по суше вряд ли удастся. Во-первых, местность сильно пересеченная, гористая, на снегоходе туда не пройти. Если отправиться пешком, придется углубиться внутрь острова, двигаясь на запад, чтобы оставить в стороне комплекс Мизери Фьель, так как он заканчивается утесами, окаймляющими восточное побережье.

Там сотни небольших озер. Их ледяной покров, думаю, еще недостаточно прочен и не выдержит веса человека. А глубина больше тридцати метров. В сугробы можно провалиться по пояс. Что говорить об опасности утонуть, когда мы не оснащены для передвижения в зимних условиях. У нас нет даже палатки, чтобы заночевать: за один световой день до Тунгейма ты вряд ли доберешься, а если начнется снегопад, будешь плутать до тех пор, пока не свалишься от холода, голода или просто от усталости. Ведь у кинокомпании даже ручного компаса не найдется.

— Ты, вижу, все обо мне толкуешь, — проговорил Смит. — А почему бы тебе самому не отправиться в это путешествие? — усмехнулся он. — Конечно, я мог бы забраться в какую-нибудь уютную пещеру, переночевать в ней, а потом вернуться и заявить, что задание невыполнимо.

— Посмотрим, какие выпали карты. — Допив содержимое стакана, я взял отвертку и щурупы. — Пойдем узнаем, каково состояние мисс Хейнс.

Оказалось, что состояние ее сносно. Жара нет, пульс нормальный, дыхание глубокое и ровное; как она будет себя чувствовать, когда проснется, — это другой вопрос. Я закрепил шурупами ее окно, чтобы никто не забрался к ней.

Теперь в спальню Джудит можно было попасть, лишь разбив двойную раму и наделав при этом столько шуму, что половина блока проснется. Затем мы вошли в общую комнату — кают-компанию.

Удивительное дело — она почти опустела, хотя здесь должны были находиться человек десять. Я тут же смекнул, что тревожиться по этому поводу не стоит. Отто, Граф, Хейсман и Гуэн, очевидно, собрались в чьей-то спальне и обсуждают важные проблемы, о которых не следует знать всякой мелкой сошке.

Лонни наверняка отправился «подышать свежим воздухом». Лишь бы не заблудился на пятачке между жилым блоком и продовольственным складом. Аллен наверняка лег в постель, а маленькая Мэри, похоже преодолевшая прежние страхи, сидит рядом, держа раненого за руку. Куда исчезли «Три апостола», я не знал, да и не особенно тревожился по этому поводу: если они и могут причинить какой-то вред, то лишь нашим барабанным перепонкам.

Я подошел к плите, на которой стоял трехконфорочный керогаз, возле него хлопотал Конрад. В одной кастрюле тушилось жаркое, в другой бобы, в кофейнике кипела вода для кофе. Конрад, похоже, наслаждался своей ролью шеф-повара, тем более что ему помогала Мэри Стюарт. Будь это кто-то другой, я решил бы, что передо мной актер, на потребу галерке изображающий своего в доску парня. Но я успел достаточно изучить Конрада и знал, что он не таков, что в его натуре заложено стремление помочь ближнему, а желание как-то возвыситься над товарищем ему совершенно чуждо.

— Что же это такое? — проговорил я. — Ведь Отто назначил «Трех апостолов» дежурить по очереди на камбузе.

— "Трем апостолам" вздумалось совершенствовать свое исполнительское мастерство прямо в жилом бараке, — объяснил Конрад. — В целях самозащиты я заключил с ними сделку. Они репетируют в блоке, где установлен дизель-генератор, а я хозяйничаю здесь вместо них.

Я попытался представить себе адский шум, создаваемый лишенными слуха певцами, их инструментами с усилителями звука и грохотом дизеля в тесном помещении размером в два с половиной на два с половиной метра. Попытался — и не смог представить.

— Вы заслужили медаль, — изрек я. — И вы тоже, дорогая Мэри.

— Я? — улыбнулась девушка. — А я-то тут при чем?

— Помните, что я говорил насчет того, чтобы паиньки работали на пару с бяками? Рад, что вы присматриваете за одним из тех, на ком лежит подозрение.

Он ничего не всыпал в кастрюли, не заметили?

— Не нахожу тут ничего смешного, доктор Марлоу. — Мэри перестала улыбаться.

— Я тоже. Неуклюжая попытка разрядить атмосферу. — Взглянув на Конрада, я заговорил уже иным тоном:

— Нельзя ли шеф-повара на два слова?

Пристально взглянув на меня, Конрад кивнул головой и отвернулся. А Мэри Стюарт заметила:

— Вот это мило. А почему нельзя поговорить с ним в моем присутствии?

— Хочу рассказать ему пару забавных историй, а вам, насколько я понял, мой юмор не по вкусу.

Отойдя с ним на несколько шагов в сторону, я спросил Конрада:

— Не удалось вам потолковать с Лонни?

— Нет, не было возможности. А что, это спешно?

— Вполне может статься. Я его не видел, но думаю, он в продовольственном складе.

— Там, где Отто хранит свой эликсир жизни?

— Не в дизельном же блоке искать Лонни. Солярка и бензин не по его части. Сходили бы вы в склад, чтобы найти утешение от тягот сурового нашего мира, от острова Медвежий, от компании «Олимпиус продакшнз», словом, от чего угодно, и затеяли с ним разговор. Скажите, что скучаете по семье и еще что-нибудь. Заставьте его разговориться.

Помолчав, Конрад произнес:

— Мне Лонни нравится. Не по душе мне это задание.

— Мне не до ваших переживаний. Меня заботит безопасность и жизнь людей.

— Хорошо, — кивнул он, внимательно поглядев на меня. — А не боитесь обращаться за помощью к одному из подозреваемых?

— Я вас ни в чем не подозреваю, — ответил я. — И никогда не подозревал.

Он молча глядел на меня какое-то время, затем проговорил:

— Скажите то же самое Мэри, хорошо? — Он отвернулся и направился к двери. Я подошел к керогазу. Мэри Стюарт посмотрела на меня серьезно и спокойно.

— Конрад велел сообщить вам — вы меня слушаете? — что он не состоит в списке подозреваемых.

— Это хорошо, улыбнулась девушка, но не слишком весело.

— Мэри, — произнес я, — вы мною недовольны.

— Ну и что?

— Что — ну и что?

— Вы мне друг?

— Конечно.

— "Конечно, конечно..." — Она очень похоже передразнила меня. — Доктор Марлоу — друг всего человечества.

— Доктор Марлоу не обнимается всю ночь напролет со всем человечеством.

Снова улыбка. На этот раз повеселей.

— А Чарльзу Конраду? — спросила она.

— Он мне нравится, но я не знаю его мнения обо мне.

— И мне он нравится. Насколько мне известно, и я ему нравлюсь. Поэтому мы все друзья. — Я чуть было не сказал «конечно», но только кивнул. — Так почему бы нам троим не делиться секретами?

— Женщины — самые любопытные существа на свете, — ответил я. — Во всех смыслах этого слова.

— Не надо считать меня дурой, прошу вас.

— А вы сами-то делитесь секретами? — спросил я. Мэри нахмурилась как бы в недоумении, и я продолжал:

— Предлагаю детскую игру. Вы сообщите мне свой секрет, а я в ответ — свой.

— Что вы имеете в виду?

— Вашу тайную встречу вчера утром. Во время снегопада, на верхней палубе. Когда вы были так милы с Хейсманом.

Я ожидал немедленной реакции и очень удивился, когда на мои слова девушка никак не отреагировала. Она лишь взглянула на меня и проронила:

— Так вы за мной шпионили?

— Я случайно оказался поблизости.

— Что-то я вас поблизости не заметила, — закусив губу, сказала она, правда, не очень расстроенным голосом. — Очень жаль, что вы это видели.

— Почему же? — Я хотел произнести эту фразу с иронией, но удержался.

— Потому что не хочу, чтобы люди знали.

— Вполне очевидно, — терпеливо продолжал я. — Но почему?

— Потому что мне нечем гордиться. Мне нужно зарабатывать на жизнь, доктор Марлоу. Я приехала в Великобританию всего два года назад и ничего не умею. Актриса я никудышная, я это знаю. У меня ни крупицы таланта. Две последние картины с моим участием были сплошным кошмаром. Не удивительно, что все" на меня косятся и спрашивают друг друга вслух, с какой это стати я снимаюсь уже в третьем фильме киностудии «Олимпиус продакшнз». Теперь вы знаете причину. Мне покровительствует Иоганн Хейсман. — Мэри слабо улыбнулась. — Вы удивлены, доктор Марлоу? Может быть, шокированы?

— Нет.

Улыбка исчезла с ее губ. Лицо помертвело. Безжизненным голосом девушка произнесла:

— Выходит, вы легко поверили, что я такая?

— Нет. Наоборот. Я вам не верю.

Девушка посмотрела на меня растерянно и грустно.

— Не верите, что я такая?

— Не верю. Мэри Стюарт не может быть такой. Дорогая Мэри не может быть такой, какой она хочет себя выставить.

Лицо ее вновь ожило, и она проговорила в волнении:

— Для меня это самый лучший комплимент. — Девушка помолчала, разглядывая свои руки, потом, не поднимая глаз, произнесла:

— Иоганн Хейсман — мой дядя. Мамин брат.

— Ваш дядя? — Как ни готов я был ко всяческим неожиданностям, но подобный вариант мне никогда бы и в голову не пришел.

— Дядя Иоганн. — И снова мимолетная, едва заметная улыбка, в которой светилось лукавство. Как же хорошо она смеется от восторга и счастья, подумал я. — Можете мне не верить. Сами пойдите к нему и спросите. Только без свидетелей, пожалуйста.

Ужин в тот вечер прошел не слишком весело. Недоставало товарищеской, теплой атмосферы, какая обычно возникает, когда собирается компания друзей.

Большинство унесли еду к себе в спальни, остальные сидели за столом или стояли кучками, " рассеянно ковыряя в тарелках бобы с тушеным мясом.

Но главное, у всех было такое ощущение, будто мы присутствуем на некоем подобии последней вечери. И потому очень часто то один, то другой поднимал глаза от миски, окидывал быстрым взглядом соседей, рассчитывая по каким-то признакам разоблачить предателя. Конечно, таких явных признаков налицо не было; обстоятельство это усугублялось тем, что в большинстве своем присутствующие вели себя не вполне естественно. Таково уж свойство человеческой натуры: даже ни в чем не повинный человек, зная, что его подозревают, начинает подчеркнуто показывать свое равнодушие и невозмутимость, тем самым лишь усиливая общую подозрительность.

Естественно, Отто к числу такого рода людей не принадлежал. Оттого ли, что его считали совершенно невиновным, или оттого, что он был президентом компании и продюсером фильма, он смотрел на всех свысока и чувствовал себя хозяином положения. Как ни казалось это прежде невероятным, Отто, обычно вялый и нерешительный, похоже, был из тех, кто проявляет свои лучшие качества в кризисных ситуациях. Когда он поднялся, чтобы в конце трапезы обратиться к нам с речью, от нерешительности и вялости его не осталось и следа.

— Мы все помним, — произнес он энергичным голосом, — кошмарные события, происшедшие в течение последних двух суток. Полагаю, иного объяснения случившемуся, кроме предложенного доктором Марлоу, быть не может. Более того, боюсь, мы должны серьезно отнестись к его прогнозу на будущее. От реальности нам никуда не скрыться, поэтому прошу не считать, что я недооцениваю серьезность обстановки. Мы оказались отрезанными от внешнего мира и не вправе рассчитывать на чью-либо помощь. В то же самое время, памятуя о наших коллегах, которые умерли насильственной смертью, не следует упускать из виду, что это может повториться. — Отто спокойным взглядом обвел аудиторию, его примеру последовал и я. Заявление Отто произвело впечатление на многих. Он продолжал:

— Именно потому, что ситуация, в какой мы оказались, совершенно невероятна и неестественна, предлагаю вести себя наиболее разумно. Если поддаться панике, это делу не поможет и лишь усугубит наше положение.

Мы с моими коллегами решили продолжать, естественно соблюдая все меры безопасности, ту работу, для выполнения которой сюда прибыли. Уверен, и вы со мной согласитесь, что лучше занять наше время и внимание полезным и целеустремленным трудом, чем сидеть сложа руки и предаваться мрачным мыслям.

Я вовсе не предлагаю делать вид, будто ничего страшного не произошло. Я предлагаю действовать так, как мы действовали бы в обычных условиях. Тогда это принесет нам пользу. Если позволит погода, завтра три группы начнут натурные съемки...

Отто не советовался, он приказывал. Будь я на его месте, я бы действовал так же.

— Основная группа, возглавляемая мистером Дивайном, отправится на север по ведущей к соседней бухте дороге Лернера, построенной еще в начале нынешнего столетия. Правда, от нее, думаю, мало что сохранилось. Граф, Аллен и Сесил, естественно, будут его сопровождать. Я сам туда отправлюсь и хочу, чтобы вы пошли со мной, Чарльз, — добавил он, обращаясь к Конраду.

— А я вам не понадоблюсь? — спросила маленькая Мэри, подняв руку, точно школьница.

— Почти все это будет натура... — Отто на полуслове умолк, посмотрел на лицо Аллена, все в синяках и ссадинах, затем перевел взгляд на Мэри и плутовато улыбнулся. — Конечно, если желаете. Мистер Хендрикс вместе с Люком, Марком и Джоном постараются записать на пленку все звуки — вой ветра в ущельях, крики птиц на скалах, удары волн, разбивающихся о берег. Мистер Хейсман захватит с собой портативную камеру и на лодке обследует побережье в поисках подходящих для съемок участков. Мистер Юнгбек и мистер Хейтер любезно согласились сопровождать его. Такова программа на завтра. Но самое важное решение, которое я оставил напоследок, совсем не связано с нашей работой. Мы пришли к выводу, что следует обратиться с призывом о помощи. Под помощью я подразумеваю помощь представителей правосудия, правопорядка или иных компетентных органов. Пусть они проведут тщательное и квалифицированное расследование в самые сжатые сроки. Вызвать их не только наш долг, но и необходимая мера для собственной безопасности. Чтобы обратиться за помощью, необходимо радио, а ближайшая рация находится в Тунгейме, где расположена норвежская метеостанция.

Я едва удержался, чтобы переглянуться со Смитом.

— Мистер Смит, — продолжал Отто, — то, что вы отстали от судна, может обернуться для нас удачей. Вы единственный среди нас моряк-профессионал.

Скажите, есть ли возможность добраться до Тунгейма на лодке?

Помолчав несколько секунд для вящего эффекта, штурман произнес:

— Как ни отчаянно наше положение, при нынешних погодных условиях это невозможно, мистер Джерран. После недавних штормов море не скоро успокоится.

У рабочих шлюпок тот недостаток, что при сильной встречной волне повернуть назад никак нельзя. Корма у таких лодок открыта, лодку захлестнет, и она потонет. Прежде чем отправиться в путешествие, нужно дождаться, чтобы море успокоилось.

— Понятно. Пока это опасное предприятие. А когда волнение стихнет, мистер Смит?

— Все зависит от ветра. Сейчас он отходит к весту, и, если бы он дальше не менял своего направления, можно было бы попытать счастья. Если же ветер перейдет на норд-вест и будет перемещаться по часовой стрелке, ничего не получится, — улыбнулся Смит.

— А как вы считаете, пешком до Тунгейма можно добраться?

— Не знаю. По части арктических переходов я не специалист. Думаю, мистер Хейсман даст более квалифицированный ответ.

— Нет-нет, помотал головой Иоганн. -Лучше выслушаем ваше мнение, мистер Смит.

И штурман последовал его совету. По существу, это был почти буквальный пересказ моих размышлений по этому поводу у нас в комнате. Когда он закончился, Хейсман, знавший об арктических путешествиях не больше, чем я об обратной стороне Луны, с умным видом произнес:

— Сформулировано кратко и четко. Я полностью согласен с мистером Смитом.

Наступила тишина, которую первым нарушил штурман, сказав смущенно:

— Я тут человек лишний. Так что, едва погода улучшится, попробую добраться до базы.

— А теперь я с вами не согласен, дружище, — тотчас отозвался Хейсман. Это же самоубийство.

— Об этом сейчас и думать нечего, — заявил Отто. — Тут не обойтись без экспедиции.

— Вряд ли нужна экспедиция, — кротко возразил Смит. — Какой прок от слепых поводырей слепцов?

— Мистер Джерран, — вмешался Ион Хейтер. — Может, я смог бы помочь?

— Вы? — удивился Отто, затем лицо его просветлело. — Я же совсем забыл.

— И прибавил удовлетворенно:

— Ион участвовал в качестве каскадера в съемках фильма. «В горах Сьерра-Невады». Он дублировал актеров, которые боялись гор. Это первоклассный скалолаз, уверяю вас. Каково ваше мнение?

Вопреки моим ожиданиям Смит тотчас ответил:

— Вот такой состав экспедиции меня устраивает. Буду очень рад обществу мистера Хейтера. Особенно если он согласится большую часть пути тащить меня на себе.

— Тогда договорились, — заключил Отто. — Очень благодарен вам обоим. Но отправитесь вы, если погода улучшится.

— В таком случае все вопросы улажены.

— А вы — как вновь кооптированный член правления — согласны? — с улыбкой спросил меня Джерран.

— Пожалуй, да, — отозвался я. — За исключением вашего предложения разойтись до утра.

— Ах вот как! — сказал Отто.

— Вот именно! — ответил я. — Неужели вы действительно считаете, что мы все должны пойти спать? Для некоторых господ с известными намерениями самое удобное для их дел время — это раннее утро. Говоря о господах, я имею в виду не только присутствующих в этом помещении, а говоря о намерениях, подразумеваю преступные намерения.

— Мы с моими коллегами обсудили этот вопрос, — возразил Отто. Предлагаете организовать дежурство?

— Такая мера, возможно, поможет некоторым из нас прожить подольше, сказал я. Пройдя в центр помещения, я прибавил:

— Отсюда просматриваются все пять коридоров, так что ни один из тех, кто выходит из комнаты или входит в нее, не останется незамеченным.

— Понадобится какой-то особенный сторож, — вмешался Конрад. — Сторож, у которого шея на шарнирах.

— Никакого особенного сторожа не потребуется, если дежурить по двое, сказал я. — Не в обиду будь сказано, но эти двое будут наблюдать не только за коридорами, но и друг за другом. В пару будут входить подозреваемый и чистый от подозрений. Думаю, обеих Мэри из числа дежурных следует исключить.

Аллена тоже, ему надо хорошенько выспаться.

Остаются мистер Джерран, мистер Гуэн, мистер Смит, Сесил и я. Итак, пятеро, которые вполне справятся с двухчасовым дежурством, скажем с двадцати двух до восьми часов.

— Отличное предложение, — заметил Отто. — Значит, пять добровольцев у нас уже есть.

Все тринадцать предложили свои услуги. Договорились, что Гуэн и Хендрикс будут дежурить с двадцати двух до полуночи, Смит и Конрад с полуночи до двух, Отто и Юнгбек с четырех до шести, а Сесил и Эдди с шести до восьми. Некоторые из оставшихся, в частности Гpaф и Хейсман, запротестовали, заявив, что их, дескать, третируют. Но после уверения, что впереди еще двадцать одна ночь, голоса протеста умолкли.

По одному, по двое разошлись по комнатам почти все. Кроме Смита и меня, остался Конрад. Я понял, что он намерен потолковать со мной. Мельком посмотрев в мою сторону, штурман ушел в нашу спальню.

— А как вы узнали насчет Лонни и его семьи? — спросил Конрад.

— Догадался. Он с вами беседовал?

— Немного. Семья у него была.

— Была?

— Вот именно, была. Жена и две дочери. Взрослые девушки. Автомобильная катастрофа. Не то они налетели на чью-то машину, не то чужая машина врезалась в них. Кто вел машину, не знаю — Лонни замолчал, словно жалея, что развязал язык. Он даже не сказал, находился ли он сам в машине, кто еще в ней сидел и даже когда это случилось.

Большего Конраду не удалось выяснить. Некоторое время мы с ним поговорили о всякой всячине, и когда появились Гуэн и Хендрикс, я пошел к себе в комнату. Смита на раскладушке не было. Уже одетый, он вывинчивал последний шуруп. Фитиль керосиновой лампы был опущен, и в комнате царил полумрак.

— На прогулку? — спросил я.

— Там кто-то бродит. — Смит протянул руку к своей канадке, я последовал его примеру. — Я решил, что через дверь выходить не стоит.

— И кто там?

— Не имею представления. В окно заглянул какой-то тип, лица его я не сумел разглядеть. Он не знал, что я наблюдаю за ним. Я в этом уверен, поскольку, отойдя от нашего окна, он подошел к окну спальни Джудит и осветил ее фонарем. Этого он бы не сделал, если бы знал, что за ним следят. — Смит уже вылезал из окна. — Он выключил фонарь, но я успел заметить, куда он направляется. Он спустился к причалу, я в этом уверен.

Последовав примеру Смита, я закрыл окно, подложив сложенный листок бумаги между створкой и рамой. Погода ничуть не изменилась, все так же мела метель, крепчал мороз и дул пронизывающий до костей ветер, перешедший в зюйд-вестовую четверть. Подойдя к окну Джудит Хейнс, мы прикрыли фонари, направляя внутрь узкий пучок света. Нашли на снегу следы и решили было идти дальше, но тут мне пришло в голову выяснить, где эти следы начинаются.

Однако сделать это не удалось: их владелец обошел вокруг строения по крайней мере дважды, волоча ноги, поэтому нельзя было установить, из какого окна он выбрался. Досадно, что он так умело замел свои следы; факт, что подобная мысль пришла ему в голову, настораживал. Выходит, таких поздних вылазок следует ожидать и впредь.

Держась подальше от следов незнакомца, поспешно, но осторожно мы спустились к причалу. Возле пирса я рискнул включить на мгновение фонарь и увидел, что следы ведут дальше.

— Понятно, — едва слышно проговорил Смит. — Наш приятель направился к субмарине или шлюпкам. Если пойдем следом за ним, можем столкнуться с ним нос к носу. Если же дойдем до конца причала и лишь взглянем, где он, он заметит наши следы, когда будет возвращаться. Нужно ли, чтоб он знал о нашем присутствии?

— Нет, никто не может запретить человеку выйти на прогулку, даже в метель. И если мы себя выдадим, он наверняка будет столь осторожен, что впредь на Медвежьем не сделает ни одного ложного шага.

Мы укрылись среди прибрежных валунов, находившихся в нескольких метрах от причала, — излишняя предосторожность в условиях почти полной темени.

— Как думаешь, что он намерен предпринять? — спросил Смит.

— Что конкретно, не знаю. Но, вообще говоря, все, от подлости до преступления. Когда он уйдет, мы узнаем.

Минуты две спустя наш приятель уже возвращался. Пелена снега была столь плотной, что, если бы не колеблющийся свет фонаря в руке у незнакомца, мы бы его и не заметили. Выждав несколько секунд, мы вышли из своего убежища.

— Он нес что-нибудь? — спросил я.

— Я тоже об этом подумал, — ответил Смит. — Возможно, но ручаться не стану.

По следам незнакомца мы дошли до конца причала. Следы подвели нас к железному трапу. Без сомнения, человек этот побывал на модели субмарины: и корпус, и площадка внутри боевой рубки были испещрены его следами. Мы спустились внутрь.

Все было на месте: никаких изменений мы не заметили.

— Не нравится мне эта посудина, — сказал задумчиво Смит. — Прошлый раз я назвал ее железным гробом. Не хотел бы, чтобы он предназначался для нас.

— А существует такая опасность?

— Похоже, наш приятель ничего не унес. Но не зря же он приходил сюда.

Думаю, он что-то принес. Уж не взрывное ли устройство?

— Допустим, ты прав. Но он не мог подложить пластиковый заряд, который трудно обнаружить. Чтобы уничтожить такую махину, нужно большое количество взрывчатки и детонатор замедленного действия.

— С тем чтобы он мог спать как ни в чем не бывало, когда произойдет взрыв? От этого мне еще больше не по себе. Как думаешь, сколько времени ему понадобится, чтобы забраться к себе в постель?

— Сущие пустяки.

— Господи, так что же мы тут стоим и болтаем? — Смит обвел вокруг себя лучом фонаря. — Черт возьми, куда же он мог спрятать адскую машину?

— Думаю, возле переборки. Или на днище. — Мы обследовали палубу, но ничего не нашли. Затем стали осматривать детали корпуса, приподняли грибовидные якоря, якоря-цепи, заглянули под компрессор, лебедку, осмотрели пластмассовые модели перископа и пушек, однако ничего не обнаружили. Даже осмотрели крышки балластных цистерн, не отвинчивались ли они, но на головках болтов не было ни единой царапины. Будь устройство прикреплено у переборки, мы бы его тотчас заметили.

Смит озабоченно взглянул на меня, потом посмотрел в носовую часть корпуса:

— Не положил ли он устройство в какой-то из тех рундуков? Это удобно и быстро.

— Вряд ли, — отозвался я, но направил луч фонаря вдоль рундука, в котором хранилась краска. Задержав взгляд на настиле, я спросил штурмана: Видишь?

— Комок снега из-под сапога. — Протянув руку к крышке рундука, он произнес:

— Время не ждет. Надо заглянуть в рундук.

— Лучше не надо, — схватил я его за руку. — А вдруг тут мина-ловушка?

— И то правда. — Он отдернул руку. — Тогда и взрывателя не понадобится.

Но как же нам его открыть?

— Постепенно. Вряд ли он успел установить какую-нибудь электрическую систему. Скорее всего, если он что и установил, то простое натяжное устройство. В любом случае на пару дюймов приподнять крышку можно. Ведь ему нужно было вытащить собственную руку.

Мы осторожно приподняли крышку и изучили содержимое рундука. Внутри ничего постороннего не было, но исчезли две банки быстросохнущей краски и две кисти.

Посмотрев на меня, штурман покачал головой. Мы закрыли рундук, вылезли из рубки и снова поднялись на причал.

— Не думаю, чтобы он отнес краску к себе в комнату. Ведь в тесном помещении такие банки не так-то просто спрятать, тем более если ваши друзья нагрянут.

— Ему незачем прятать банки в комнате. Я уже говорил, кругом полно сугробов, в них можно укрыть все что угодно.

Если незнакомец и спрятал краску в каком-то из сугробов, то, судя по следам, не по пути от причала к жилым блокам. Мы подошли к жилому помещению и убедились, что следы затоптаны.

— Похоже, что кто-то еще обошел вокруг блока, — заключил Смит.

— Пожалуй, ты прав, — ответил я. Подойдя к окну нашей комнаты, я хотел было открыть его, но что-то меня остановило. Направив луч света на раму, я спросил Смита:

— Ничего не заметил?

— Заметил. — Сложенный листок бумаги упал. Наклонившись, Смит что-то поднял с земли. — Побывал гость, а может, и не один.

— Похоже на то, — согласился я. Мы забрались внутрь, и пока Смит завинчивал шурупы, я прибавил огня и принялся обследовать комнату. Прежде всего осмотрел медицинский инструментарий и понял, что произошло.

— Так-так, проговорил я. -Одним выстрелом он убил двух зайцев. Мы друг друга стоим.

— Мы?

— Тот малый, который заглядывал в окно. Минут пять маячил, пока не убедился, что его заметили. Затем, чтобы привлечь к себе внимание, он направил луч фонаря в окно комнаты Джудит. Этого достаточно, решил он, чтобы увести нас подальше от блока.

— И он не ошибся в расчетах, не так ли? — Посмотрев на мой раскрытый чемоданчик, штурман проговорил:

— Насколько я понял, кое-что исчезло?

— Правильно понял. — Я показал ему пустое гнездо. — Исчезла смертельная доза морфия.

Глава 11

— Четыре склянки пробило, живей вставай, чудило, — потряс меня за плечо Смит. И призыв, и жест были излишними: я был настолько издерган, что едва штурман повернул ручку, я проснулся. — Пора с докладом на мостик. Мы свежий кофе сварили.

Я пошел следом за ним в кают-компанию, поздоровался со склонившимся над кофейником Конрадом и вышел наружу. К моему удивлению, ветер, дувший теперь с веста, ослаб баллов до трех, снег почти перестал, и мне даже показалось, будто на юге, над бухтой Сор-Хамна, в просвете между тучами тускло сияют звезды. Зато морозило сильней, чем ночью. Поспешно затворив дверь, я повернулся к Смиту и сказал вполголоса:

— Неожиданная перемена погоды. Если так будет продолжаться, Отто напомнит тебе о твоем вчерашнем обещании добраться до Тунгейма и вызвать полицию.

— Я уже сам жалею, что пообещал, но ведь у меня не было другого выхода.

— Теперь тем более. Плыть никуда не следует. Посматривай за Хейтером, да повнимательней.

— Считаешь, что он опасен? — произнес Смит после продолжительного молчания.

— Он один из тринадцати потенциальных убийц, причем из тех, кто вызывает особое подозрение. Если исключить из чертовой дюжины Конрада, Лонни и «Трех апостолов», остается восемь. И один из восьми, может, двое или даже трое — это те, за кем нужен глаз да глаз.

— Уже теплее, — ответил Смит. — Но почему ты думаешь, что пятеро из них... — Штурман на полуслове умолк, заметив, что в кают-компанию, позевывая и потягиваясь, вошел Люк — худой, неуклюжий, долговязый юноша. Он был так лохмат, что хотелось позвать цирюльника или надеть ему на шевелюру повязку.

— Неужели ты думаешь, что он способен на убийство? — спросил я.

— Я мог бы засудить его за музыкальные безобразия, какие он вытворяет на своей гитаре. Но на большее он не способен, — согласился Смит. — То же можно сказать и об остальных четверых. — Наблюдая за Конрадом, который куда-то нес чашку кофе, штурман прибавил:

— За нашего героя поручусь головой.

— Куда же он так спешит?

— Поддержать силы дамы сердца. Ведь мисс Стюарт, по существу, дежурила вместе с нами.

Я хотел было заметить, что у этой дамы сердца странная привычка шататься по ночам, но передумал. Хотя прежнее ее поведение для меня оставалось загадкой, я ни на минуту не допускал, чтобы девушка могла иметь какое-то отношение к деятельности преступников.

— Это важно — добраться до Тунгейма? — спросил Смит.

— Доберешься ты туда или нет, не имеет особого значения. Все зависит от погоды и поведения Хейтера. Если придется вернуться, тем лучше, ты мне здесь пригодишься. Если доберешься до Тунгейма, там и оставайся.

— Как я там останусь? Я же отправлюсь за помощью, не так ли? И Хейтер потребует, чтобы я вернулся.

— Если скажешь, что устал и нуждаешься в отдыхе, тебя поймут, я уверен.

Если Хейтер начнет шуметь, потребуй, чтобы его арестовали. Я дам тебе письмо для начальника метеостанции.

— Ах вот как, письмо? А если господин начальник откажется выполнить твое распоряжение?

— Думаю, ты сумеешь найти людей, которые тебе охотно помогут.

— И это, конечно, твои друзья, — посмотрел на меня без особого восторга штурман.

— На станцию откомандирована группа британских метеорологов. Их пятеро.

Но они не метеорологи.

— Естественно, — холодно, почти враждебно отозвался Смит. — Вижу, вы не любите раскрывать свои карты, доктор Марлоу.

— Не сердись. Я не прошу, а приказываю. Такова стратегия. Если ты не подчиняешься приказам, то я подчиняюсь. Тайна, которую знают двое, известна всем. Если в ты заглянул в мои карты, то еще неизвестно, кто был бы следующим. Письмо это я дам тебе утром.

— Хорошо, — произнес Смит, с трудом сдерживая гнев, и с мрачным видом добавил:

— Нисколько не удивлюсь, если обнаружу в Тунгейме и «Морнинг роуз».

— Такая возможность отнюдь не исключена, — ответил я.

Кивнув, Смит отвернулся и направился к печке, у которой стоял Конрад, разливая кофе. Минут десять мы сидели, прихлебывая ароматный напиток и разговаривая о пустяках, затем Смит и Конрад ушли. В течение последующего часа не произошло ничего стоящего внимания, не считая того, что спустя пять минут после начала дежурства Люк внезапно заснул. Будить я его не стал. В отличие от Люка, мне было не до сна, голова разламывалась от дум.

Но вот в коридоре открылась дверь, вышел Лонни. Поскольку, по его словам, спал он обычно мало, факт этот меня не удивил. Войдя в кают-компанию, он тяжело опустился на стул рядом со мной. Выглядел он подряхлевшим и измученным и говорил без привычной шутливости.

— И снова перед нами добрый исцелитель, — произнес он. — И снова он врачует народ. Я пришел, дружище, разделить с вами полнощное бдение.

— Сейчас не полночь, а без двадцати пяти четыре, — ответил я.

— Это для красного словца, — вздохнул Лонни. — Я плохо спал. Вернее, не спал вовсе. Перед вами обремененный заботами старик, доктор.

— Очень жаль это слышать, Лонни.

— Не нужно слез. Как и большая часть человечества, я сам создаю себе проблемы. Быть стариком само по себе плохо. Быть одиноким стариком — а я много лет одинок — и того хуже. Но быть одиноким стариком, который не в ладах с совестью, — просто невыносимо. — Лонни снова вздохнул. — Нынче мне особенно жаль себя.

— Почему вы решили, что вы не в ладах с собственной совестью?

— А потому, что она-то и не дает мне спокойно спать. Ах, дружок, что может быть лучше, чем уснуть без мук. Чего же еще пожелать старику, когда настанет вечер и придет пора уйти?

— Чтобы попасть в кабак на том берегу?

— Не будет даже этого, — мрачно покачал он головой. -Таких, как я, в раю с распростертыми объятиями не ждут. Рылом мы не вышли, дружок, улыбнулся старик, но глаза его оставались печальными. — Пивной бар в. чистилище — на большее я не рассчитываю.

Старик умолк, закрыв глаза, и я решил, что он уснул. Но он прокашлялся и сказал невпопад:

— Всегда это приходит слишком поздно. Всегда.

— Что приходит, Лонни?

— Сострадание, понимание или прощение. Думается, Лонни Гилберт мог прожить жизнь более достойно. Но я понял это слишком поздно. Слишком поздно надумал сказать, что я тебя люблю, какой ты славный человек или что я тебя прощаю. Если бы да кабы... Трудно помириться с человеком, если ты смотришь на него, а он лежит мертвый. Боже мой, Боже мой! — С видимым усилием он поднялся. — Но ничтожная надежда еще осталась. Лонни Гилберт сейчас пойдет и сделает то, что должен был сделать много лет назад. Но сначала я должен вооружиться, влить огня в старые жилы, очистить разум, словом, подготовиться к тому испытанию, которое, со стыдом признаю, мне предстоит. Короче, дружище, где виски?

— Боюсь, Отто унес его с собой.

— Добряк Отто, добрей его не сыскать, только скуповат немного. Но ничего, до основного хранилища рукой подать.

Он направился к выходу, но я его остановил.

— Когда-нибудь вы пойдете в склад, сядете на ящик и замерзнете. Незачем вам туда идти. У меня в спальне есть бутылка. Из того же источника, уверяю.

Сейчас принесу, а вы тут присмотрите. — Присматривать ему не было нужды: секунд через двадцать я вернулся.

Лонни щедрой рукой наполнил стакан, опустошил его в несколько глотков, посмотрел влюбленно на бутылку и отставил ее в сторону.

— Выполнив свой долг, я вернусь и выпью не торопясь. А пока я подкрепился в достаточной мере.

— Куда же вы направляетесь? — спросил я, не представляя, что за дела могут быть у него среди ночи.

— Я в большом долгу перед мисс Хейнс. Я хочу...

— Перед Джудит Хейнс? — невольно удивился я. — А я-то думал, вы и смотреть в ее сторону не желаете.

— В огромном долгу, — твердо произнес старик. — Можно сказать, хочу снять с души грех. Понимаете?

— Нет. Я понимаю одно: сейчас только без четверти четыре. Если вопрос этот так важен, как вы заявляете, то раз уж вы откладывали его решение столько лет, подождите еще несколько часов. Кроме того, мисс Хейнс больна, она испытала тяжелейшее душевное потрясение и находится под действием транквилизаторов. Нравится ей это или нет, но я ее доктор, и я вам не разрешаю будить ее.

— Если вы доктор, дружище, то должны понять, насколько это срочное дело. Я дошел, что называется, до ручки. Еще несколько часов, и будет поздно: тот Лонни Гилберт, которого вы сейчас видите перед собой, наверняка превратится опять в старого, эгоистичного, малодушного Лонни, каким он был прежде. В того Лонни, каким вы все его знаете. И тогда ничего нельзя будет исправить. — Сделав паузу, он переключился на другое:

— Транквилизаторы, говорите? А долго ли они действуют?

— Это зависит от больного. Четыре, шесть, иногда восемь часов.

— Что и требовалось доказать. Бедная девочка, наверное, лежит не в силах уснуть уже несколько часов, страстно желая, чтобы хоть кто-то навестил ее. Правда, вряд ли она ждет общества Лонни Гилберта.

Или вы забыли, что с тех пор, как сделали ей укол, прошло около двенадцати часов?

Он был прав. Уже давно отношение Лонни Гилберта к Джудит Хейнс привлекало мое внимание. Решив, что будет полезно узнать, что за вина угнетает Лонни Гилберта и что именно намерен он сообщить бедной женщине, я произнес:

— Позвольте, я схожу и взгляну на нее. Если она не спит и в состоянии с вами беседовать, то пожалуйста.

Лонни кивнул. В спальню мисс. Хейнс я вошел без стука. Ярко горела керосиновая лампа. Джудит лежала с открытыми глазами, почти с головой закрывшись одеялами. Вид у нее был ужасный, а бронзовые волосы лишь подчеркивали худобу и бледность ее лица. Обычно пронзительные зеленые глаза были словно подернуты пеленой, на щеках следы слез. Безразлично взглянула она на меня, когда я подвинул к ее кровати табурет, затем со столь же безразличным видом отвернулась.

— Надеюсь, вы хорошо спали, мисс Хейнс, — сказал я. — Как вы себя чувствуете?

— Вы всегда посещаете своих пациентов глубокой ночью? — спросила она бесцветным голосом.

— Нет, не всегда. Мы начали дежурить по ночам. Сегодня мой черед дежурить. Вам нужно что-нибудь?

— Нет. Вы узнали, кто убил моего мужа? — Она произнесла эти слова настолько спокойным и твердым тоном, что у меня возникло опасение, уж не прелюдия ли это к новому приступу истерики.

— Не узнал. Следует ли понимать, мисс Хейнс, что вы более не считаете Аллена виновным?

— Не думаю, что это сделал он. Я лежу без сна уже много часов, обо всем размышляя, и пришла к такому выводу. — По ее безразличному голосу и лицу можно было определить, что она все еще находится под действием успокоительного препарата. — Вы поймаете его, верно? Того, кто убил Майкла?

Майкл был совсем не такой плохой, каким его считали, доктор Марлоу. Нет, совсем не такой. — Впервые на ее лице мелькнуло бледное отражение улыбки. Не хочу сказать, что он был добрым или образцовым человеком, вовсе нет. Но он был мне нужен.

— Я знаю, — ответил я, хотя только теперь начал это осознавать. Надеюсь, мы доберемся до преступника. Найдем его. У вас нет на этот счет никаких соображений?

— Мои собственные соображения мало чего стоят, доктор. У меня-в голове еще туман.

— С вами нельзя было бы поговорить, мисс Хейнс? Для вас это не будет утомительно?

— Я и так говорю.

— Не со мной. С Лонни Гилбертом. Он хочет сообщить вам что-то важное.

— Мне? — В усталом голосе ее прозвучало удивление, но не протест. — Что же такое Лонни Гилберт намерен мне сообщить?

— Не знаю. Похоже на то, что докторам Лонни не доверяет. Я понял только одно: он причинил вам большое зло и хочет перед вами покаяться. Так мне кажется.

— Лонни хочет передо мною покаяться? — с изумлением произнесла Джудит Хейнс. — Нет, этого не может быть. — Помолчав какое-то время, она проговорила:

— Что ж, мне бы очень хотелось увидеть его.

С трудом скрыв собственное изумление, я вернулся в кают-компанию и сообщил не менее удивленному Лонни, что мисс Хейнс охотно встретится с ним.

Посмотрев ему вслед, я взглянул на Люка. Юноша спал как убитый, на устах его блуждала счастливая улыбка. Ему, видно, снились золотые диски. Потом я неслышным шагом подошел к комнате Джудит: клятва Гиппократа не запрещает доктору стоять у закрытой двери.

Мне стало ясно, что придется напрячь слух: хотя дверь была из бакелитовой фанеры, собеседники говорили вполголоса. Опустившись на колени, я прижал ухо к замочной скважине. Слышимость значительно улучшилась.

— Вы! — воскликнула Джудит Хейнс удивленно. — Вы хотите просить у меня прощения?

— Я, дорогая моя, я. Столько лет, столько лет я хотел это сделать. Голос старика стал не слышен. Затем он произнес:

— Как это гадко! Жить, питая неприязнь, какое там, ненависть... -Лонни замолчал. Спустя некоторое время продолжил:

— Нет мне прощения. Я знаю, он не мог быть настолько дурным человеком и вообще дурным. Вы же любили его, а разве можно любить безнадежно дурного человека? Но даже если бы его душа была чернее ночи...

— Лонни? — резко оборвала его Джудит. — Я знаю, муж мой не был ангелом, но и дьяволом не был.

— Знаю, дорогая моя, знаю. Я только хотел сказать...

— Да выслушайте же меня! Лонни, в тот вечер Майкла не было в машине.

Его и рядом с ней не было.

Я напряг внимание, но ничего не услышал. Джудит Хейнс прибавила:

— Меня тоже в машине не было. Наступило продолжительное молчание. Потом Лонни сказал почти шепотом:

— А мне дело представили совсем иначе.

— Я в этом уверена, Лонни. Машина была моя. Но не я ее вела. И не Майкл.

— Но вы не станете отрицать, что мои дочери были... не в себе в тот вечер. И вы тоже. И что вы сделали их такими.

— Я не отрицаю ничего. Мы все тогда перепились. Вот почему с тех пор я капли в рот не беру. Не знаю, кто виновен в случившемся. Знаю лишь одно: ни Майкл, ни я не выходили из дому. Господи, неужели я стала бы лгать, когда Майкла нет в живых?

— Нет, конечно нет. Но кто... кто же вел вашу машину?

— Два посторонних человека. Двое мужчин.

— Двое мужчин? И все это время вы скрывали их имена?

— Скрывали? Я бы так не сказала. Если мы это делали, то невольно.

Главное заключалось в ином. Всем известно, что мы с Майклом... Словом, преступниками мы не были, но готовы были взять от жизни свое.

— Двое мужчин, — машинально повторил Лонни, не слушая ее. — Двое мужчин. Вы должны их знать. Снова молчание, затем Джудит вымолвила:

— Конечно.

И снова тишина, приводящая в бешенство. Я даже дышать перестал, боясь пропустить хоть слово. Но услышать, что было сказано дальше, мне не удалось.

Сзади раздался резкий и враждебный голос:

— Черт побери, чем это вы тут занимаетесь, сударь? Я с трудом сдержался, чтобы не ответить достаточно резко, и, повернувшись, увидел массивную груше-подобную фигуру Отто, возвышающуюся надо мной. Весь красный, он угрожающе сжимал кулаки.

— Вы, я вижу, расстроены, мистер Джерран, — ответил я. — Я подслушивал.

— Встав на ноги, я отряхнул пыль с колен. — Могу все объяснить.

— Жду ваших объяснений, — чуть побледнел Отто. — Это будет интересно.

— Я только сказал, что могу все объяснить. Это отнюдь не значит, что я намерен перед вами отчитываться. Если уж на то пошло, что вы сами тут делаете?

— Что я... что я?.. — Он не мог больше выговорить ни слова. Казалось, еще минута, и он лопнет от злости. — Что за наглость, черт побери! Я собираюсь на дежурство. Что вы делаете у двери в спальню моей дочери? Почему вы не подсматриваете, Марлоу, а подслушиваете?

— Мне незачем подсматривать, — назидательно произнес я. — Мисс Хейнс моя пациентка, а я врач. И если я захочу увидеть, я открою дверь и войду.

Что ж, раз вы приступили к дежурству, я пойду спать. А то я устал.

— Спать? Ей-Богу, Марлоу, — вы еще пожалеете, клянусь. Кто там у нее?

— Лонни Гилберт.

— Лонни Гилберт? Какого черта! Отойдите в сторону! Пустите!

Я преградил ему путь. Отто кинулся на меня точно танк, но сантиметрах в тридцати от двери все же остановился.

— На вашем месте я не стал бы врываться. У них очень важная беседа.

Оба, можно сказать, погружены в отнюдь не радостные воспоминания.

— Что вы там еще несете, черт вас побери? Что хотите этим сказать, вы, любитель чужих секретов?

— Ничего я вам не хочу сказать. Может быть, вы сами мне кое-что сообщите? Может быть, расскажете об автомобильной катастрофе, которая, насколько мне известно, произошла в Калифорнии много лет назад? Катастрофа, в которой погибли жена Лонни и две его дочери?

Лицо Отто было уже не серым и не багровым, как всегда. Краска исчезла с его щек, на них появились безобразные свинцовые пятна.

— Автомобильная катастрофа? — Голос его был спокоен. — Что еще за автомобильная катастрофа?

— Не знаю, потому-то вас и спрашиваю. Я слышал, как Лонни говорил об аварии, кончившейся для его семьи трагически. Поскольку ваша дочь знает о ней, я решил, что знаете и вы.

— Не имею представления, о чем она там толкует. — Оставив свои инквизиторские замашки, Отто круто повернулся и зашагал в кают-компанию. А я, пройдя мимо него, направился к выходу. Смит, судя по всему, собрался на прогулку. Хотя температура ничуть не повысилась, снег прекратился, дувший с веста ветер ослаб и напоминал свежий бриз. Это, видно, объяснялось тем, что мы оказались с подветренной стороны Антарктик-Фьеля. В многочисленных просветах туч виднелись звезды. Воздух был пронизан их сиянием. На юге, низко над горизонтом, я увидел луну, находившуюся в третьей четверти.

Войдя в помещение, я заметил Лонни, возвращавшегося к себе в спальню.

Шел он неуверенно, словно человек, потерявший очки. Когда он очутился рядом со мной, я заметил, что в глазах его стоят слезы. Дорого бы я дал, чтобы узнать их причину. Лонни был настолько расстроен, что даже не взглянул на едва начатую бутылку виски, стоявшую на столике перед Отто Джерраном. Он не посмотрел и на Отто, и, странное дело, Джерран тоже не обратил внимания на проходившего мимо Лонни. Судя по напору, с каким он на меня набросился возле комнаты дочери, следовало ожидать, что он начнет допрашивать старика.

Возможно, даже схватит руками за горло. Однако пыл Отто заметно поостыл.

Я направился к Люку, намереваясь разбудить нашего бдительного ночного стража, но в этот момент Отто поднялся со стула и двинулся по коридору к комнате дочери. Я не колеблясь последовал за ним — семь бед, один ответ — и остановился у приоткрытой двери. С Джудит Отто говорил строгим голосом, в котором не было и намека на отцовскую привязанность.

— О чем ты с ним толковала, чертовка? Что ты ему наплела? Об автомобильной катастрофе? Что ты там наболтала Гилберту, шантажистка, мерзавка?

— Вон отсюда! — решительно произнесла Джудит. — Оставь меня, чудовище!

Вон, вон отсюда!

Я еще ближе приник к щели между дверью и косяком: не каждый день приходится слушать столь трогательные семейные диалоги.

— Я не позволю, черт возьми, чтобы родная дочь мне перечила! забывшись, повысил голос Отто. — Хватит с меня, натерпелся я от тебя и от этого гнусного шантажиста. Что ты...

— Ты смеешь так отзываться о Майкле? — произнесла она спокойно, и от этого спокойствия у меня по спине поползли мурашки. — Ты смеешь так говорить о нем, мертвом. Об убитом. О моем муже. Что ж, милый папочка, я тебе скажу то, чего ты не знаешь. Я знаю, чем он тебя шантажировал. Сказать, папочка?

Может, и Иоганну Хейсману сказать?

Наступила тишина. Затем у Отто вырвалось:

— Ах ты, гадина! — Казалось, еще мгновение, и Джерран задохнется.

— Гадина? — надтреснутым голосом повторила Джудит. — Вся в тебя. А теперь, папочка, вспомни тридцать восьмой год. Вспомнил? Даже я помню.

Бедный старый Иоганн. Все бежал и бежал. Бежал не туда, куда надо. Бедный дядя Иоганн. Ведь ты так учил меня называть его, милый папочка? Дядя Иоганн...

Я отошел от двери — не потому, что узнал все, что желал, а потому, что разговор вот-вот должен был окончиться. Мне не хотелось попадаться Джеррану на глаза второй раз. Кроме того, с минуты на минуту мог появиться Юнгбек, напарник Отто. Тот наверняка сообщит своему шефу, за каким занятием он меня застал. Я вернулся к Люку, но, решив не будить парня ради того лишь, чтобы отправить его снова в постель, плеснул себе на дно стакана виски, чтобы крепче спалось, и не успел я поднести стакан к губам, как раздался пронзительный женский крик:

— Вон отсюда, вон, вон!

Пулей вылетев из спальни дочери, Джерран поспешно закрыл дверь.

Проковыляв в кают-компанию и схватив у меня из-под носа бутылку, толстяк налил себе и залпом выпил полстакана. Рука у него дрожала, и часть виски он расплескал.

— Что ж это вы, мистер Джерран, — с укором произнес я. — Так расстроили дочь. Она очень больна, ей необходимы нежная привязанность, любовь и забота.

— Нежная привязанность! — Отто допивал стакан, проливая на рубашку. Любовь и забота! Как бы не так! — Он плеснул себе еще виски и немного успокоился. Когда же заговорил снова, никому бы и в голову не пришло, что всего несколько минут назад он готов был разорвать меня на части. Возможно, я был недостаточно внимателен к ней. Но это истеричка, настоящая истеричка. Как все актрисы. Боюсь, ваше успокоительное недостаточно эффективно, доктор Марлоу.

— На разных людей лекарство действует по-разному, мистер Джерран. И не всегда предсказуемо.

— Я вас не упрекаю, — раздраженно ответил он. — Забота и внимание.

Да-да. Но, по-моему, лучше ей отдохнуть как следует. Может быть, дать ей какое-то иное средство, на этот раз более эффективное? Ведь вреда от этого н6 будет?

— Нет. Никакого вреда не будет. Она действительно была, как бы вам сказать, несколько взвинчена.

Но мисс Хейнс — своенравная особа. Если она откажется...

— Ха! Еще бы не своенравная! Но все равно попробуйте. — Потеряв, по-видимому, к этому вопросу всякий интерес, Отто задумчиво уставился в пол.

При появлении заспанного Юнгбека он без всякого воодушевления поднял глаза и грубо растолкал Люка, схватив его за плечо.

— Вставай, приятель. — Юноша заворочался, протирая слипшиеся веки. Тот еще сторож. Дежурство окончено. Ложись в постель.

Что-то виновато пробормотав, Люк с трудом поднялся и пошел к себе в комнату.

— Напрасно вы его растолкали, — заметил я. — Все равно ему скоро вставать на работу.

— Времени уже много. Кроме того, — прибавил Отто непоследовательно, часа через два я их всех подниму. Видимость улучшилась, луна светит. Вполне можно добраться куда мы планировали и, как только достаточно рассветет, начать съемки. — И посмотрев в сторону комнаты своей дочери, переспросил:Так попытаемся?

Я кивнул и вышел из кают-компании. Прошло каких-то десять минут, но за это время лицо Джудит изменилось до неузнаваемости. Бедная женщина постарела лет на десять. В комнате стояла гнетущая тишина. Слезы текли по щекам Джудит. На суровом полотне подушки темнели мокрые пятна. Охваченный жалостью и состраданием, я произнес:

— Вам бы следовало уснуть.

— Зачем? — Она сжала кулаки, костяшки пальцев побелели. — Какое это имеет значение? Ведь все равно придется просыпаться.

—  — Да, я знаю. — В такой ситуации любые слова прозвучали бы банально.

— Но сон принесет вам облегчение, мисс Хейнс.

— Ну хорошо, — сквозь слезы проговорила она. — Пусть это будет долгий сон.

Я был настолько глуп, что послушался ее. Хуже того, пошел в свою комнату и уснул сам.

Спал я больше четырех часов. А когда очнулся, то обнаружил, что в кают-компании почти никого нет. Отто сдержал свое слово и поднял всех ни свет ни заря. Вполне естественно, ни он, ни кто другой не сочли нужным разбудить меня.

Отто и Конрад сидели в кают-компании и пили кофе. Судя по тому, как тепло оба были одеты, я понял, что они собираются уходить. Конрад вежливо поздоровался со мной. Отто промолчал. Затем сообщил, что Граф, Нил Дивайн, Аллен, Сесил и маленькая Мэри, захватив киноаппараты, отправились на снегоходе по дороге Лернера и что они с Конрадом едут за ними следом.

Хендрикс и «Три апостола» работают поблизости со своей звукозаписывающей аппаратурой. Час назад Смит и Хейтер отправились в Тунгейм. Оттого что Смит не разбудил меня и ничего не сказал о предстоящем путешествии, я поначалу расстроился. Но по размышлении пришел к выводу, что расстраиваться нет оснований. Такое решение говорило об уверенности Смита в своих силах и, следовательно, о моей уверенности в его силах. Потому-то ему и не понадобилось никаких напутствий. Захватив портативную камеру, Хейсман вместе с Юнгбеком на рабочей шлюпке обследовали побережье. Гуэн предложил им свою помощь вместо отсутствующего Хейтера.

— Как моя дочь, доктор Марлоу? — поднялся, допив кофе, Джерран.

— С ней все будет в порядке, — ответил я, еще не зная, как жестоко я ошибаюсь.

— Мне хотелось бы поговорить с ней перед уходом. — О чем тут еще разговаривать, подумал я, но удержался от комментариев. — У вас нет возражений медицинского характера?

— Медицинского — нет. У меня есть соображения, диктуемые здравым смыслом. Она находится под действием сильного снотворного. Вам ее не разбудить.

— Но ведь...

— Надо подождать самое малое два-три часа. Если вы не хотите следовать моим советам, мистер Джерран, то зачем спрашивать.

— Справедливое замечание. Пусть отдыхает. — Направившись к двери, он остановился. — Какие у вас планы на сегодня, доктор Марлоу?

— Кто останется в бараке, кроме вашей дочери и меня?

Он посмотрел насупясь и произнес:

— Мэри Стюарт. Затем Лонни, Эдди и Сэнди. А что?

— Они спят?

— Насколько мне известно, да. А в чем дело?

— Нужно похоронить Страйкера.

— Да-да, конечно. Страйкер. Совсем забыл, знаете ли. Ну конечно. Может быть, вы сами?

— Хорошо.

— Премного вам обязан. Кошмарное, кошмарное занятие. Еще раз спасибо, доктор Марлоу. — Вразвалку, словно утка, он с решительным видом направился к выходу. — Чарльз, мы опаздываем.

Оба ушли. Я налил себе кофе, но есть ничего не стал, не до еды было.

Отправившись в хозяйственный блок, отыскал лопату. Фирн был не слишком глубок, не больше фута, но земля успела промерзнуть. Чтобы выкопать яму, пришлось провозиться битых полтора часа и как следует вспотеть, что весьма опасно в столь высоких широтах. Убрав лопату, я поспешил в барак, чтобы переодеться. Утро было морозное, и потому долго оставаться на дворе не следовало.

Пять минут спустя я повесил на шею бинокль и неслышно закрыл за собой дверь. Было уже около десяти, но ни Эдди, ни Сэнди, ни Лонни, ни Мэри Стюарт не вышли из своих комнат. С первыми тремя, испытывавшими отвращение к физическому труду, было ясно: своих услуг они предлагать не станут. Что касается Мэри Стюарт, та могла попросить, чтобы я захватил ее с собой, по разным причинам — из любопытства, страсти к исследованиям, потому что ей приказано следить за мной или потому, что в моем обществе она чувствовала себя в большей безопасности, чем у себя в спальне. Как бы там ни было, мне очень не хотелось, чтобы она следила за мной, поскольку я сам решил следить за Хейсманом.

Но для этого следовало прежде отыскать его. Хейсман же как сквозь землю провалился. Насколько мне было известно, в поисках натуры вместе с Юнгбеком и Гуэном он намеревался на лодке-моторке обследовать берег бухты Сор-Хамна.

С той точки, на которой я стоял, лодки было не видно. Предполагая, что моторка могла оказаться под прикрытием какого-либо из мелких островов, усеявших бухту, я направлял бинокль и в их сторону. И понял, что в бухте Хейсмана нет.

Вряд ли он мог взять курс на восток, в открытое море, северную оконечность острова Макель. С севера шли крутые волны с белыми барашками, а Хейсман отнюдь не был похож на бесстрашного морехода, к тому же он помнил слова Смита о том, сколь опасно выходить в море в открытой шлюпке. Скорее всего, решил я, Иоганн отправился в защищенный от ветра залив Эвьебукта.

Туда же последовал и я. Вначале я двигался в юго-западном направлении, держась подальше от высоких скал, окаймлявших побережье, — не потому, что опасался головокружения, а потому, что где-то внизу, у поверхности заливчика, Хендрикс и «Три апостола» записывали или рассчитывали записать на пленку крики гнездившихся здесь, по сведению орнитологов, чаек, кайр и глупышей.

У меня не было причин опасаться звукооператоров, просто я не хотел привлекать к себе чьи-то любопытные взоры.

Подниматься наискосок по ровному, на первый взгляд, склону оказалось не простым занятием. Альпинистских навыков тут не требовалось, да у меня их и не было; важно было другое — обладать способностью вовремя обнаруживать расщелины и ямы, которые на белом снегу не всегда удавалось различить.

Поэтому я довольно часто падал, иногда проваливаясь по самые плечи. Снег был рыхлым, и падения оказались безболезненными, но на то, чтобы выбраться из сугробов, уходило много сил. Если так трудно продвигаться по этой довольно ровной поверхности, подумал я, то каково же Смиту и Хейтеру,. ведь рельеф местности в северной части острова гораздо сложнее.

За полтора часа, прежде чем добраться до отметки полтораста метров, откуда открывался вид на соседний заливчик под названием Эвьебукта, я прошел .без малого милю. Имея V-образную форму, он тянется от мыса Капп Мальмгрен на северо-востоке до мыса Капп Кольтхофф на юго-западе. Длиною он чуть больше мили, шириной вдвое меньше. Вдоль всей береговой черты возвышаются отвесные утесы, которые смотрятся в свинцовые воды. Попади в шторм судно укрыться ему было бы негде.

Чтобы отдышаться, я растянулся на снегу. А когда пришел в себя, вскинул к глазам бинокль и принялся обследовать бухту. Однако никаких признаков жизни я не обнаружил. Над юго-восточной частью горизонта поднялось солнце, но, хотя лучи его били мне в глаза, видимость была отменная: разглядишь в бинокль и чайку, севшую на воду. В северной части залива несколько островов, прямо надо мной отвесные утесы, из-за них не видно, что происходит . внизу.

Если моторка по ту сторону островка или внизу под скалами, вряд ли Хейсман так долго оставался бы под их прикрытием.

Я посмотрел на юг, в сторону мыса Капп Кольтхофф, где простиралось открытое море. Одна за другой накатывали увенчанные белыми гребнями волны.

Вряд ли Хейсман осмелится выйти из-под защиты мыса, да и Гуэн слишком осторожен, чтобы рисковать жизнью.

Сколько времени я лежал в ожидании, когда из-за островка или со стороны скал появится моторка, уж и не помню. Я неожиданно заметил, что дрожу от холода и что руки и ноги у меня буквально окоченели. И в ту же минуту примерно в трехстах метрах к северо-западу от оконечности Капп Кольтхофф я обнаружил своеобразное углубление в скалах и понял, что это вход в небольшую бухточку. Там-то, скорее всего, и находилась моторка. Зачем Хейсману было там прятаться, я не мог взять в толк. Было ясно одно: обследовать тот участок по суше бессмысленно. Даже в том случае, если бы за два часа путешествия я не сломал себе шею, спуститься к воде оказалось бы невозможно: сложенные из известняка утесы круто обрывались к темному студеному морю.

С усилием распрямив ноги, я поднялся и отправился назад к жилому блоку.

Возвращаться оказалось гораздо легче, поскольку пришлось спускаться вниз.

Двигаясь по собственным следам, я смог избежать падений. И все равно к жилью я добрался лишь около часу дня. До барака осталось всего лишь несколько шагов, когда открылась дверь и появилась Мэри Стюарт. При виде ее у меня в недобром предчувствии сжалось сердце. Растрепанные волосы, побелевшее от ужаса лицо, расширившиеся от страха глаза свидетельствовали о том, что к нам снова пришла беда.

— Слава Богу! — воскликнула она, захлебываясь слезами. — Слава Богу, что вы пришли. Скорей! Случилось нечто ужасное...

Не теряя времени на расспросы, я кинулся следом за ней и через распахнутую настежь дверь вошел в комнату Джудит. Действительно, произошло несчастье, но торопиться было незачем. Наполовину прикрытая одеялом, которое она, по-видимому, стащила, падая с кровати, на полу лежала Джудит, а на постели — на три четверти пустой пузырек с таблетками барбитурата, несколько таблеток рассыпалось. Бедная женщина сжимала в руке горлышко на три четверти опорожненной бутылки джина. Наклонившись, я прикоснулся к мраморному лбу и понял, что Джудит мертва уже несколько часов. «Пусть это будет долгий сон», сказала она мне.

— Я не трогала ее. Я...

— Когда вы ее обнаружили в таком виде?

— Минуту или две назад. Я приготовила поесть, сварила кофе и пришла узнать...

— Где остальные? Лонни, Сэнди, Эдди?

— Где? Не знаю. Ушли недавно, сказали, что отправились прогуляться.

Так я им и поверил. Лишь одна причина могла заставить дойти хотя бы до двери блока по крайней мере двоих из этой троицы.

— Позовите их, — сказал я. — Они в складе продовольствия.

— В складе? Что им там делать?

— Там Отто хранит свои запасы спиртного. Мэри вышла из помещения. Убрав в сторону пузырек с таблетками и бутылку с джином, я поднял Джудит с холодного пола и положил на кровать. Осмотрев спальню, ничего необычного я не обнаружил. Окно закрыто, шурупы на месте. Распакованная одежда аккуратно сложена на табурете. Взгляд мой уперся в бутылку с джином. Судя по словам Страйкера, да и по собственному признанию Джудит, она много лет не брала в рот ни капли спиртного. Вряд ли трезвенник станет держать у себя спиртное на тот случай, если ему вздумается утолить жажду.

Распространяя запах винокурни, в комнату ввалились Лонни, Эдди и Сэнди.

Запах этот был единственным подтверждением их пребывания в складе: теперь они были трезвее трезвого. Все трое застыли в оцепенении, уставившись на мертвую женщину, и молчали. Да и что они могли сказать? Я произнес:

— Нужно известить мистера Джеррана о смерти его дочери. Он отправился на север к соседнему заливу. Если идти по следам снегохода, найти его будет нетрудно. Думаю, вам следует отправиться всем вместе.

— Господи помилуй! — с мукой в голосе произнес Лонни. — Бедная женщина.

Бедная, бедная девочка. Сначала муж... Теперь она. Когда все это кончится, доктор?

— Не знаю, Лонни. Жизнь не всегда добра к нам, не так ли? Думаю, вам не надо идти искать мистера Джеррана. Не хватало нам еще сердечного приступа.

— Бедная маленькая Джудит, — повторил Лонни. — А как мы объясним Отто причину ее смерти? Джин и барбитурат — смертельное сочетание, верно?

— Очень часто.

Все трое переглянулись в растерянности и ушли. А Мэри Стюарт спросила:

— Что я должна сделать?

— Оставаться на месте. — Резкость тона поразила меня самого. — Хочу поговорить с вами.

Отыскав полотенце и носовой платок, я завернул в них соответственно бутылку с джином и пузырек. Поймав на себе изумленно-испуганный взгляд Мэри, подошел к кровати и принялся осматривать мертвую женщину в поисках следов насилия. Много времени не понадобилось. Джудит была одета. На ней были подбитые мехом брюки и малица. Подозвав Мэри жестом, я откинул назад волосы Джудит и показал на крохотное отверстие на шее. Мэри провела языком по запекшимся губам и посмотрела на меня. В глазах ее застыла мука.

— Да, — произнес я, совершено убийство. Что вы думаете на этот счет, дорогая Мэри? Слова были ласковыми, а тон — нет.

— Убийство! — прошептала она. Посмотрев на завернутые в ткань бутылки, она снова провела языком по губам, открыла рот, чтобы что-то сказать, и не смогла.

— Возможно, в ее желудке есть джин, — согласился я. — Возможно, даже снотворное. Хотя сомневаюсь. Человека, находящегося без сознания, трудно заставить что-то проглотить. Возможно, посторонних отпечатков пальцев на бутылке и пузырьке и нет, они могут быть стерты. Но она держала бутылку указательным пальцем. Когда опустошаешь бутылку на три четверти, двумя пальцами ее не удержишь. — Мэри в ужасе смотрела на след от укола. Затем я поправил Джудит волосы. -Думаю, что ее убили, введя смертельную дозу морфия.

Что вы полагаете на этот счет, дорогая Мэри?

Девушка жалобно смотрела на меня, но расходовать жалость на живых мне не хотелось.

— Вы задаете мне этот вопрос уже второй раз. Зачем вы это делаете? спросила она.

— Потому что тут в известной мере есть и ваша вина. В том, что она убита, виноваты и вы. Возможно, даже в значительной мере. Убита. Причем как ловко все подстроено. Все становится понятным, только слишком поздно.

Подстроено так, словно это самоубийство. Однако я-то знаю, что она совсем не пила. Ну так как?

— Я не убивала ее! Господи! Я не убивала ее! Не убивала, не убивала!

— Дай Бог, чтобы не было вашей вины и в смерти Смита, — произнес я угрожающе. — Если он не вернется, вас обвинят в соучастии в убийстве.

— Мистер Смит! — с изумленным и несчастным видом воскликнула девушка.

Но растрогать меня ей не удалось. — Клянусь, я не знаю, о чем вы говорите! воскликнула она.

— Ну еще бы. Вы заявите то же самое, если я спрошу у вас об отношениях между Джерраном и Хейсманом. Вы же такой милый и невинный младенец. И не знаете, какие отношения у вас с вашим добрым дядюшкой Иоганном?

Тупо уставившись на меня, Мэри покачала головой. Я ударил ее по лицу.

Понимая, что больше сердит на себя, чем на нее, ударил снова. Девушка вскинула на меня глаза с удивлением и обидой. Я замахнулся вновь, но она закрыла глаза и отшатнулась. И тогда, вместо того чтобы ударить ее еще раз, я обнял девушку и прижал к себе. Мэри стояла неподвижно, даже не пытаясь вырваться. У нее не было сил.

— Бедная моя Мэри, — сказал я. — И бежать-то вам больше некуда. — Она молчала, все еще не открывая глаз. — Дядя Иоганн такой же вам дядя, как и я.

В ваших иммиграционных документах указано, что родители ваши умерли. Я уверен, что они. живы и что Хейсман приходится вашей матери братом не в большей мере, чем вам дядей. Уверен, что оба они у него в заложниках, чтобы гарантировать ваше послушание. Вы тоже у них в заложниках, чтобы гарантировать их послушание. Я не просто предполагаю, что у Хейсмана черные намерения, я это знаю. И я не просто предполагаю, что Хейсман — преступник международного масштаба, а уверен в этом. Я знаю, что вы не латышка, а чистокровная немка. Мне также известно, что ваш отец был видной фигурой в высших военных кругах рейха. — На самом деле ничего этого я не знал, а лишь предполагал, но оказалось, что попал в точку.

— Кроме того, мне известно, что речь идет о крупных суммах, не наличными, а в ценных бумагах. Ведь это правда?

Наступила тишина, затем девушка произнесла безжизненным голосом:

— Если вам столько известно, зачем же было притворяться? — Откинувшись назад, она посмотрела на меня взглядом побитой собаки. — Вы вовсе не доктор?

— Я доктор, но последние несколько лет не практикую. Теперь я состою на службе у британского правительства. Ничего возвышенного или романтического.

Я не сотрудник разведки или контрразведки, я служащий британского казначейства. А здесь я очутился потому, что наша контора давно интересуется махинациями Хейсмана. Правда, я не ожидал, что появится уйма других проблем.

— Что вы имеете в виду?

— Слишком долго объяснять.

— А мистер Смит? — спросила она и после некоторого колебания прибавила:

— Он тоже сотрудник казначейства? — Я кивнул, и Мэри сказала:

— Я так и подумала. — Помолчав, она продолжала:

— Во время войны мой отец командовал соединением подводных лодок. По-моему, он также занимал крупный, очень крупный пост в партийном руководстве. А потом исчез...

— Где находились порты, на которых базировались соединения под его началом?

— В последний год войны в Тромсе, Тронхейме, Нарвике, еще где-то.

Я вдруг понял, что иначе и быть не могло, и спросил:

— Он исчез? Был объявлен военным преступником? — Мэри кивнула. — А теперь он старик? — Снова кивок. — И вследствие преклонного возраста амнистирован?

— Да, года два назад. Потом он вернулся к нам. Мистер Хейсман каким-то образом свел нас всех вместе.

Я мог бы объяснить, как ловок в таких делах Хейсман, но мне было не до этого, и я сказал:

— Ваш отец не только военный преступник, он обвиняется и в гражданских преступлениях, очевидно в растрате значительных сумм. Все это вы делаете ради него?

— Ради мамы.

— Весьма сожалею.

— Я тоже. Сожалею, что доставила вам столько неприятностей. Как вы думаете, с мамой ничего не случится?

— Думаю, ничего, — ответил я, тут же вспомнив о собственных тщетных усилиях сохранить жизнь вверенных мне людей.

— Но что мы можем сделать? Что можно сделать, чтобы такие кошмары не повторились?

— Речь идет о том, что мы можем сделать. Я знаю, что надо делать. И сделать это предстоит вам.

— Я сделаю все что угодно. Все, что скажете. Обещаю.

— В таком случае ничего не предпринимайте. Ведите себя так же, как вели прежде. Особенно по отношению к дяде Иоганну. Ни слова о нашем разговоре. Ни ему, ни кому другому.

— И даже Чарльзу?

— Конраду? Ему тем более.

— Но мне казалось, что вы к нему больше расположены.

— Разумеется, расположен. Но гораздо меньше, чем он расположен к вам.

Узнав обо всем, он убьет Хейсмана на месте. До сих пор, — прибавил я с горечью, — мне не удалось проявить ни достаточной осмотрительности, ни проницательности. Предоставьте мне последнюю возможность. — Подумав, я присовокупил:

—Впрочем, одну услугу вы мне можете оказать. Дайте знать, если увидите, что кто-то возвращается. Хочу взглянуть на кое-что.

Замков у Отто было не меньше, чем у меня ключей. Как и подобает президенту кинокомпании, продюсеру фильма и фактическому руководителю экспедиции, он возил в багаже много всякой всячины. Значительную часть багажа составляла одежда. Отто не вошел бы в десятку первых щеголей королевства вследствие шарообразности фигуры, однако он любил приодеться и зачем-то притащил сюда, на край земли, целую дюжину костюмов. Гораздо интересней было другое. В два небольших коричневых саквояжа были вмонтированы металлические ящики для хранения ценных бумаг. Ящики были снабжены бронзовыми замками, которые в считанные секунды мог бы открыть самый неопытный вор. В первом сейфе не было ничего существенного, там лежали сотни газетных вырезок двадцатилетней давности, дружно восхвалявших кинематографический гений Отто. Во втором хранились финансовые документы, отчеты о сделках, доходы и расходы Отто за несколько лет, которые наверняка заинтересовали бы налогового инспектора или добросовестного экономиста, если бы таковые оказались поблизости. Гораздо большую ценность представляла для меня целая коллекция погашенных чековых книжек. Полагая, что здесь, за Полярным кругом, Джеррану они ни к чему, я сунул их в карман. Убедившись, что все осталось как было, я вышел из комнаты.

Гуэн, как главный экономист фирмы, также оказался любителем хранить свое имущество под замком, но, поскольку оно не составляло и четверти багажа Отто, на осмотр его ушло гораздо меньше времени. Естественно, основной интерес Гуэн проявлял к финансовым вопросам, и, так как в данный момент наши интересы совпадали, я изъял из его вещей три предмета, заслуживающие более тщательного изучения. Это были платежные ведомости киностудии, роскошная чековая книжка Гуэна и дневник в сафьяновом переплете, испещренный зашифрованными записями, несомненно финансового характера: Гуэн поленился разработать шифр для фунтов и пенсов. Ничего страшного в этом я не усмотрел: забота о сохранности тайны, в особенности чужой, — замечательная черта в характере бухгалтера.

За тридцать минут я осмотрел четыре помещения. В комнате Хейсмана я, как и предполагал, ничего не нашел. Человек с такой биографией и опытом давно усвоил, что самый надежный сейф для тайн — это собственная память.

Однако я обнаружил несколько предметов, несомненно использованных им при составлении аннотации к сценарию, которые представляли для меня интерес. Это были крупномасштабные карты острова Медвежий. Одну из них я прихватил с собой.

Среди частных бумаг Нила Дивайна я не нашел ничего, кроме множества неоплаченных счетов, долговых расписок и нескольких писем с угрозами.

Отправителями их были разные банкиры. Это вполне увязывалось с обликом Нила Дивайна — нервного, настороженного и придавленного жизнью. На дне старомодного кофра я обнаружил небольшой вороненый пистолет. Он был заряжен, но, поскольку в лежавшем рядом конверте находилось разрешение, выданное лондонской полицией, находка эта могла и не иметь особого значения. Число законопослушных граждан законопослушной Великобритании, которые по разным причинам считают, что благоразумней иметь при себе оружие, весьма значительно.

В помещении, где устроились Юнгбек и Хейтер, я не нашел ничего подозрительного. Правда, внимание мое привлек лежавший в чемодане Юнгбека плотный коричневый конверт.

Я вошел в кают-компанию, где от окна к окну — всего их было четыре ходила Мэри Стюарт, наблюдая за окружающей местностью.

— Ничего не видно? — спросил я. Девушка отрицательно мотнула головой. Поставьте, пожалуйста, чайник.

— Есть кофе. И еда готова.

— Я не хочу кофе. Нужна горячая вода. Плесните на дно, этого будет достаточно. — Я протянул конверт. — Распечатайте его над струей пара, хорошо?

— Распечатать? А что там?

— Если в я знал, то не стал бы просить об этой услуге.

Войдя в комнату Лонни, ничего, кроме воспоминаний, я в ней не обнаружил. Это был альбом с множеством выцветших фотографий. За немногим исключением, это были семейные, снимки.

Я хотел было войти в комнату Эдди, но меня. окликнула Мэри Стюарт. Она распечатала конверт и держала в руках его содержимое, обернув в белый носовой платок.

— Вот умница.

— Тут две тысячи фунтов, — с изумлением сказала девушка. — Новыми пятифунтовыми банкнотами.

— Приличная сумма. — Ассигнации были не только новые, но и пронумерованы по порядку. Я записал серию первой и последней ассигнаций.

Установить их происхождение будет совсем несложно. Владелец их был или очень глуп, или самоуверен. Это доказательство я не конфисковал, а убрал вновь под замок в кейс Юнгбека, предварительно заклеив. Когда держишь при себе такую уйму денег, испытываешь желание как можно чаще проверять их наличие.

Ни в комнате Эдди, ни у Хендрикса я ничего не нашел. При осмотре комнаты Сэнди выяснилось лишь, что он нечист на руку и ворует у Отто спиртное не умеренными дозами, как Лонни, а бутылками. Комнаты «Трех апостолов» я пропустил в уверенности, что осмотр их не даст ничего, а проверять комнату Конрада мне и в голову не пришло.

Когда я вернулся в кают-компанию, шел уже четвертый час. Начало смеркаться. Лонни и оба его спутника, должно быть, давно нагнали Отто. Пора бы им и вернуться, подумал я. Мэри, по ее словам успевшая перекусить, подала мне жаркое с картофелем, приготовленное из замороженных полуфабрикатов. На лице ее была тревога. Причин для беспокойства у нее хватало, но я знал, чем она озабочена в данную минуту.

— Куда же они запропастились? — проговорила девушка. — С ними что-то случилось.

— С ними все в порядке. Просто дорога оказалась длиннее, чем они рассчитывали, только и всего.

— Хорошо бы, а то темнеть начинает и снег повалил... — Замолчав, Мэри с осуждением посмотрела на меня. — Уж больно вы умный.

— Очень хочется быть умным, ей-Богу, — признался я, отодвинув тарелку, к которой почти не притронулся, и поднялся из-за стола. — Спасибо. Дело не в вашем кулинарном искусстве, просто есть не хочется. Я буду у себя в комнате.

— Смеркается, — опять сказала она невпопад.

— Я ненадолго.

Сев на койку, я осмотрел свою добычу. Долго разглядывать ее было некогда, да и незачем. Платежные ведомости были красноречивы, но еще красноречивее оказалась связь между записями в чековой книжке Отто и банковской книжкой Гуэна. Однако самым любопытным предметом, пожалуй, оказалась крупномасштабная врезка, изображающая залив Эвьебукта. Разглядывая карту, я стал размышлять обо всем, что связано с отцом Мэри Стюарт. И вот в эту минуту вошла сама Мэри.

— Там идут какие-то люди.

— Кто именно?

— Не знаю. Уже темно, и снег валит.

— И откуда?

— Оттуда. — Мэри ткнула в южном направлении.

— Это, должно быть, Хендрикс и «Три апостола». — Завернув бумаги в полотенце, я протянул их девушке. — Спрячьте это у себя. — А затем, перевернув вверх дном свой медицинский чемоданчик, я извлек из кармана шоферскую отвертку и начал отворачивать четыре винта, служившие в качестве подставки.

— Хорошо, хорошо. — Помолчав, Мэри спросила:

— А вы мне не объясните, в чем дело?

— Бывают такие бессовестные люди, которым ничего не стоит порыться в чужих вещах. Особенно моих. Разумеется, в мое отсутствие. — Я снял основание и стал вытаскивать плоский металлический ящик, который был вмонтирован в днище чемоданчика.

— Вы уходите, — произнесла Мэри монотонным голосом. — Куда?

— Не в кабак, можете быть уверены. — Вынув черный ящик, я протянул его девушке. — Осторожно. Он тяжелый. Спрячьте и это, да как следует.

— Но что же...

— Торопитесь. Я уже слышу голоса.

Она поспешно ушла к себе в спальню. Привинтив днище на прежнее место, я направился в кают-компанию, где уже находились Хендрикс и « Три апостола».

Судя по тому, как они хлопали в ладоши, чтобы восстановить кровообращение, прихлебывая при этом горячий кофе, который Мэри оставила на печке, все четверо были более чем счастливы, вернувшись в жилой блок. Но когда я сообщил им о смерти Джудит Хейнс, все сникли. Как и остальные члены съемочной группы, особо теплых чувств к покойной они не питали, но их потряс сам факт смерти знакомого им человека. Хотя это и было, по их мнению, самоубийство, оно произошло в момент, когда не изгладились еще недавние кошмарные события. Никто из четверых не успел опомниться, как двери распахнулись и в помещение, шатаясь, ввалился Отто. Словно задыхаясь, он ловил ртом воздух, готовый вот-вот свалиться от изнеможения. Я посмотрел на него с деланным участием.

— Не надо, мистер Джерран, не стоит принимать это так близко к сердцу, — сочувственно произнес я. — Я знаю, известие было для вас ужасным ударом...

— Где она? — хрипло проговорил он. — Где моя дочь? Каким образом, черт побери...

— Она у себя в комнате. — Отто хотел было пойти в спальню Джудит, но я преградил ему путь.

— Одну минуту, мистер Джерран. Я должен сначала взглянуть... Сами понимаете.

Он посмотрел на меня исподлобья, затем нетерпеливо кивнул в знак того, что он понимает, хотя я и сам не знал, что именно следует понимать, и проговорил:

— Только поживей.

— Несколько секунд, не больше. — Посмотрев на Мэри Стюарт, я произнес:Налейте мистеру Джеррану бренди.

На все, что мне нужно было сделать в комнате Джудит Хейнс, ушло не больше десяти секунд. Я не хотел, чтобы Отто заинтересовался, почему так заботливо завернуты в ткань бутылка и пузырек. Держа обе емкости за горлышко, я осторожно размотал полотенце, поставил бутылки на видное место и позвал Джеррана. Послонявшись по комнате с подобающим выражением скорби, издавая при этом жалобные звуки, он не стал протестовать, когда я взял его под руку и стал убеждать, что в этой комнате ему не стоит оставаться.

— Разумеется, самоубийство? — спросил он меня в коридоре.

— В этом нет никакого сомнения.

— Господи, как я казню себя... — вздохнул он.

— Вам не в чем себя упрекнуть, мистер Джерран. Вы же сами знаете, как она переживала, узнав о смерти мужа. Обыкновенная старомодная тоска.

— Хорошо иметь рядом такого человека, как вы, в столь трудные минуты, изрек Отто. Я скромно промолчал, подведя его к столу, где для него был приготовлен стакан бренди, и спросил:

— А где остальные?

— С минуты на минуту придут. Я бежал впереди.

— Почему Лонни и оба его спутника так долго вас искали?

— День для съемок был великолепный. Снимали натуру. Постоянно перемещались с места на место. Каждый новый кадр был лучше предыдущего.

Потом пришлось заняться этими спасательными работами. Господи, ну невезучая же наша экспедиция!..

— Спасательные работы? — спросил я удивленно, пытаясь скрыть холодную дрожь, пробежавшую по спине.

— Хейтер. Получил травму. — Отпив из стакана, Отто покачал головой, давая понять, сколь тяжело бремя забот, навалившееся ему на плечи. — Они со Смитом карабкались по склону, и тут Хейтер сорвался и упал. Не то растяжение, не то перелом лодыжки, точно не знаю. Они видели, как мы двигались по дороге Лернера примерно в том же направлении. Правда, оба они находились гораздо выше нас. Хейтер, похоже, уговорил Смита продолжать путь, сказал, что позовет нас на помощь. — Снова покачав головой, Отто допил свой стакан. — Вот дурак!

— Не понимаю, произнес я. Послышался шум мотора приближающегося снегохода.

— Вместо того чтобы лежать и ждать, когда мы к нему подойдем поближе, он попытался спуститься. Ясное дело, поврежденная щиколотка дала о себе знать, нога у него подвернулась, он упал в лощину и сильно расшибся.

Неизвестно, сколько времени он пролежал без сознания. Мы услышали его крики о помощи лишь после полудня. Чертовски тяжело было нести его по склону, просто чертовски. Это не снегоход там трещит?

Я кивнул. Отто поднялся из-за стола, и мы оба направились к двери.

— А Смита вы не видели?

— Смита? — с некоторым изумлением посмотрел на меня Отто. — Конечно нет. Я же сказал, он ушел вперед.

— Разумеется, — отозвался я. — Совсем забыл. Не успели мы подойти к двери, как она распахнулась. Вошли Конрад и Граф, поддерживая Хейтера, который прыгал на одной ноге. Он опустил голову, лицо бледное, на правой щеке и виске следы ушибов.

Мы посадили его на кушетку, я снял с его правой ноги сапог. Щиколотка распухла и посинела, кожный покров местами был поврежден и кровоточил. Пока Мэри Стюарт грела воду, я приподнял раненого, дал коньяку, улыбнулся ободряющей докторской улыбкой и посочувствовал его неудаче. Он был обречен.

дальше