Яков Наумов, Андрей Яковлев
Двуликий Янус


Глава 6

Дождавшись возвращения Виктора, Скворецкий принялся подводить итоги. За прошедший день был получен ряд весьма важных сведений. Теперь было известно, где и как скрывались Гитаев и Малявкин во время своего пребывания в Москве. Ряд фактов, рассказанных Натой, все больше укреплял предположение, что Гитаев с Малявкиным не просто дезертиры, не мошенники, подделывавшие аттестаты, но агенты врага, засланные германской разведкой. Об этом говорили хотя бы слова Наты о том, как отзывался Малявкин о немцах. Пусть ничего определенного здесь не было, но все же… Тому было и еще одно подтверждение: из воинской части, которой были выданы командировочные предписания Гитаеву и Малявкину, в ответ на запрос Скворецкого сообщили, что в списках части старшие лейтенанты Гитаев и Малявкин не значатся и никогда не значились.
Дело усложнялось все более и более. Теперь, помимо розыска Малявкина, надо было искать еще и чету Варламовых, распутывать сложный клубок, завязавшийся вокруг профессора. Да, профессор Варламов! Задал он задачу. Серьезный ученый, работающий над важнейшей тематикой, имевшей, судя по всему, первостепенное оборонное значение, и вдруг всё бросает, бежит, покидает собственную квартиру!
Думая о бегстве профессора, Кирилл Петрович чувствовал, что он в чем то допустил просчет при посещении института, где работал Варламов. Особенно его бесило то, что он никак не мог понять, где именно. Беседовал майор с людьми, на которых всецело можно было положиться, и вел беседу так, что это никак не могло встревожить профессора, даже дойди до него сведения об этих беседах, что было маловероятным. И все же факт оставался фактом: профессор обо всем узнал, и притом в извращенном виде.
Скворецкий отлично понимал, что решающую роль в бегстве Петра Андреевича Варламова сыграла Ева Евгеньевна, поведение которой во всей этой истории, с самого появления у них на квартире Гитаева и Малявкина, выглядело по меньшей мере странным, и все же казнился. Просчет им был допущен. Но где? Какой?
Бегству профессора Варламова было придано самое серьезное значение. У Кирилла Петровича так и стояло перед глазами лицо комиссара, когда он доложил ему о происшедшем. Комиссар даже побледнел от волнения.
- Бежал? - переспросил он. - Профессор Варламов бежал? Скрылся? Ну спасибо! Порадовали… Да вы понимаете, что это значит?
Скворецкий понимал. А комиссар продолжал:
- Работа, которую вел профессор, не должна прерываться ни на день, ни на час. И если без него она затормозится, если мы будем повинны в этом, нет нам прощения. Но есть и другая сторона дела, еще более страшная: что, если сведения, которыми владеет Варламов, попали или попадут в руки Малявкина или его хозяев - через Малявкина или через кого то другого, иным путем?
- Вы имеете в виду, товарищ комиссар, жену профессора Варламова?
- Хотя бы и ее. Она меня очень тревожит. И не только она…
- Товарищ комиссар, а вы не думаете, что… что и сам Варламов может быть не безгрешен? Что Ната не все и не полностью в соответствии с фактами рассказала?
- Что значит "не безгрешен"? Связан с немцами, вы хотите сказать? Маловероятно. Уж очень это не вяжется с работой, которую он вел, не жалея сил, не щадя себя. Нет, вряд ли, но положение крайне запутанное. Рассказу Наты слепо верить нельзя, и все же девушка вызывает у меня доверие. Да и не в ней дело, не в ее рассказе. Самый факт бегства Варламова заставляет крепко задуматься. Одним словом, найти Варламова - первоочередная задача. За профессора вы головой отвечаете. И, конечно, нельзя забывать о Малявкине…
Вот теперь они и сидели вдвоем, Скворецкий и Горюнов, сидели и думали, как вести розыск дальше, с чего начинать. А начинать приходилось сызнова, и не только с Варламовым, но и с Малявкиным, - ведь все известные чекистам связи Малявкина были уже проверены, а он ушел и где теперь скрывается, неизвестно. Впрочем, одно предположение…
- Знаешь, Виктор, - говорил Скворецкий, расхаживая, как обычно, по кабинету из угла в угол, - надо бы нам разыскать эту Люду, знакомую Малявкина, о которой упоминала Ната.
Горюнов даже подскочил:
- Вы что, Кирилл Петрович, шутите? Найти в Москве девушку, о которой известно только одно - имя? Сколько всяких Люд в Москве? Сотни? Тысячи? Другое дело, мы искали Мусю - там было известно, что она студентка консерватории, известно, на каком курсе, а здесь? Нет, увольте, задача неразрешимая.
- Неразрешимая, говоришь? - прищурился Скворецкий. - А что ты на это скажешь?
Майор взял со стола томик Бальзака, обнаруженный в полевой сумке Малявкина, и раскрыл на том месте, где стояла надпись: "Люда. 845649".
- Теперь что скажешь?
Горюнов взял книгу, внимательно прочел надпись, перелистал весь томик страницу за страницей и снова вернулся к надписи.
- Нда а, история… Написано "Люда", это точно, но что означают цифры? Может, номер телефона, хотя и странно записанный.
- Не "может", а так оно и есть, - уверенно сказал Скворецкий. - Телефон! Номер телефона Люды.
- Надо полагать так, но цифры изменены. Подстановка?
- Конечно, подстановка. Старый прием. И сделано не очень умно. Гляди: первая цифра должна означать литер, букву. Московские телефоны начинаются с буквы. Смотрим на диске букву под цифрой 8 - "И". Но телефонов, начинающихся с буквы "И", в Москве нет . Значит, что то другое…
- А что, если отнять единицу? - спросил Виктор.
- Не подходит: "Ж". Таких телефонов тоже нет. Вот если прибавить - "К". Это подходит. По аналогии следует приплюсовать единицу и к другим цифрам. Смотри, что получается: "К5 67 50".
- Так то оно так, - засомневался Горюнов, - но может быть и другое. Может, надо не прибавить, а отнять, и не единицу, а, скажем, двойку или тройку, тогда тоже подойдет: "Е", "Д". Вполне подходит.
- Сомневаюсь. Отнимать по два или по три от пяти цифр на лету, мысленно - это уже сложнее. Так обычно не делают. Но не будем исключать ни одного варианта, пусть будет Е2 34 27 или Д1 23 16. И эти телефоны проверим. Все проверим, но, глядишь, до "Люды" и доберемся. Вот этим ты с утра и займись. Теперь Варламовы…
- Насчет Варламовых у меня кое что есть, - оживился Горюнов. - Пока мы с Натой сидели и коротали время в ожидании оперативной группы, Ната мне многое рассказала. И телефонные книжки Евы Евгеньевны я просмотрел - Петр Андреевич записи телефонов не делал.
- Ну, и как?
- Там, знаете, столько телефонов записано, что черт ногу сломит. Сотни. Пришлось больше полагаться на слова Наты. Она назвала несколько фамилий, адреса. Правда, адреса ориентировочные, точных Ната не знает. Всё больше друзья и родственники Евы Евгеньевны. У профессора, как говорит Ната, друзей почти не было; она упомянула только одного - некоего Миклашева. Работает он, кстати, в том же институте, что и Варламов. Вот, глядите.
Горюнов положил перед Кириллом Петровичем несколько исписанных листочков бумаги. Там значилось:
"Баранова Полина Евстигнеевна, по прозвищу Пуся. Около сорока лет. Дочь царского генерала. Приятельница Евы Евгеньевны еще с дореволюционных лет, по гимназии. Последние годы встречались редко, но встречи всегда были теплыми, дружескими. Пуся безусловно предана Еве Евгеньевне. Живет она в Большом Гнездниковском переулке, в районе Пушкинской площади.
Зайцева Раиса Максимовна. За сорок. Закройщица одного из московских ателье, ныне работает в какой то артели, занимающейся пошивом солдатского белья. Замужем. Муж Раисы Максимовны - театральный администратор. Зайцева - поверенная всех тайн Евы Евгеньевны. Муж и жена Зайцевы (детей у них нет) занимают двухкомнатную квартиру в доме ВТО.
Абрамов Константин Маркович. Официант. Работает в одном из московских ресторанов. За шестьдесят лет. Дальний родственник Евы Евгеньевны по матери и близкий ей человек. Имеет собственный домик в районе Измайлова. Состав семьи неизвестен. Последние годы Ева Евгеньевна встречалась с ним редко.
Зародицкая Мария Абрамовна. Около сорока лет. Вдова. По профессии - зубной техник. Доверенное лицо Евы Евгеньевны, хотя, на чем зиждется их дружба, неизвестно. Встречались часто, постоянно звонили друг другу по телефону. Проживает в Сокольниках в отдельном небольшом доме, вдвоем с матерью - женщиной старой, но весьма энергичной.
Соболев Аркадий Адамович, бывший маклер. Пожилой. Нигде не работает. Жена тоже немолодая, в прошлом балерина. Занимают отдельную квартиру где то в районе Смоленской площади. С ними живет их дальняя родственница. Соболевы дружили еще с родителями Евы Евгеньевны, в их доме она свой человек.
Миклашев Константин Дмитриевич. Около шестидесяти лет. Физик. Старинный сотрудник и близкий друг Петра Андреевича Варламова. Его подчиненный. Работает в том же институте, что и профессор. Угрюм. Нелюдим. Живет на Большой Калужской".
Внимательно прочитав записи, Кирилл Петрович отложил их в сторону и задумался.
- Ладно, - сказал он наконец, - утро вечера мудренее. Хотя, говоря по совести, утро то уже наступило. - Майор посмотрел на большие настенные часы. Стрелки показывали пять часов. За окном уже светило солнце, хотя город еще не просыпался. - Да а, уже утро, и все же несколько часов надо вздремнуть. Давай так: сбор в одиннадцать часов. Ты займешься поисками Люды, а я примусь за изучение друзей и знакомых Варламовых. Условились?
Однако ни на следующий день, ни сутки спустя Скворецкий не смог заняться друзьями Евы Евгеньевны. Все планы и наметки полетели кувырком.
Едва Кирилл Петрович появился в наркомате, как ему доложили, что уже несколько раз звонил по телефону директор института, в котором работал Варламов, и очень просил, чтобы майор Скворецкий, как только появится, тут же, безотлагательно приехал к нему или, на худой конец, позвонил. Главное - поскорее.
Кирилла Петровича это сообщение не слишком встревожило. Ему было ясно: в институте стало известно об исчезновении Варламова, вот директор и нервничает. Что же? Это естественно. Кирилл Петрович тут же снял трубку и набрал номер телефона директора.
- Майор Скворецкий? - не скрывая волнения, сказал тот. - Очень прошу вас приехать, и как можно скорее. За последние два три дня после вашего посещения у нас произошел ряд событий. Пренеприятнейших. Особенно сегодня. Ночью… Да, да, именно ночью… Нет, сказать по телефону ничего не могу, просто не имею права, но дело чрезвычайной важности… Нет, нет, ничего я не преувеличиваю. Полагаю, все, что случилось, имеет касательство к нашему с вами разговору, посему я именно вам и позвонил. Само собой разумеется, что в инстанции я уже сообщил. Итак, прошу не терять времени. Жду.
Кириллу Петровичу ничего не оставалось делать, как ехать в институт, хотя он и не думал, что услышит там что либо для себя новое.
Директор ждал Скворецкого. Едва тот появился, как он усадил его в кресло, проверил, плотно ли закрыта дверь, и, усевшись напротив, начал рассказ. С первых же слов директора института Кирилл Петрович понял, насколько он заблуждался, полагая, что все сводится к бегству профессора Варламова. Да, в центре событий был действительно Петр Андреевич Варламов, но дело далеко не ограничивалось его бегством, все было куда серьезнее и сложнее.
- Прежде всего я вас должен уведомить об одном прискорбном событии, случившемся два дня назад, - начал директор. - Поначалу я никак не ставил это событие в связь с профессором Варламовым и хотел было положиться на милицию. Но теперь, после того что произошло сегодня ночью и обнаружилось буквально час тому назад, все выглядит иначе. А тут еще и Варламов исчез. Чертовщина какая то!
Как явствовало из слов директора, два дня назад не вышел на работу один из лаборантов института, некто Евстафьев. Поскольку за Евстафьевым водился грешок - он выпивал, - никто особого значения его отсутствию не придал. Однако еще вчера утром в институт нагрянула милиция. Как оказалось, произошло нечто ужасное: Евстафьев был убит, убит буквально в двух шагах от института, в примыкавшем к институту большом пустынном парке.
Кто совершил это убийство, как, с какой целью? Кому мог мешать рядовой лаборант института? Ответа на эти вопросы, как и на сотню других, не было.
Труп обнаружил случайный прохожий. Ранним утром. Позавчера. Поднял тревогу. Явилась милиция. По заключению экспертов, убийство было совершено часов за двенадцать - четырнадцать до того, как было найдено тело, то есть вечером третьего дня. Евстафьев был убит ножом, финкой, как утверждает милиция, хотя орудия убийства на месте и не оказалось.
"Финкой? - подумал Скворецкий. - Опять финкой? Как тогда, в прокуратуре, начальника продсклада… как его?.. Попова. Уж не Малявкин ли, не его ли работа? Но при чем здесь Малявкин? Ему то это зачем? Но финка, финка… Хотя… финка? Мало ли у кого на руках финки!.. Вот лезет же в голову всякая чертовщина!"
- Что любопытно, - продолжал директор, - похищены деньги (сколько их у него там было - гроши!) и документы. Документы! Главное, пропуск в институт. Как уж милиция без документов дозналась, что убитый - Евстафьев, наш сотрудник, не интересовался, не мое это дело. Но ведь вот что: продкарточка на месте. Уцелела! У Евстафьева же это было главное богатство. Карточки то у нас рабочие, первая категория… Вот и судите сами, ограбление это или тут что другое.
Известием об убийстве Евстафьева дело, однако, в эти тревожные для института дни не ограничилось. Ранним утром, сутки спустя после появления милиции, пришедшие на работу сотрудники обнаружили, что дверь в кабинет Варламова отперта. Странно! Никогда не бывает, чтобы двери оставляли незапертыми - такой уж в институте порядок. В первый момент тем не менее никто этому особого значения не придал: профессор Варламов - человек рассеянный, всякое могло случиться… А там и профессора хватились: время идет, его же нет и нет. Позвонили на квартиру. Может, захворал? Человек в годах, и сердце пошаливает.
Тут уж начинается чистейшая фантасмагория. Какой то женский голос ответил, что профессора нет, уехал. А как он мог уехать? Куда?
Как нарочно, понадобились результаты последних опытов профессора Варламова. Решили вскрыть его сейф, а он, сейф… взломан. И… ничего там нет. Пусто. То есть всякие второстепенные записи лежат, но главного, главного - расчетов - нет. Исчезли!
- Скажите, - уточнил Скворецкий, - сейф оказался взломан или просто вскрыт? Ключом.
- Может быть, я неудачно выразился, но он именно вскрыт, дверца отперта. Следов взлома нет.
- Ключ имелся в одном экземпляре у профессора или был дубликат?
- Был и второй ключ, но тот хранится в секретной части. Возможность его использования исключена - он на месте.
- Вы не допускаете, что документы мог взять сам профессор Варламов? И никто другой. Ключ то, выходит, был только у него, а сейф отперт. Ключом. Не взломан.
- Варламов? - возмутился директор. - Профессор Варламов? Да вы отдаете себе отчет, что говорите? Это же чудовищно! Это… Это… Это все равно как отец убил бы собственное детище.
- И все же, - спокойно, как бы размышляя вслух, сказал Кирилл Петрович, - исчезли документы и исчез профессор. Таковы факты. Факты бесспорные. Есть между этими двумя исчезновениями связь или ее нету? Боюсь, есть. Тем более ключ, ключ от сейфа… Есть над чем задуматься…
- Все это правда, - поспешно согласился директор, - но Петр Андреевич? Профессор Варламов? Нет, не верю. Не хочу верить.
В комнате наступила тягостная тишина. Первым ее нарушил Скворецкий:
- Хорошо, допустим, не Варламов. Мне тоже не хотелось бы его обвинять раньше времени, хотя… Подойдем с другой стороны. Скажите, вы полагаетесь на охрану? Она хорошо организована? Мог в институт проникнуть посторонний, воспользовавшись чужим пропуском, скажем, того же убитого? Евстафьева.
Директор пожал плечами:
- Охрана мне непосредственно не подчинена. Однако, возглавляя институт, такой институт, я не мог ею не интересоваться. На мой взгляд, поводов для беспокойства нет. До сегодняшнего дня, во всяком случае, не было, - поправился директор. - Постовые - народ грамотный, серьезный, службу несут исправно. Так, во всяком случае, мне кажется. Пропускной режим уж куда строже: пропуска проверяются не только снаружи, в проходной, но и при входе в здание и в отдельных помещениях. Правда, есть и одно "но"…
- Какое же?
- Институт новый, существует недавно, менее года. Сотрудников хоть и не так уж много, но порядочно. Что ни день, принимаем новых. Как уж тут запомнить друг друга, узнать в лицо? (Я исключаю ведущих работников - те между собой знакомы годами.) Отсюда следует, что попади любому постороннему институтский пропуск да замени он на нем фотокарточку владельца, - проникнуть в институт проще простого.
- Ну, не так уж просто, - возразил Скворецкий. - И не любому постороннему это под силу. Он, этот, как вы полагаете, "посторонний", чтобы воспользоваться даже идеально подделанным пропуском (а хорошо подделать документ, подменить фотографию - дело сложное, хитрое, требующее профессиональных навыков и умения), должен досконально знать ваши порядки, хотя бы вот то, что вы мне сейчас рассказали. Откуда постороннему это знать? Только от кого либо из ваших сотрудников, которые, между прочим, обязаны никому не разглашать никаких сведений. Следовательно, ниточка тянется опять таки в институт, к кому то из его сотрудников.
- Логично, - согласился директор. - Вполне логично. Но кто же тогда, если вы подозреваете кого либо из сотрудников института, кто?
- Пока я на этот вопрос не могу ответить. Подозревать? Нет, ни одно конкретное лицо я пока не подозреваю, не имею оснований. Будем искать.
- А документы? Как быть с документами Варламова? Да и сам он где? Куда девался?
- Ничего определенного сообщить вам пока не могу. Будем искать, - спокойно ответил Скворецкий.
- Не скажу, чтобы вы меня очень обрадовали… Могу я, по крайней мере, знать, что вы намерены предпринять? Как действовать?
- Прежде всего я хотел бы осмотреть место происшествия, комнату профессора Варламова, его сейф. Затем мне надо будет потолковать кое с кем из сотрудников института, и еще мне очень нужно, чтобы мне никто не мешал.
- Ага, понятно. И все же наркому вашему я позвоню, если не возражаете.
Скворецкий пожал плечами и поднялся:
- Тут я вам не советчик. Воля ваша…

Глава 7

В это утро Горюнов пришел в наркомат раньше Скворецкого и, не дожидаясь Кирилла Петровича, приступил к розыску Люды. Начал он с того, что установил, кому принадлежат номера телефонов К5 67 50, Е2 34 27 и Д1 23 16.
Оказалось, что первый телефон установлен в парикмахерской, второй - в кинотеатре и третий - в… зоопарке.
- Полагаю, Кирилл Петрович, что начнем с зоопарка, - серьезно говорил Виктор, едва Скворецкий появился в наркомате. - Думаю, что Люда - это… белая медведица, а?.. Нет, вероятно, это тюлень. Дама тюлень или девица тюлень. Звучит?
- Ладно, ладно, - ворчал Скворецкий, отмахиваясь от Виктора. - Умерь свою прыть. А зоопарк - что же? В зоопарке, между прочим, и люди работают. Там не только тюлени или белые медведи водятся…
- Почему тюлени? - продолжал шутить Горюнов. - Разве я сказал - тюлень? Нет. Люда - шимпанзе, определенно шимпанзе. Или эта… как ее?.. макака!.. Впрочем - нет! Змея! Очковая змея. Кобра!.. А что? Кобра - это звучит…
Скворецкий не дослушал, махнул рукой и поспешил к выходу: он торопился ехать в институт. А Виктор, вволю посмеявшись, все же отправился в зоопарк. Вероятность обнаружения Люды в зоопарке была сомнительной, но и этот вариант следовало проверить и сразу же исключить из розысков, если никого заслуживающего внимания там не обнаружится. Поэтому с зоопарка он и начал. Виктора мало смущало, что ни по одному из полученных телефонов не было, судя по всему, продавщицы, - Ната, определяя профессию Люды, могла и ошибиться. И Малявкин мог не сказать ей всей правды. Зато был кинотеатр, а в кино должна быть и билетерша. Вот если запись на томике Бальзака все же не телефон, тогда как? Тогда придется искать какие то другие пути. Искать, искать, искать - таков удел чекиста. И - находить.
В зоопарке Горюнов быстро получил список сотрудников, находившихся в Москве. Женщина, по имени Людмила, в нем значилась, к счастью, единственная, других Людмил среди работников зоопарка не было, но… этой Людмиле перевалило за шестьдесят. Значит, отпадает.
Теперь все мысли Горюнова были прикованы к кинотеатру.
Он зашел в ближайший телефон автомат и набрал номер: Е2 34 27.
- Алле! - послышался пронзительный женский голос.
Виктор кашлянул и не очень уверенно произнес:
- Прошу извинить, мне бы Люду!
- Люду? А ее нет. Будет позже. Вечером.
В трубке послышались частые, отрывистые гудки.
"Ага! - торжествовал Горюнов. - Вот, дражайший Кирилл Петрович, ваши теоретические выкладки: трудно к цифре прибавлять или вычитать двойку или тройку, так обычно не делают. Делают, как видите! Еще как делают".
Горюнов не сомневался, что нужная им Люда, знакомая Малявкина, обнаружена, и все таки, вернувшись в наркомат, решил позвонить по третьему телефону - в парикмахерскую. Он набрал номер К5 67 50 и попросил Люду.
- Это Людмилу, что ли? Сбойчакову?
- Да да, - поторопился Виктор. - Именно Людмилу. Сбойчакову.
- Так нет вашей Сбойчаковой, она в вечер работает. И звонют тут ей, и звонют, житья нет… - Трубка была брошена.
Виктор невольно вздохнул. Вот тебе и на - и тут Люда! Какая же из двух? Вероятнее, билетерша, но… Хорошо, однако, что этой Люды, из парикмахерской, не оказалось на месте, что удалось обойтись без разговора, и того лучше, что этой самой Люде "звонют и звонют": его звонок не может вызвать и тени подозрения. Теперь скорее собрать сведения о той и другой Люде, а там… Там видно будет. Придется, очевидно, заняться обеими.
Несколько часов спустя перед Виктором Горюновым лежали две справки.
Первая. Мизюрина Людмила Софроновна, 1915 года рождения, живет на Палихе, дом (номер), квартира (номер). Работает билетершей в кинотеатре. Мизюрина замужем. Муж - Сергей Михайлович Мизюрин, 1913 года рождения, в действующей армии. До войны работал киномехаником. Под Москвой, в Люблино, проживает отец Мизюриной, Касаткин Софрон Григорьевич, 1884 года рождения. Работает заведующим мануфактурным складом. В последнее время Мизюрина очень часто посещает своего отца.
И - вторая. Сбойчакова Людмила Игнатьевна, 1918 года рождения, проживает по 2 й Мещанской, дом (номер), квартира (номер). Живет с мужем в квартире его родителей, которые эвакуировались. Муж - Сбойчаков Трифон Захарович, 1906 года рождения, инвалид войны. Ранен в 1941 году под Смоленском. Работает начальником почтового вагона дальнего следования на линии Москва - Владивосток. Дома бывает редко, наездами. Сбойчакова Людмила Игнатьевна работает в парикмахерской на улице Сретенка.
Согласовав со Скворецким план действий, Виктор отправился на Палиху. (Решено было начать с Мизюриной - как же, билетерша кинотеатра!)
Соседи Людмилы Мизюриной отзывались о ней скорее недоброжелательно: так, ничего особенного, женщина как женщина, но характер скверный. Молодая, а сварливая. И жадная. Скопидомка. Все себе тащит и себе. К людям недобра: хоть ты пропади пропадом, воды напиться не подаст.
Заводит ли Мизюрина случайные знакомства? С мужчинами? Трудно сказать. Вроде бы ничего такого за ней не замечали, хотя женщина она интересная и за внешностью своей следит. Но насчет романов… Нет, никакого намека на какой либо роман не было. Однако кто ее знает? Женщина она скрытная, себе на уме. Всякое могло случиться.
Прямо с Палихи Горюнов выехал в Люблино, где жил отец Мизюриной. Там ему пришлось провести целый вечер, потратить не один час, и не зря.
Отец Мизюриной, Софрон Григорьевич Касаткин, жил в небольшом домике, притаившемся за высоким забором. Стоило постороннему приблизиться к забору, как раздавалось металлическое звяканье и звучал грозный басовитый лай: хозяйство Касаткина охранял злющий пес.
Соседи Касаткина, называвшие его не иначе как хапугой, относились к нему с откровенной неприязнью. Как часто бывает в таких случаях, каждый с удовольствием "перемывал косточки" неполюбившемуся соседу, никого не приходилось расспрашивать. Говорили охотно, говорили много, со всяческими подробностями, и трудно было разобрать, где тут правда, где выдумка. Виктор и не пытался разобраться, отделить правду от лжи: его сам Касаткин интересовал мало. Зато когда одна из особо словоохотливых соседок упомянула о том, что последнее время она несколько раз видела на участке Касаткина какого то постороннего мужчину, военного, Виктор весь обратился в слух:
- Мужчина? Военный? И давно он там появился? Как выглядит: молодой, старый?
- Да нет, не очень чтобы давно, впервые этак с месяц назад, может, чуть побольше, а молодой ли, старый, не скажу, батюшка, не приметила. Сдается, не очень старый, а там кто знает… Не разглядела. (Не могла же соседка признаться, что она подглядывала через щелку в заборе, - а что через щелку разглядишь?!)
"Он! - решил про себя Виктор. - Малявкин! Удача".
Горюнов потолкался и возле мануфактурного склада, которым заведовал Софрон Григорьевич, побывал и в местном отделении милиции. В этот вечер ему определенно везло: надо же случиться так, что именно этими днями на складе была обнаружена недостача и предполагалась ревизия. Виктор не остался безучастен к полученным сведениям, и по дороге в Москву у него созрел план, который он и доложил Кириллу Петровичу.
- Интуиция! - возбужденно восклицал Виктор. - Верьте моей интуиции, это Малявкин! Он там, у Касаткина…
Майор Скворецкий хотя и не разделял излишнего оптимизма своего помощника, хотя и посмеивался над его "комсомольской торопливостью", как он выразился, но план, представленный Горюновым, одобрил. Той же ночью в Люблино выехала оперативная группа, возглавил которую сам майор.
Прихватив в люблинском отделении милиции двух милицейских работников, Скворецкий и оперативная группа двинулись к дому Касаткина. Оставив прибывших с ним оперативных работников дежурить возле забора (надо было перекрыть все пути отхода - мало ли что!), сам Кирилл Петрович с Горюновым и милиционерами подошли к калитке. Они долго стучали, в ответ раздавался только свирепый собачий лай. Наконец послышались чьи то шаги, и хриплый голос спросил:
- Кого там еще принесло? Чего стучите, покоя людям не даете?
- Ты, Григорьевич? - откликнулся один из милиционеров. - Открой. Милиция.
Послышалась какая то возня, стукнула щеколда, и калитка чуть приоткрылась.
- Ты, что ли, Максимович? - сердито спросил Касаткин, вглядываясь в темноту. - И чего тебя по ночам черти носят? Дня тебе мало?
- Я, я, - отозвался милиционер, которого Касаткин назвал Максимовичем. - Узнал? Отворяй. Так что придется произвести у тебя обыск. Насчет мануфактуры… Ты зверя то своего угомони.
Горюнов нажал плечом, калитка распахнулась, и Скворецкий, два милиционера, а за ними и Виктор прошли мимо отступившего в сторону Касаткина к дому. Касаткин укоротил цепь, на которой метался здоровенный пес, и последовал за непрошеными гостями.
- Обыск? - спросил он, догоняя Скворецкого, в котором угадал главного. - Это почему обыск? Никакого полного права не имеете.
- Имеем, - весело отозвался майор. - Имеем право. На вашем складе обнаружена недостача, вот и поищем…
- Недостача? А я тут при чем? Не брал я мануфактуры. Ищите, власть, конечно, ваша, только нет у меня ничего. Нехорошо поступаете.
- По закону поступаем, хозяин, по закону. Зря обижаешься. Давай показывай свои хоромы.
Дом был небольшой, одноэтажный. В жилые комнаты (их было две) вели просторные сени. Комната, в которую вошел Скворецкий и его спутники, служила хозяину, судя по всему, столовой. Она была обставлена простой, но добротной мебелью. На большом, покрытом клеенкой столе было расставлено несколько тарелок с остатками недоеденной пищи, стояла начатая бутылка водки, посапывал массивный, ярко начищенный самовар.
- Хорошо живете! - заметил майор.
Касаткин промолчал.
Навстречу вошедшим поднялась молодая, лет под тридцать на вид, женщина. На ее миловидном лице блуждала какая то странная, одновременно испуганная и заискивающая улыбка.
- Дочь, - кивнул в ее сторону Касаткин. - Людмила. Приехала из Москвы отца проведать.
- Мизюрина, - назвалась женщина. - Людмила Софроновна. Здравствуйте…
- Здравствуйте, - ответил за всех Скворецкий. - Извините за беспокойство, но такая уж у нас служба. Должны произвести обыск… А вы что - ужинали? Поздненько изволите ужинать, время то за полночь…
- Я в своем доме, - угрюмо возразил Касаткин, - сам здесь хозяин. Ужинаю, когда хочу.
- Оно, конечно, - согласился Кирилл Петрович. - Дело хозяйское. Приступим, товарищи?
Тщательно осмотрев первую и вторую комнаты (последняя служила спальней), Скворецкий и его помощники никаких признаков мануфактуры не обнаружили. Не было в доме - это главное - и никого постороннего. Что же, соседка Касаткина ошиблась или все выдумала, по злобе сочинила?
Кирилл Петрович сердито поглядывал на Горюнова, собираясь кончать обыск, когда тот вдруг шагнул к подоконнику и с торжеством поднял вверх широкий солдатский ремень. Мизюрина тихо вскрикнула и поспешно закрыла рот ладонью. Касаткин метнул на нее из под нависших бровей свирепый взгляд. Перехватив этот взгляд, Виктор улыбнулся и обратился к Касаткину:
- Это, папаша, чей же ремень будет?
- "Папаша"! - фыркнул Касаткин. - Тоже сыночек нашелся. А ремень что? Мой это ремень. Кому до этого какое дело.
- Ваш? - удивился Горюнов. - Что же, вы его поверх пиджака носите? Обличье у вас вроде бы гражданское…
- Где хочу, там и ношу. И никого это не касается.
- Справедливо, - согласился Скворецкий. - Кому, действительно, какое дело? Давай ка, хозяин, показывай участок: сараи, амбар, что там у тебя есть…
- А ничего и нет, - мрачно сказал Касаткин. - Амбаров не заведено. Есть поленница дров да конура собачья. Там, что ли, искать будете?
- Отчего же? И там поищем…
Подсвечивая себе карманными фонариками, Кирилл Петрович, Горюнов и милиционеры, следуя за хозяином, вышли во двор. Сразу за ними выскочила Мизюрина и с пронзительным криком кинулась к поленнице, громоздившейся слева от крыльца. В тот же момент из за поленницы метнулась какая то темная фигура - и к забору.
- Стой! - громко крикнул Скворецкий, вырывая из кармана пистолет. - Стой! Стрелять буду…
Залилась трель милицейского свистка. Но бежавший и не думал останавливаться. Мгновение - и он перемахнул через забор. Однако уйти ему не удалось: из за забора послышалась какая то возня, прозвучал приглушенный вскрик, и минуту спустя двое оперативных работников ввели через предусмотрительно распахнутую Горюновым калитку дюжего мужчину, руки которого были скручены за спиной.
Едва чекисты ввели задержанного в освещенную комнату - это был рослый, плечистый человек, в военной гимнастерке со следами споротых петлиц, без погон и без поясного ремня, - как Мизюрина кинулась к нему на грудь и истошным голосом завопила:
- Не дам!.. Изверги… Не да ам!..
- Ладно, Люда, ладно, чего уж тут… - сконфуженно говорил тот, неуклюже пытаясь освободиться из цепких объятий женщины.
- Гражданка Мизюрина, - вынужден был повысить голос Скворецкий, - успокойтесь! Садитесь. Дайте разобраться.
Прошло не менее часа, пока все выяснилось. Нет, это был не Малявкин, и сходства никакого не было. Виктор Иванович ликовал раньше времени. Задержанный оказался мужем Людмилы, Сергеем Михайловичем Мизюриным. Около года назад он дезертировал из рядов Советской Армии и все это время скрывался в Люблино, в доме отца своей жены, проживая на нелегальном положении, не высовывая и носа со двора. Кроме Касаткина и Мизюриной, беспрестанно твердившей своим соседям и знакомым, что муж ее на фронте, воюет, никто не знал, где он находится.
Передав Мизюрина работникам милиции и поручив им подготовить материалы для направления в трибунал, Скворецкий с Горюновым и остальными оперативными работниками вернулись в Москву.
- Ну как, Виктор, - спрашивал по дороге Кирилл Петрович, - как насчет интуиции? Где же твой Малявкин?
Горюнов сконфуженно молчал. Интуиция подвела. Малявкина не было.

дальше



Семенаград. Семена почтой по России Садоград. Саженцы в Московской области